В классе Дэвид обычно появлялся со звонком, садился за свою парту и сразу утыкался для разнообразия не в пол, а в учебник или тетрадь. Кропал там себе чего-то с сосредоточенным видом, хоть в шею его тычь ручкой, хоть расстреливай бумажными шариками. А со звонком тут же куда-то исчезал.
На уроках его почти не спрашивали. И я быстро поняла почему. Когда Дэвида вызывали, он выпрямлялся, будто чтобы показать, что слышал: это к нему обращаются. И молча сидел с напряженной спиной, не поднимая глаз. Сидел, плотно сжав губы, до тех пор, пока учитель, потеряв терпение и так и не добившись ответа, не переключался на кого-то другого. Странно, что преподы совсем не оставили эти попытки. Наверное, им казалось, что в один прекрасный день педагогическое чудо все-таки свершится и Валаамова ослица заговорит. И каждый раз, когда этого не происходило, они тяжело вздыхали и начинали ненавидеть упрямого ученика немного больше.
Говорили, Гольфиста перетягивали из класса в класс только благодаря письменным работам, за которые он умудрялся получать высокие оценки, и авторитету отца, уже который год заседавшего в совете школы. Наверное, со временем и я бы привыкла к странному парню, как все остальные, и перестала обращать на него внимание — в классе, как говорится, не без урода. Но только не после того, что случилось сегодня у пруда.
Так вот: мы сидели на берегу и поджидали парня Кэт, Тобиаса. По слухам, она с ним постоянно то сходилась, то расходилась, а он ей все прощал — у нее же депрессия! Когда Кэт училась во втором классе, разом умерли ее папа и дедушка, и на этой почве она загремела в психушку и до сих пор сидела на каких-то таблетках. Мама у нее тоже больная. И отчим. У них ПТСР. Это значит «посттравматическое стрессовое расстройство», или вьетнамский синдром. Мать Катрины, правда, ни разу не была во Вьетнаме, а отчим воевал, но в Афганистане. С вертолета он видел, как расстреляли его отряд. Что видела мама Кэт — не очень понятно, но, наверное, тоже что-то ужасное. Хотя что ужасного может случиться в Дыр-тауне? Местный алкаш свалится в пруд и потонет?
Кэт из-за депрессии все можно — и это иногда страшно раздражает. Можно косить под готку и уходить домой с уроков, когда у нее «болит голова». Или сидеть в классе с мобильником и в наушниках: музыка ее типа успокаивает. Хотя она вовсе и не слушает музло, а лазает в соцсетях или по ютубу. А всем остальным — минуточку! — телефоны приходится отключать.
Еще Кэт чуть что начинает реветь, но над ней никто не смеется — она же болеет. Ага, уже вот как лет шесть. Ходит к психологу, но лучше ей не становится. Если она не сдает домашку, то просто сует в нос учителям записку от мамы: девочке, мол, вредно перенапрягаться. Одноклассники считают, что это кул. Кто бы мог подумать, что справка с диагнозом дает такой статус!
Аня, подружка Катрины — еще одна разновидность фрика, кажется, довольно безобидная: очкарик с брекетами и жутким смехом, похожим на хрюканье больного борова. Неудивительно, что у нее нет парня. И кстати, Аня тоже поет в церковном хоре. Вместе с мамой. По ходу, они тут все помешались на церкви и песнях, но это вполне объяснимо. Иначе в Дыр-тауне со скуки можно помереть.
Сидя с Аней и Кэт на берегу у заводи в тот день, я стала всерьез задумываться о своих перспективах. Что со мной станется через пару месяцев в Дыр-тауне? Заработаю депрессуху и начну красить башку в кислотные цвета или заведу привычку таскаться в церковь по воскресеньям, нацеплю очки и буду выть псалмы?
От печальных мыслей меня отвлекло появление Тобиаса — с Еппе и Йонасом в кильватере. Грузный и всегда потеющий Тобиас — звезда местной гандбольной команды. От него вечно разит парфюмом — он по наивности считает, что «Хуго Босс» заглушит его стойкий природный аромат. Тоби-ас наставил на нас свою монобровь и начал многозначительно вещать что-то о пятничной тусе у него дома. Моя интуиция еще не отмерла как атавизм, и я не сомневалась, что он пригласит Кэт — у них как раз наступил период потепления, — ну и меня до кучи. Еппе пялился на меня влажными глазами, ножками перебирал и рукой все по светлой щетке волос на башке елозил — прямо, блин, брачный танец самца птицы-поганки. Йонас молча курил и разглядывал из-под тяжелых век запунцовевшую Аню, будто решал, что с ней сделать, когда дососет свою сигу — тащить в кусты или нет.
Разговор как раз прошел уровень «кто-сколько-выпил-в-прошлый-раз» и начал вяло затихать, когда на горизонте показалась фигура, вдохнувшая в унылый вечер новую жизнь. Из супермаркета, по обыкновению сгорбившись, выплыл Дэвид. В обеих руках он волочил битком набитые пакеты.
Возможно, его бы не заметили — парни сидели на травке спиной к «Факте» — и все пошло бы совсем по-другому, но Кэт услужливо обратила на беднягу всеобщее внимание.
— Глядите, какие люди и без охраны, — скучающе протянула она, беззастенчиво ковыряя вскочивший над губой прыщ. — Не понимаю, как Гольфиста вообще в магазин пускают. От него же плесенью несет, будто он уже месяц как сдох. Небось, своими грязными граблями все продукты на полках перелапал, а нам их потом есть.
Внутри у меня все скрутило от жалости к Монстрику: да, от него попахивало чем-то затхлым, волосы выглядели неопрятно жирными, будто он неделями не мылся, но руки его были чистыми. Я точно знаю, потому что вчера в школе у него сломался карандаш, и я ему одолжила свой — задолбалась смотреть через проход, как он сидит-мается, не решаясь ни у кого попросить.
Троица Тобиас-Еппе-Йонас мгновенно приняла стойку, как охотничьи псы при виде дичи. В глазах засверкал азарт, губы сложились в глумливые усмешки.
— Хей, Чили, — вдруг повернулся ко мне Еппе, — а ты знаешь, почему Гольфиста зовут Гольфистом?
Я мотнула головой, пытаясь выглядеть безразличной. Может, тогда они оставят парня в покое?
— А давайте ей покажем! — гоготнул Тобиас, и все остальные с готовностью заржали, будто он рассказал бородатый, но все еще ужасно смешной анекдот.
Йонас свистнул, сунув в рот два пальца, его приятели заорали:
— Гольфист! Эй, Гольфист! Греби сюда!
Дэвид споткнулся и чуть не выронил свои мешки, что вызвало новый взрыв смеха и тупых комментариев. К счастью, парень быстро оправился и продолжил свой путь через парковку. Он по-прежнему смотрел в землю, притворяясь глухим, но его защита была уже пробита, и обрадованные первым успехом гонители не собирались останавливаться.
— А ну тащи сюда свою жопу, вонючка! Ты че, оглох? Может, тебе клюшкой уши прочистить?
От супермаркета в сторону дома Дэвида вели две дорожки. Одна, проходившая мимо мельницы и того места, где мы сидели, упиралась прямо в Терновую улицу. Другая шла в обход, и Дэвиду, выбери он ее, пришлось бы сделать крюк, зато с каждым шагом он оказывался бы все дальше от своих мучителей. Мысленно я молилась, чтобы парень свернул на дальнюю дорожку, чтобы из магазина вывалила толпа покупателей или мимо нас прошел взрослый. Но ничего подобного не случилось. Размеренно шагая длинными тощими ногами, как цапля-робот, Дэвид оставил позади пустую парковку и потопал по направлению к мельнице.
Быть может, он просто не хотел показывать слабость и страх, но на троицу во главе с Тобиасом этот маневр подействовал, как красная тряпка действует на быка. Еще бы, какой-то чмошник их игнорил: вместо того чтобы прибежать по первому свистку, шлендрал себе преспокойно мимо, морда тяпкой.
Отстрелив пальцами бычок, Йонас сказал:
— Ну все, трындец тебе, обсос.
Парни рванули с места, как по сигналу. Монстрик и пикнуть не успел, как его уже волокли к нам, заломив руку. Один пакет остался сиротливо лежать на дорожке, из него раскатились краснобокие яблоки. За второй Дэвид цеплялся так отчаянно, будто там была выручка из ограбленной им кассы. Он все еще смотрел в землю, завесившись челкой, но Йонас дернул его за волосы, заставляя поднять голову. Разноцветные глаза, огромные и дикие, заметались по берегу, запнулись о зрителей, с удобством расположившихся в партере. Казалось, черный смотрит на нас с ненавистью, а прозрачно-голубой видит насквозь. Я знаю, это ужасно, но в тот момент — давай уже будь честной с самой собой — мне захотелось ударить парня: за то, что он знал. Точно знал, что я из себя представляю и что чувствую.
— Смотри, Чили, — Еппе одним движением сдернул мешковатые джинсы с тощих бедер Дэвида. — Вот почему он у нас Гольфист: носит с собой все восемнадцать лунок[6].
— Ага, и шары в них закатывает!
Я не успела зажмуриться, а теперь было уже поздно. Вокруг гремел смех, а я не могла отвести глаз от трусов Дэвида: восемнадцать лунок или нет, но через дырочки в застиранной до желтизны ткани просвечивала бледная кожа, а длинные полы рубашки не скрывали маленькую выпуклость посередине — выпуклость, к которой приклеились жадные девчоночьи взгляды.
Монстрик тонко, невнятно вскрикнул и попытался прикрыться оставшимся пакетом. Его тут же безжалостно вырвали и бросили на землю. Из лопнувшего бока высунулся пакет молока, в траву потекла тонкая белая струйка.
— Ну че, позвеним бубенчиками? — Еппе подмигнул мне и потянулся к трусам Дэвида.
Тот тоже понял, что сейчас случится, и забился в руках Йонаса и Тобиаса. На тощих ногах выступили пупырышки, полы рубашки задрались, обнажая несколько маленьких голубоватых шрамов на левом бедре.
— Не надо! — вырвалось у меня непроизвольно. — Оставь его, Еппе, пожалуйста! Хватит!
Я встретилась с блондином глазами: он колебался. Неожиданно мне на помощь пришла Кэт:
— И то верно: ненавижу маленьких розовых червяков, бр-р. Потом еще кошмары будут сниться. А нам в пятницу на пати, верно, Чили? — Она приобняла меня за плечи, и я кивнула через силу.
Тогда я готова была на что угодно, лишь бы этот кошмар наяву поскорей закончился!
Еппе ухмыльнулся и убрал руку. Воздух с шумом вырвался у меня из груди: оказалось, все это время я задерживала дыхание. Но ничего еще не завершилось: блондин вдруг нагнулся и выхватил из мешка полупустой молочный пакет. Пальцы стиснули стенки, и белая жидкость брызнула на живот и трусы Дэвида, потекла по его ногам. От неожиданности он вскрикнул и инстинктивно сдвинул бедра, от