На биологии я заметила, что Йонас, хихикая, потихоньку прилепил Монстрику между лопаток какой-то листок. Тот как раз писал в тетради очередное задание и ничего не почувствовал. Когда прозвенел звонок, я попыталась подойти к Д., чтобы предупредить, но парень рванул от меня словно от чумной — я даже взгляд его поймать не успела. Зато разглядела надпись на мелькнувшей в дверях спине: Я чмо. Дайте мне поджопник. Не удивительно, что с перемены Монстрик пришел с отпечатками подошв на штанах сзади. Листок с его спины свалился, но одноклассники долго еще ржали над шуточкой Йонаса и отвешивали Д. пендели. Наверное, заскучали за каникулы, вот и нашли себе развлечение.
Как же мне гадко от всего этого и горько. Да, теперь я понимаю, почему Монстрик даже не пробует остановить задир: уколы от карандаша и поджопники все же лучше, чем избиение после школы, когда тебя сразу трое ногами пинают. Но все равно на душе погано. Особенно от ощущения собственной беспомощности. А еще от того, что я — одна из тех, кто причиняет Д. боль. Я этого не хочу, но так выходит. Ну почему я всегда все делаю неправильно? Почему я такая дура?
10 января
В субботу иду на тусу к Миле. Это будет что-то типа отходняка от Нового года, хотя, скорее всего, после этой вечеринки тоже придется отходить, ха-ха! Миле я совсем не знаю, но иду, потому что идут все.
Ложь, ложь, ложь!!! Я собираюсь на тусу, потому что меня пригласил Эмиль. Чувствую себя ужасно, но все равно знаю, что пойду. Я — моральный урод, предательница, даже хуже. Но я просто не могу больше. Я так устала! Настолько, что уже ничего не хочу. Просто покоя. Просто плыть по течению. Сдаться под его напором и дрейфовать туда, куда оно несет. А несет меня определенно в сторону Эмиля.
Все этого хотят — абсолютно все. Подруги, одноклассники, даже мама! Да, она звонила и спрашивала о нем! Только если Д. увидит меня с братом, если узнает — а он обязательно узнает, — то это будет нож ему в сердце, который воткну именно я.
А может, я все преувеличиваю? Может, Д. все равно? После сцены в церкви он будто отступился от меня. А я ведь написала ему рунную записку: извинилась, объяснила, как все вышло. Но Д. не ответил. Хотя записку прочел — она из тайника исчезла.
Хотела поговорить с Монстриком, но он продолжает меня избегать. Демонстративно не смотрит в мою сторону. Шаркает по школе, уставясь себе под ноги, будто надеется на полу монетку найти. Только иногда в классе я ловлю в зеркальце его взгляд, и боже, как Д. на меня смотрит! Светлый глаз будто выгорел до прозрачности, и там такая боль и тоска запеклись! А в черном клубятся грозовые смерчи — вот-вот молния шарахнет и меня на месте испепелит. Иногда мне кажется, Д. меня убьет. Это страшно, я не должна так говорить, но думаю об этом все равно. Я думаю, что невозможно терпеть так долго, как терпит он. Что в конце концов даже у ангела обуглятся крылья, и он превратится в демона, в монстра, который жаждет крови. Может, это будет моя кровь? Я ведь заслужила. Теперь по-настоящему заслужила.
Просто хочу, чтобы что-то произошло, чтобы все это закончилось. Не могу больше смотреть, как издеваются над Д. день изо дня. Не могу больше мучиться и переживать из-за этого. Чувствовать себя бесполезным куском дерьма. Быть вроде с Д. и на его стороне и в то же время делать вид, что я с остальными и такая же, как все. Ну почему, почему в моей жизни все так сложно? Почему я просто не могу радоваться жизни? Хочу просто напиться и забыть обо всем. Оторваться по полной. Достать до звезд. Ну и пусть, что вместе с Эмилем. Хоть с кем-нибудь, без разницы.
Принцев не бывает. Сказки закончились. Все равно они были сплошным враньем. Я не дочитала желтую тетрадь до конца. Если написанное там правда хоть отчасти — значит, мир, в котором я живу, совсем не такой, каким я его себе представляла. А люди горадо хуже демонов, о которых пишут в книжках. Не уверена, что захочу и дальше жить в таком мире. Боюсь, что ничего не смогу в нем изменить. Боюсь, что смогу принять его как данность, потому что не готова уйти.
Проще поверить, что желтая тетрадь — это фантазии Д. Жуткие, извращенные фантазии. Может, это просто его способ пожалеть себя? Не знаю, не хочу знать. Он пишет поразительно здорово, но читать слишком страшно. В сказках добро должно торжествовать над злом — в этом ведь весь смысл, так? Да, я не дочитала до конца, но пока не вижу, как история принца Дня может кончится хэппи-эндом. И что же должно с ним произойти, чтобы финал можно было считать хэппи? Чтобы счастливый конец перевешивал все причиненное герою зло?
Знаю, нужно вернуть тетрадь хозяину, но даже на это сил у меня нет. Ведь придется объяснять, как она у меня оказалась. А вдруг Д. спросит, что я думаю о прочитанном? Вряд ли смогу убедительно соврать, что не открывала тетрадь. Если скажу правду, не сделаю ли я ему еще больнее, чем уже есть? Кроме того, какая-то крохотная часть меня не хочет расставаться с тетрадью. Не хочет до тех пор, пока не прочту все до конца, каким бы он ни был. Это темное, болезненное желание — как позыв расчесать рану, когда знаешь, что этого делать нельзя, но она зудит и чешется под корочкой. И вот пальцы уже тянутся к этому месту, хотя и понимаешь, что потом наверняка пойдет кровь.
Не хочу, не хочу больше думать о Д. А он как будто все время здесь, совсем рядом. В голове, в сердце, под кожей. Вон! Уходи! Вон!
11 января
Миле живет за городом, в паре километров от Дыр-тауна. У ее родаков большая ферма. Не знаю, что они там разводят, но лошади у них точно есть. Мне рассказала Кэт, она бывала у Миле в гостях, на днюхе в младших классах. Тогда всех детей катали на пони. А перед домом стояла статуя лошади, поднявшейся на дыбы. Это потому, что у Кнутсенов не только пони есть, но и беговые скакуны. Кэт говорит, что один такой конь стоит несколько миллионов. Сочиняет, наверное.
Когда была маленькой, я мечтала заняться верховой ездой. Многие девочки из класса ходили в ближайшую конюшню пару раз в неделю. Мама меня тоже туда записала. А потом в новостях по телику я увидела сюжет, как девочка немного старше меня упала с лошади и повредила позвоночник. Она чуть не умерла и никогда больше не сможет ходить. С тех пор я боюсь лошадей. Когда мама собралась отвезти меня в конюшню на первое занятие, я устроила истерику. Мама потом долго мне ее припоминала и рассказывала всем знакомым, что меня невозможно записать на какой-то кружок: то я хочу, то не хочу, сплошная трата денег и нервов.
Почему-то глубоко внутри я надеюсь, что Миле предложит мне прокатиться на лошади. Я бы выбрала самую красивую и быструю, залезла на нее и ударила пятками ей в бока так сильно, чтобы она понесла. Я бы хотела скакать через поля и леса, я бы хотела лететь, пусть в последний раз, чувствуя, как ветер сдувает с лица слезы. Так было бы честно. И правильно. Но Миле никогда не даст мне коня за миллион.
Надо было ехать за город, поэтому мы договорились встретиться у Эмиля в семь. Его мать согласилась отвезти нас на машине. А заберет нас мой папа. Мы — это я, Эмиль, Кэт и Аня. Тобиас тоже хотел с нами, но, к счастью, в машине ему места уже не хватило. Я очень надеюсь, что не увижу Д., когда зайду к Винтермаркам. Я ведь даже проходить в дом не буду. Дождусь девчонок у себя дома, а потом сразу к Эмилю. Не знаю, что будет, если наткнусь на Д.
Мы договорились, кто что берет с собой из выпивки. Я возьму «блейзер» с разными вкусами — не люблю пиво. Купил напиток, конечно, папа: мне бы не продали. Аня сказала, что принесет коньяк. То есть Аня в принципе не пьет. Но если бы она приперлась на тусу без бухалова, это было бы странно. Так что она возьмет коньяк для нас. Вот только ей придется его спереть у предков из бара, потому что они у нее жлобы. И вообще ее отпустили только при условии, что она спиртного даже не понюхает. Кэт сказала, что лучше бы Аня стырила шампанское или вино. Но Аня объяснила, что шампанского у них дома нет, а если пропадет бутылка вина, то это заметят. Коньяк же типа уже стоит открытый, и она сможет потихоньку его отлить.
13 января
Сейчас пять утра. Я уже дома. Сказала папе, что меня подвезла мама Кэт. С ней он вряд ли пересечется, она в школе почти никогда не появляется, так что обман не всплывет. Папа думает, что я сплю. А я сижу в постели и пишу. Мне просто надо кому-то рассказать обо всем, а кроме тебя, дорогой дневник, некому. Никто не должен узнать, что произошло сегодня ночью. Даже не пойму, это была худшая или лучшая ночь в моей жизни. Как так много плохого и хорошего могло вместиться в какие-то восемь-девять часов? Как будто прожила целую жизнь. Спустилась в глубь эльфийского холма вслед за загадочным провожатым и там состарилась, только не снаружи, а внутри. Все думают, тебе четырнадцать, а тебе уже сорок четыре, и хотя кожа у тебя гладкая, на сердце — рубцы.
Я попробую рассказать все по порядку, хотя мысли в голове прыгают, как кузнечики в банке. Может, тогда я смогу упорядочить события и понять, как одно привело к другому, почему все случилось так, как случилось, и кто виноват… Хотя кого мне винить, кроме себя самой?
Так вот. Я дождалась подруг, и мы отправились к Эмилю. Помню, переживала из-за того, что на мне надето. Хотелось выглядеть празднично, но не вызывающе, так что я отказалась от платья и каблуков.
На Кэт была крошечная блестящая юбочка, едва прикрывающая попу, черные колготки и такой же черный свитер с длиннющими рукавами, которые сразу напомнили мне о Д. Я сказала Катрине, что свитер ей не идет. А Кэт сказала, что я вообще выгляжу как монашка перед причастием. Когда это монашки ходили в джинсах, а? Аня была вообще похожа на сахарную вату — вся в пушисто-розовом, делавшем ее фигуру, лишенную талии, еще круглее. Хотелось откуснуть от нее то тут, то там, чтобы придать сладкому кокону хоть какую-то форму.
Я наивно думала, что мы позвоним к Винтермаркам, Сюзанна возьмет ключи, и мы сразу загрузимся в машину. Ничего подобного. Эмиль радостно затащил нас в дом, рассадил на диване у себя в комнате и предложил дернуть чего-нибудь для разогрева. Мне хотелось побыстрее свалить оттуда: казалось, вот-вот откуда-нибудь покажется Д. Все будто дышало его присутствием, хотя запах в доме был приятный, не то что исходящее от Монстрика амбре.