Дальше шли еще несколько незначительных фраз и наконец модельное фото Шторма: в анфас крупным планом, свет падает на радужки, заставляя одну светиться яркой бирюзой, а в черной зажигая золотистые искры.
Значит, «газовая камера», да? Чего еще о прошлом Дэвида я не знаю? Лив оказалась не только наблюдательной, но еще и чрезвычайно смелой. Наверное, она уже давно не живет в Хольстеде — иначе ей бы пришлось сталкиваться в магазине и на улице лицом к лицу с теми самыми учителями и одноклассниками, о которых она так нелестно отозвалась. И они бы вряд ли стали молчать.
Думаю, мне стоит встретиться с Лив. Если газетчики разыскали девушку, то и я смогу. Наверняка она рассказала журналистам не все. Откуда вообще такой повышенный интерес к Дэвиду? Мало ли как кого гнобили в детстве. Почему она все это запомнила, до подробностей? Брат ей рассказывал?
Два часа в поезде тянулись бесконечно. Я пыталась работать над издательским заданием — взяла с собой ноут в дорогу, — но поймала себя на том, что пропускаю очевидные ошибки, и закрыла компьютер. Дыр-таун, Эмиль и Дэвид — только об этом я могла думать. И о Магнусе Борге. Я надеялась, что следователь позвонит, как только узнает, было ли фото с кровавыми буквами фейковым. Часть меня все еще надеялась, что это дело рук интернет-пранкера, который хакнул аккаунт Шторма, чтобы поиздеваться над его фанатами.
«Инстаграм» действительно взбесился: количество комментариев под фотографией успело набежать за тысячу, прежде чем жуткий снимок исчез со страницы — уже под утро. Если бы Магнус Борг не предупредил меня, что так случится, я бы подумала, что всю историю с кровавой надписью «Найди меня!» увидела в кошмарном сне. Но фото удалили за нарушение правил «Инстаграма» о публикации изображений насилия — и по просьбе полиции. Следствию снимок был необходим, но вот у широкой публики он вызвал бы только истерику и мешающий полиции ажиотаж. Сработала инста довольно быстро, так что Борг надеялся, что в прессу не просочится творение «модификатора» — так полицейский почему-то назвал больного, который изрезал грудь Шторма.
Кстати, о больных. Что, если Эмиль не виноват и Дэвид с его везением действительно попался в руки какому-то психу?! Тогда в Хольстеде я точно ничего не найду. Впрочем, давать задний ход уже поздно. Поезд подойдет к перрону через пару минут.
Здание вокзала выглядело и пахло почти так же, как в моем сне, не хватало разве что снега и бездомного. Хотя с собой у меня были только рюкзак и маленький чемодан на колесиках, пилить сорок минут пешком я не собиралась. Нашла в Интернете ближайший сервис такси и вызвала машину.
Таксист оказался не только не местным, но еще и выходцем с Ближнего Востока — об этом говорили смуглая кожа, горбатый нос и щетка седых усов под ним. Ехали мы почти четверть часа — в этом смысле в Дыр-тауне ничего не изменилось. Зато по пути я смогла осмотреть почти весь городок — наш дом находился на его противоположном конце.
Вместе со скользящими мимо пейзажами и зданиями на меня наплывали воспоминания. Библиотека. Школа. Футбольное поле. Лес. Указатель «Лесной павильон» у дороги.
— Не знаете, а ресторан работает? — спросила я у водителя, не особо надеясь на ответ.
Надпись на камне показалась мне обновленной. К тому же у съезда на другую дорожку появился еще один указатель, правда деревянный.
— Вроде по выходным, — ответил таксист с сильным акцентом. — А в будни только для корпоративов. Возил я туда как-то людей с одной фирмы. Вы позвоните, спросите.
Выходит, «Павильон» все-таки кто-то купил. Да и в целом Дыр-таун не казался таким заброшенным, как одиннадцать лет назад. Кажется, дела у жителей наконец-то начали идти в гору. Многие дома-развалюхи снесли, другие отремонтировали, центр города с прилегающим парком облагородили: я заметила красивую красную брусчатку на площади у «Факты», новые скамейки, ведущие к старой мельнице гравиевые дорожки и клумбы.
Наш дом тоже пережил метаморфозу. Я, конечно, знала о косметическом ремонте — на это ушла часть сбережений отца. Агент утверждал, что иначе недвижимость не удастся продать. Только вот не ожидала, что серый дом станет белоснежным, а живая изгородь и газоны подравняются как по линейке. Рабочие, казалось, на нашей вилле не успокоились и сразу взялись за соседскую: весь дом Винтермарков оплетали строительные леса, крыша была наполовину снята. Второй этаж надстроить собирались, что ли?
Выйдя из такси, я присмотрелась к знакомому почтовому ящику. Табличку с фамилией «Винтермарк» сняли, а с фамилией новых владельцев еще не повесили. Да они и не живут еще здесь из-за ремонта. Интересно, куда переехал Эмиль? А где сейчас близнецы? Им ведь должно быть теперь по пятнадцать, как тогда было Дэвиду.
Взбудораженная произошедшими переменами, я толкнула нашу калитку и пошла по дорожке к крыльцу.
Мальчик из церковного хора и фэн-шуй Десять лет назад
1 января 2008 г.
Дорогой дневник, прости, что тебя забросила. Уже новый год наступил, а я все не могла ничего написать. Просто сначала была жутко занята подготовкой к маминому приезду: хотелось, чтобы все было идеально, чтобы ей у нас понравилось. Потом с мамой все закрутилось. А потом… она уехала, а на меня накатил жуткий депресняк. Да, мама у нас не осталась. Укатила обратно на свой Санторини еще до Нового года. Все мои чудесные планы накрылись медным тазом. Вот такая я неудачница.
Сейчас, когда вспоминаю прошедшие почти две недели, то просто теряюсь. Что это было?! Какое-то временное помутнение рассудка, честное слово. Потому что я вела себя как последняя дура. Нет, не просто как дура. Как отвратительное безмозглое существо, радостно парящее над землей в пузыре своей радужной фантазии, который оказалось так легко проколоть. И удар о землю вышел таким жестким…
Ладно, стоп! Буду рассказывать все по порядку. Хотя история получится грустной. И в ней больше всего будет жалко Монстрика. Да, вот такая я дрянь. Хотелось бы отхлестать саму себя по щекам, только Д. от этого лучше не станет.
В общем, маму мы ждали 22-го. Оставшееся до дня «Х» время я только и делала, что вылизывала дом сверху донизу, борясь с ненавистной пылью и паутиной в углах, и пыталась создать уют с помощью рождественских украшений. Папа же закупал мамины любимые продукты и боролся в кабинете с никак не желавшим раскладываться диваном-кроватью. Мы даже успели вместе съездить за елкой, купили ее у местных скаутов. Наверное, папа тоже по-своему пытался поразить мамино воображение, потому что выбранная им ель оказалась такой большой и пушистой, что не пролезала в машину, которая опутывает елки сеткой. Понадобилось пять скаутов, чтобы пропихнуть упрямое дерево через упаковочный тоннель. Я даже сняла их подвиг на телефон. Мои сомнения насчет того, как мы будем устанавливать ель в нашей не слишком просторной гостиной, папа не разделял. Похоже, его тоже охватил оптимизм — спутник надежды.
Ни Кэт, ни Аня не уезжали на рождественские каникулы, и у девчонок были большие планы на эту неделю, в том числе — рождественский шопинг и грандиозная новогодняя туса у Йонаса. Планы, конечно, включали и меня. Я честно предупредила, что у меня мама приезжает из Греции, но подруги просто не могли понять, как этот факт может помешать нам хорошенько оттянуться вместе. Они наседали, и в конце концов вместо дальнейших объяснений я с каким-то вдохновенным восторгом послала их ежиков пасти (на самом деле я сказала совсем другие слова, но они настолько грубые, что писать тут их не буду). Да, мне потом было стыдно за свое поведение, но к этому стыду все же примешивался щенячий восторг. Мне казалось, будто теперь я могу себе позволить все, будто девчонки служили просто временной и неудачной заменой того, чего мне действительно не хватало — внимания, заботы и любви мамы.
Вот сейчас пишу это и сама вижу свое безумие: как вообще можно смешивать в кучу такое разное — родителей и друзей? Но в тот момент я думала, что если у меня будет мама, то мне ничего другого и не надо. Хотелось все свое время посвятить ей, наверстать упущенное за последний год, быть все время рядом, наглядеться, наслушаться и заставить ее понять, какая замечательная у нее дочь. Ведь тогда мама не бросит нас снова и не уедет назад на Санторини, верно?
В этой своей одержимости я даже о Д. совершенно позабыла. К тому же начались каникулы, и мы с ним больше не виделись. Желтая тетрадь лежала недочитанной у меня под подушкой. Мне было пофиг. Даже совесть не грызла, что я так и не сказала Монстрику о тетради.
22-го мы с папой поехали на машине в аэропорт встречать маму. Я сразу узнала ее в потоке прилетевших пассажиров, хотя она сильно изменилась: загорела, похудела, поменяла прическу и стиль. Раньше она носила одежду тех брендов, с которыми работала, и старалась выбирать вещи, подчеркивающие фигуру — очень красивую, несмотря на возраст. Теперь на маме было длинное пальто, между распахнутыми полами которого виднелось что-то легкое, свободное и струящееся, а строгие цвета, которые она раньше предпочитала, сменили романтические пастельные.
Новая мама показалась мне неотразимо прекрасной. Думаю, даже если бы она вырядилась в леопардовую шкуру и лабутены, я бы все равно визжала от восторга. Моя способность к критике в то мгновение упала ниже уровня моря.
Мама осторожно чмокнула папу в щеку, коротко меня обняла, пахнув духами — аромат был тоже новый, — потом внимательно оглядела с ног до головы.
— Боже, деточка, что это на тебе надето? — Сморщив нос, она подергала искусственный мех на капюшоне моей черной куртки. — Ты же дриада, тебе нужны зеленый и яркие цвета, а мех — исключительно натуральный! Неудивительно, что у тебя такой чахлый вид. От этой синтетики ужасная энергетика.
Я не очень поняла насчет дриады, зато сразу стало ясно, что мне удалось разочаровать маму в первые же секунды встречи. Но я не обиделась. Просто решила, что нужно получше стараться. И предложила маме сходить вместе по магазинам и купить мне другую куртку — правильную. На это она сказала с сомнением: