Сейчас они находились в пристройке, где мать Лив открыла собачью парикмахерскую: плата за стрижку покрывала расходы на ветеринара и корм питомцам. Сегодня в программе был королевский пудель, так что семейство намеревалось поужинать позже обычного.
— Ну а ты? — Лив поставила кружку с кофе на стол и обратила на меня внимательные карие глаза. — Какими судьбами тебя к нам занесло? Слышала, учишься в Орхусе.
Я внутренне подобралась: ну вот мы и подошли к сути дела.
— Нужно забрать кое-какие вещи из папиного дома. Он выставлен на продажу.
— Я видела табличку, — кивнула Лив.
— Но дело не только в этом. — Я потеребила кисточки пледа. — Мне тут попалась статья с твоим интервью. Та, где ты рассказывала о Дэвиде Винтермарке. — Я пытливо посмотрела на Лив.
Она прикрыла глаза и откинулась на диванные подушки, лицо ее замкнулось.
Я прибавила:
— Не ожидала, что ты окажешься такой наблюдательной. И смелой. Ты открыто назвала вещи своими именами. Думаю, Дэвид был бы благодарен за это.
Лив скривила губы и глянула на меня из-под полуопущенных ресниц.
— Благодарен? — Она тихо фыркнула. — Это сейчас легко быть смелой. Но тогда я молчала. Как и ты.
Прямое обвинение заставило меня поежиться. Неприятно, когда тебе в лицо высказывают горькую правду.
— Я здесь, чтобы помочь, — продолжила я, надеясь, что это не прозвучало как попытка оправдаться. — Не знаю, себе или Дэвиду, возможно, обоим. У меня столько вопросов… Прошлое — будто пазл, который не складывается. Я забыла все на десять долгих лет — и это не фигура речи. Я действительно забыла, а теперь память возвращается фрагментами. Остаются слепые пятна. Помогает дневник, который я тогда вела, но записей за две тысячи восьмой год почти нет. И еще тетрадь… — Я спохватилась: не стоит откровенничать, что сказка Дэвида оказалась у меня. Особенно при том, что я никак не могу это объяснить. — Не важно. Я просто поняла, что прошлое меня не отпустит, пока не вспомню все, не восстановлю картину событий. Возможно, тогда я смогу помочь следствию. И Дэвиду. В общем… — Я окончательно смешалась под немигающим взглядом Лив. — Мне показалось, что с твоей памятью все в порядке. И подумала, что ты, возможно, восполнишь кое-какие пробелы. Если захочешь, конечно.
Рыжеволосая девушка уселась по-турецки, укрыла колени пледом.
— Да я-то с удовольствием, только ведь мы с Дэвидом не были близки. В том интервью я рассказала почти все, что знаю.
— Но вы в одной школе учились с первого класса, — возразила я. — Может, даже в детский сад вместе ходили.
— Дэвид не ходил в детский сад, — улыбнулась Лив чуть грустно. — Поверь, я бы знала. В Хольстеде он всего один.
Я насторожилась.
— Странно, тебе не кажется? Я вот тут подумала… Может, он Винтермаркам не родной? В смысле сам Дэвид никогда не говорил об этом, но в его сказке главного героя, принца, отдают в чужую семью в шестилетнем возрасте. Текст использовали на суде, потому что признали его автобиографичным.
— Я тоже тогда следила за этим делом. — Лив нахмурилась. — Нигде точно не упоминалось, что Дэвид действительно усыновлен. Впрочем, эту информацию могли счесть незначимой, а потому стороны не получили право на ее разглашение. Но, насколько мне известно, усыновление детей внутри страны происходит крайне редко. Обычно социальные сироты попадают в приемные семьи, а сведения об этом закрытыми не являются. Разве что мальчика взяли из детдома где-нибудь в Румынии…
— Подожди-подожди, — мне пришлось притормозить собеседницу. — Ты говоришь так, будто сама в суде работаешь. Я за тобой не поспеваю.
— Прости. — Лив легко рассмеялась, взмахнув руками. — Профессиональный жаргон. Я работаю не в суде, а в коммуне[44]. Соцработником.
— А?.. — Я открыла рот и махнула в сторону двери, за которой иногда поскуливали собаки.
— Просто приехала к родителям на выходные, — пояснила Лив. — Я в Вайене живу. Так до офиса ближе.
Несколько мгновений я переваривала услышанное, жуя печенье. Голова пухла от круговерти мыслей: детдом, Румыния, дворняжка Шарлотка, волонтеры — защитники животных и религиозные Винтермарки…
— Слушай, а ты, — у меня возникла идея, которая показалась настолько гениальной, что я решилась ее озвучить, — не могла бы разузнать — ну, по своим каналам. Родной Дэвид сын или нет? В смысле должно же это где-то значиться.
Лив покачала головой:
— Вряд ли, если усыновление было анонимным. В любом случае доступа к актам у меня нет. Полиция могла бы направить запрос в бюро по международному усыновлению и в гос-бюро[45], если сочтет, что это в интересах следствия. Возможно, они уже это сделали. Но я, честно говоря, не вижу смысла. Разве что Дэвид узнал что-то о себе и пытался разыскать биологических родителей.
Я потерла пульсирующие виски. Нет, ни о чем таком ни Генри, ни Магнус Борг не упоминали. Быть может, мне просто хочется, чтобы Монстрик оказался сиротой. Тогда всему, что с ним творили приемные родители и неродной брат, нашлось бы хоть какое-то объяснение. Я решила сменить тему.
— Слушай, я хотела встретиться с Эмилем. Слышала, он все еще в Хольстеде… Знаю, — я отмахнулась печенькой от настороженного взгляда Лив, — звучит не как самая удачная идея. Я имею в виду, после всего, что между нами было. Но ведь мы выросли. Повзрослели. Я учусь и подрабатываю в издательстве. Ты — кто бы мог подумать? — сидишь в офисе в коммуне.
Лив кривовато улыбнулась и потеребила пирсинг над бровью:
— Да, приходится по утрам всю красоту снимать.
— Эмиль стал пекарем, — продолжила я и пояснила: — Я покупала булочки в заведении его дяди. Вот уж неожиданный поворот: мне казалось, он этот семейный бизнес на дух не переносил. Хотел пойти по стопам отца, собирался поступать в школу полиции.
Последовало неловкое молчание, словно при упоминании об убитом Винтермарке-старшем на веранде потянуло кладбищенским холодом.
— Многое в жизни вышло не так, как мы мечтали. — Лив покусала губу, разглаживая складки пледа. — Наверное, это нормально. Но Эмиля и его семью потрепало сильнее других. — Она перевела взгляд на окно, за которым на поля быстро опускались зимние сумерки. — После гибели мужа и суда над сыном Сюзанна пошла вразнос. Депрессия, алкоголь. Она потеряла работу, потом дом. Кредит за него оказался невыплаченным, да еще ей достались долги от мужа. Сюзанна не вдавалась в тонкости ведения семейного бюджета, все переложила на него. А жил он не по средствам. Поговаривали, что Свен содержал любовницу. Деньги, полученные от страховки, ухнули как в черную дыру. Все это Сюзанну добило. Она совсем забросила детей, их у нее чуть не отобрали. Вот откуда, собственно, я и знаю подробности — моя коллега занималась тогда их делом. Но я тебе ничего не рассказывала. — Лив потянулась над столом и зажгла стоявшую в центре свечку. Ее лицо оранжево подсветилось снизу, блеснул стразик в носу.
— Конечно, нет, — кивнула я с готовностью. — А что Эмиль? Пытался помочь матери?
Лив пожала плечами:
— Он сбежал. Вернее, ушел в армию добровольцем — так это официально называется. В какой-то мере я могу его понять. Столько всего на парня свалилось, а тут еще это клеймо — брат убийцы. Да и на суде столько мути поднялось. Всем стало ясно, что папаша Винтермарк — совсем не ангел, как обвинение ни пыталось представить его с нимбом и белыми крыльями. Экзамены Эмиль завалил, спорт забросил, о школе полиции оставалось только мечтать. Наверное, армия на тот момент казалась ему наилучшим решением.
— Но там ему карьеру сделать не удалось, так?
— Да, что-то не сложилось. — Лив подлила себе кофе. — Сам он говорит, что участвовал в международных миссиях, пока его не списали в запас по ранению. Но так это или нет, не скажу. Ты же знаешь Эмиля, он любит приврать. По возвращении парень какое-то время слонялся без работы, перебивался мелкими халтурами. Но тут Сюзанна начала болеть, ей становилось все хуже. На Эмиля легла забота о близнецах. В итоге дядя взял его под свое крыло, устроил в пекарню. У них как раз новый филиал открылся, ну и вакансии появились.
Я кивнула:
— Да, слышала. И как у него получаются рулеты и плетенки?
— Вот уж не знаю. — Лив фыркнула, обрызгав кофе футболку. — Не рискну положить в рот то, что вышло из его рук. Мы повзрослели, конечно, да. Но знаешь, есть такое мудрое китайское изречение: «Идиотами не рождаются, но некоторые целенаправленно идут к этому всю свою жизнь». Ну так вот, дополню китайцев: мудаки тоже — прости мой французский.
Я задумчиво отпила остывшего кофе.
— То есть ты считаешь, мне лучше с ним не встречаться?
Лив отерла коричневые капли с груди и внимательно посмотрела на меня.
— Зависит от того, чего ты хочешь от него добиться, — ответила она после паузы. — Но я бы сформулировала таким образом: очень хорошо, что Дэвид так и не увиделся с братом. Из этого не вышло бы ничего путного.
Свеча на столике затрещала, с фитиля сорвалась и упала в расплавленный воск тлеющая искра. Я вздрогнула. Лив широко улыбнулась, будто пыталась прогнать свинцовую тень, повисшую между нами после ее слов.
— Кстати, а не отметить ли нам твой приезд? У нас подвал ломится от домашнего сидра и сливового вина. Хочешь попробовать?
Я кивнула. Почему бы и нет? Лишь бы мне не пытались впарить Самогона, за которым, кстати, так никто и не пришел.
Найти Неверлэнд Десять лет назад
24 января
Сегодня я поняла, что у меня больше нет подруг. Вообще нет никого, с кем я могла бы поговорить — кроме Д. Но об этом я с ним не могу, потому что только сделаю ему больнее. Кажется, теперь я понимаю его как никогда. Какой смысл говорить, если ни до кого не докричаться? Если тебя не слушают и не слышат? С Д. не нужны слова, мы с ним и так знаем, что чувствует другой: нам хватает взглядов и рун.
Не знаю, кто сделал эти фотки, да теперь это уже и не важно. Важно, что они у всех в телефоне. Хорошо еще, что в конюшне было темно. Но и того, что засняли в амбаре, где проходила туса, хватило, чтобы все разрушить. Как же я тогда напилась! Даже не думала, как все будет