— Где куртка? — спросил он наконец.
Я помотала головой, которая все норовила упасть на грудь:
— Н-не зна… ик!
Д. куда-то исчез, и я прилегла на сено поспать: этот фильм ужасов меня сильно вымотал. Только прикрыла глаза, как меня стали тормошить, усадили, накрыли плечи чем-то тяжелым и теплым, от чего резко пахло лошадью.
— Уди! — отпихнула я Д., пытаясь свернуться калачиком под «одеялом». — Устала я.
— Надо идти. — Упрямые руки потянули меня куда-то, вытаскивая из теплого травяного гнезда. — Пойдем, Чили!
— Нет! — отрезала я и нырнула носом в пол.
Д. подхватил меня, прислонил к чему-то твердому и деревянному. Перед носом оказалась табличка со звездочками и цветочками: Ганнибал. Ютландский тяжеловоз. 12 лет. Задрожал пол. В ухо задышало горячо и влажно, защекотало волосы на макушке.
— Ты ему нравишься, — проговорил Д.
Потом я, наверное, отключилась. Потому что следующее, что помню — полет вверх и жесткую шерстяную обивку дивана, на который я навалилась животом. Меня потянули за ногу, перекидывая ее через диван. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за длинную спутанную бахрому. Сзади ко мне прижалось чье-то тело, зашуршала камуфляжная ткань, меня обняли горячие руки. Диван под нами закачался и поплыл по воздуху. Мы поплыли вместе с ним — прямо в ночь, под звезды.
— Всегда мечтала, — протянула я, откидывая голову назад и упираясь затылком в плечо того, кто сидел за мной.
— О чем? — спросил он тихо.
— Чтобы моя кровать летала по ночам. А я бы лежала под одеялом и смотрела на мир сверху.
— Тогда смотри, — сказал он.
И мы полетели.
I’m looking for a complication,
Looking cause I’m tired of trying,
Make my way back home
When I learn to fly high…
«Фу Файтерс» пели нам в спину, а вспышки из открытой двери амбара расцвечивали легший на поля туман в цвета радуги.
Я подпевала во все горло, не смущаясь, что путаюсь в словах:
Run and tell all of the angels
This could take all night,
Think I need a devil
To help me get things right.[40]
Когда мы оказались на асфальтовой дороге, я успела протрезветь настолько, что поняла: подо мной не диван, а спина лошади, наверное, того самого ютландского тяжеловоза. «Вероятно, мы уже в Хольстеде, — предположила я. И стала размышлять: — Я не знаю, где мой телефон. Понятия не имею, что случилось с Эмилем, зато почти уверена, что он чуть не изнасиловал меня. Если, конечно, можно назвать насилием, когда девушка совсем не сопротивляется. Не зовет на помощь. И даже не говорит нет».
— Ты угнал лошадь? — тихо спросила я Д., который продолжал крепко обнимать меня за талию.
— Одолжил, — уточнил он. — Тебе лучше?
— Нет, — сказала я и блеванула прямо под копыта Ганнибала. — У него мохнатые ноги, — заметила я отплевавшись. — Он хоббит?
— Нет. Мерин, — серьезно ответил Д. и отер мой рот рукавом.
«Наверное, он действительно принц, — подумала я. — Вот и верхом ездить умеет, и в лошадях разбирается».
— Я не плохая, — выдохнула я, застигнутая внезапной вспышкой стыда. — Я просто пьяная.
— Знаю.
Туман поглощал стук копыт. Мы словно продирались сквозь вату, и у нас не было теней. И вокруг ничего не было. Только он, я и Ганнибал. «Быть может, мы вовсе и не в Дыртауне, — подумала я. — Быть может, мы в дыре. Прошли через дупло в дереве. И теперь на другой его стороне. В Неверлэнде[41]. В Королевстве Тысячи Садов».
— Что ты сделал с Эмилем?
Я ожидала услышать: «Заколдовал». «Превратил в навозного жука». «Отправил в десятое измерение». Но Д. сказал:
— Связал. Заткнул ему рот. Его найдут. Не волнуйся.
Вот так. Аж четыре предложения выдал.
— Хочешь позвонить в полицию?
Пять предложений!
Я молчала, лихорадочно соображая. Эмиль точно скажет, что я сама хотела. На мне даже синяков нет. Кажется. Все видели, как он меня на вечеринке лапал, а я не возражала. Зато Эмиль весь исполосован кнутом. И сделал это его брат. Лучше бы мы с Д. и правда сейчас были на пути в Неверлэнд.
— Знаешь, как превратить груши в яблоки? — спросила я Д. вместо ответа.
Он задумался. Серьезно! А ведь это бородатая шутка! Я думала, ответ знает каждый первоклашка.
— Сдаешься? — хихикнула я.
— Да, — дохнул он мне в ухо, и по моей шее побежали восхитительные мурашки.
— Надо скормить их Ганнибалу.
Д. засмеялся. Его смех прогнал страх и холод. Заставил темноту отступить. Он все еще звучит у меня внутри, запертый в моей памяти, как в музыкальной шкатулке. Ключик есть только у меня, и в любой миг я могу его повернуть, чтобы слушать смех моего принца, снова и снова.
Я не знаю, что будет завтра. То есть уже сегодня. Но этот полет через ночь останется со мной навсегда. Он принадлежит только нам — только нам двоим.
Tor
Меня так и подмывало позвонить Магнусу Боргу, узнать, выяснил ли он, кто запостил то жуткое видео в инсте. Ведь должны же быть у полиции какие-то способы вычислить больного ублюдка! Ну, по IP-адресу, или как они там раскрывают киберпреступления? Техника — не моя сильная сторона, но я ж не дикая, детективы смотрю. Вот только вряд ли следователь станет просто так отвечать на мои вопросы. Пока с Боргом диалог строился по принципу бартерного обмена — что-то на что-то. Я могла бы рассказать ему про волшебно возникшую на столе желтую тетрадь, но еще не готова была сообщить, что отправилась в Дыр-таун. Нет, нужно, чтобы эта поездка сначала оправдала себя. Вот когда нарою что-то реальное, тогда и позвоню.
Блуждание по соседскому дому ужасов основательно прочистило мне мозги. Наверное, поэтому я вспомнила, что следователь упомянул при нашем общении одну деталь, которая может вывести меня на Эмиля. Борг сказал, что брат Дэвида работает в булочной-пекарне. Десять лет назад в Дыр-тауне была только одна такая — «Отелло», и владел ею родной дядюшка Винтермарков-младших. Не удивлюсь, если Эмиль решил продолжить семейный бизнес. Кстати, а в курсе ли полицейский, что так называемое алиби Эмиля основано на показаниях родственника? Насколько помню, у дяди-пекаря другая фамилия.
Вспомнив, что еще не позавтракала, я решила прогуляться до «Отелло» — воздухом подышать и купить свежую выпечку. Кто знает, может, увижу Эмиля за прилавком. А если нет, расспрошу о нем у его дяди. Если тот, конечно, все еще сам работает: как помнится, он намного старше Сюзанны, своей сестры.
Нужно было пройти всего две улицы, но чем ближе я подходила к крохотному белому домику с золотистым калачом на вывеске, тем больше замедляла шаг. Если Эмиль все-таки там, что я ему скажу? Вдруг, взглянув на него, сразу все пойму? Пойму, что именно он похититель и садист, и это отразится на моем лице? Как тогда поступит Эмиль? Я ведь хорошо представляю, на что он способен. Да, а он знает, что у меня нет никаких доказательств, кроме детских воспоминаний. Скорее всего, парень просто рассмеется мне в лицо, как уже смеялся в рожу панцирям. Что тогда? Не могу же я следить за ним, чтобы разузнать, где он держит брата. Это не Орхус, тут в толпе на улице не спрячешься. Но может, я смогу заставить его проговориться? Или мне удастся убедить Эмиля отпустить Дэвида? Ага, интересно как. Раздвинуть перед ним ноги? Даже если этого мудака все еще интересует то, что у меня между ними, я лучше сдохну.
Ладно, спокойствие. Быть может, Модификатор — это вовсе и не Эмиль. Быть может, принц Робар исправился, потолстел, подобрел и теперь печет пироженки и угощает зашедших в лавочку детишек печеньками собственной рецептуры. Угу, возможно, с ядиком.
Я остановилась и заглянула в булочную через витринное стекло, надеясь, что меня не видно за выставленными на обозрение марципановыми и клубничными тортами. За прилавком на фоне белого кафеля скучал паренек лет шестнадцати — огненно-рыжий, упитанный и конопатый. Скорее всего, местный школьник, подрабатывающий в выходные.
Несколько раз глубоко вдохнув, я толкнула стеклянную дверь и вошла в тепло. Над головой весело брякнул колокольчик. Мальчишка в белом колпаке, чудом удерживавшемся на круглой, коротко стриженной голове, встрепенулся и растянул губы в дежурной улыбке.
— Доброе утро! — произнес юный пекарь на густом южном диалекте, из-за чего обычное приветствие прозвучало как «Добутр!»
— Доброе.
Я нарочито медленно оглядела прилавок со слоеной сдобой и печеньем. Перевела взгляд на полки за спиной рыжего паренька, где красовались румяные булочки и хлеб.
— Две булочки с маком, пожалуйста, — я ткнула пальцем в приглянувшуюся мне выпечку и дождалась, когда мальчишка нагнется за бумажным пакетом. — А Эмиль что, сегодня не работает? — спросила я как бы между прочим.
— Эмиль? — Конопатый широкий лоб пошел складками — видимо, от напряженной работы мысли. Красноватая короткопалая рука замерла над булочками.
— Ну да. Винтермарк. Его дядя — владелец «Отелло». По крайней мере был им лет десять назад. — Я постаралась вложить в голос максимум уверенности.
— А-а, Эмиль. — Круглое простоватое лицо разгладилось, булочки скользнули в пакет. — Дык он не тута работает. Он, того-этого, в Брёрупе.
— В Брёрупе? — Теперь настала моя очередь переспрашивать. Брёруп был городком чуть побольше Хольстеда. Помню, мы с девчонками пару раз ездили туда, чтобы сходить в кино. В Хольстеде кинотеатра не водилось.
— Агась. — Паренек поместил хрустящий пакет на прилавок и занялся кассой. — Тама новый филиал у нас, того-этого. Уж года два тому, как открылся.
Я достала из кошелька карточку и приложила к терминалу.
— А живет Эмиль теперь тоже в Брёрупе? — Уловив любопытство в глазах мальчишки, я быстро пояснила: — Мы в школе когда-то вместе учились. Давно не виделись. Хочу сделать ему сюрприз.