Ага. А может, я просто ни фига не помню, а он включил порнушку для разогрева и натянул презерватив. Великолепно, Чили! Переспала с главным подозреваемым! С потенциальным маньяком. А главное — спросить-то некого. Разве что самого маньяка. Не Лукаса же, в самом деле: вряд ли он свечку держал…
Я почистила зубы пальцем и пастой «Сильная мята», стараясь не встречаться взглядом со своим отражением. Даже мутные разводы на зеркале не могли скрыть мешков под глазами и посеревшей кожи. Зомби в первой стадии распада. С добрым утром!
Лукас обнаружился на кухне, он делал бутерброды, складывая их в ланч-бокс. Ржаной хлеб, масло, печеночный паштет. Меня замутило.
— Чашки там, — не оборачиваясь, паренек махнул в сторону шкафчика с отломанной ручкой. — Кофе тут. — Тычок пальцем в сторону пофыркивающей кофеварки. — Молока нет.
— Мне не нужно молоко. — Я вытащила из недр шкафчика кружку с надписью Папа № 1.
— А я вас помню.
У меня дрогнула рука. Дымящаяся черная жидкость пролилась на пятнистую столешницу.
— Правда? — Я завертела головой в поисках тряпки.
У раковины приткнулось что-то серо-бурое и, кажется, частично живое. Вздохнув, я вытерла лужицу нижним краем измятого джемпера.
— Вы заходили к нам иногда. — Привычка Лукаса говорить спиной к собеседнику начала меня раздражать похлеще окружающего срача. — Я был тогда маленьким, но помню. И еще вы ездили с Дэвидом на великах.
— А что еще ты помнишь? — Я присела на край стола и отхлебнула кофе. Он оказался на удивление хорошим.
Лукас уложил в ланч-бокс последний бутерброд и придавил его крышкой.
— Как брат из-за вас лицо себе резал.
Кофе обжег горло. Я обеими руками стиснула чашку, словно ее твердость и тепло могли помочь мне сохранить самообладание.
Паренек невозмутимо взял ланч-бокс и протиснулся мимо меня в коридор. Уже там обернулся и второй раз за все утро поднял на меня глаза.
— Вы дура, что сюда приехали. Уезжайте. И не возвращайтесь больше. Вам ясно?
Я оттолкнулась от стола и шагнула к Лукасу.
— Это Эмиль сказал тебе передать?
Мальчишка дернул верхней губой:
— Нет. Я сам. — Его губа снова дрогнула. — Чашку помойте. Я вас у двери подожду. Две минуты.
Он скрылся в полумраке коридора, а я все еще стояла посреди кухни как оплеванная. Наверное, так чувствует себя начинающая проститутка, когда недовольный клиент выставляет ее за порог. Грязной использованной дешевкой.
Уложиться в две минуты не составило труда. Я выскочила из дверей убогой квартиры, даже не завязав шнурки. Дожидаться, когда Лукас запрет замок, не стала. Мне нужно было вдохнуть свежего воздуха и ощутить ветер на лице.
Оседлав велик, я сразу разогналась так, что через пять минут уже вылетела за знак, обозначающий границу города. Мимо проносились машины спешивших на работу дыртаунцев. Некоторые из них сигналили: вчера под хмелем я забыла выключить фонари, и в них сели батарейки.
— Мелкий ублюдок! — бормотала я себе под нос, глотая встречный ветер. — Наглый сопляк! Помнит он… Ни хрена ты не помнишь, тебе и шести тогда еще не исполнилось! Какое ты вообще имеешь право?! Так со мной разговаривать, будто я… Вот кого в детстве пороть надо было. Такой же наглый, как старший братец. Семейка уродов! И что он вообще имел в виду?
Немного успокоилась я только тогда, когда колени начали болезненно ныть, а брюки на попе промокли насквозь: седло все еще было влажным после дождя. Я обнаружила, что уже рассвело, а вокруг лес — даже и не заметила, как свернула с асфальтовой дороги. Притормозив, стала слушать тишину. Набухшие от воды деревья наполнили ее шорохом роняемых капель. В ветвях возились и попискивали птицы. Что-то шуршало в кустах у дороги, усеянных сморщенными багровыми ягодами.
С утра тут уже проехал автомобиль, оставив во влажном грунте глубокие отпечатки протектора. Я слезла с велосипеда и покатила его, держа за руль — так было легче двигаться. Постепенно пришло узнавание: я помнила это место. Предположение переросло в уверенность, когда справа за деревьями показалось окруженное забором из сетки красное кирпичное здание — водопроводная станция.
Я поставила велосипед на подножку. Деревья здесь росли редко, ветки голых кустов сплетались в тонкое кружево. Я начала пробираться между ними, вороша кроссовками опавшие влажные листья.
На остатки шалаша наткнулась метрах в шестидесяти от дорожки. Поразительно, столько лет прошло. Наверное, дыртаунские мальчишки все еще играют здесь летом. Заменяют осыпавшиеся еловые ветки свежими. Подновляют брезентовый полог. Интересно, кто-нибудь, кроме Эмиля и Сюзанны, еще помнит, кто построил шалаш? Почему-то я была уверена: это то самое место, где зачали Дэвида. Может, поэтому Монстрик в свое время и показал мне его?
Какую бы дорогу ты ни выбрал, она все равно приведет тебя к началу. Чем быстрее ты будешь бежать, тем раньше вернешься в исходную точку. Строчки из желтой тетради всплыли в памяти. Они всегда казались мне лишенными смысла. Но теперь я поняла кое-что.
Это и была она — исходная точка. Пункт «зеро». Для Дэвида. И для меня.
Я пригнулась и подлезла под обтрепанный край брезента. Формой шалаш напоминал вигвам. Опорой для него служил ствол высокой старой сосны. Вверху, между сучьями, образовывавшими каркас шалаша, проглядывали клочки серого неба. Земляной пол устилал ржавый ковер размякших иголок. Я уселась на него скрестив ноги. В полуметре от меня валялась раздавленная банка из-под энергетика. На синей эмали переливались прозрачные капли росы.
Внезапно мне стало ужасно жалко себя. Такое чувство иногда накатывало на меня по утрам, особенно с похмелья. Сегодня у жалости к себе была причина посерьезнее, и переживалось все острее. Я просунула пальцы под рукав, привычно надавила ногтями на запястье, но усилием воли выбрала другое лекарство. Вытащила из кармана телефон.
Надо сообщить Магнусу Боргу то, что рассказал Эмиль об отце Дэвида. Возможно, это важно. Правда придется признаться, что я все-таки поехала в Хольстед. Но какая теперь разница? Все равно сегодня возвращаюсь домой. Собиралась сесть на вечерний поезд, но с таким же успехом можно убраться отсюда и раньше. Я действительно дура. На что рассчитывала? Раз уж Эмиля профессионалы не смогли расколоть, что могу я? Вот мы встретились, поговорили. Возможно, переспали. Последнее — самая отстойная вещь из всего, что со мной могло случиться, кроме разве что мучительной смерти от рук Модификатора. Итог: все стало еще хуже. Информации о том, где находится Дэвид, 0. Мук совести: +100 lvl.
Следователь ответил после первого же гудка — что-то невиданное.
— Доброе утро, это Чили. — Я подпустила в голос бодрости, которой определенно не чувствовала. Попыталась подпустить: приветствие прозвучало сипло, как карканье больной вороны.
— Видели? — коротко отозвался Борг.
Фоном его сухому вопросу служил невнятный гул голосов, будто он сидел на совещании — ну или в переполненном автобусе.
— Видела что? — проговорила я настороженно.
— Видели бы, не спрашивали. С вами все в порядке?
— Ну… да.
— Я перезвоню.
И все. Отбой. Тишина в телефоне. Только пульсация крови отдается в висках. Что я должна была увидеть? Что?!
Я открыла «Инстаграм», готовясь к самому худшему. Пусто. Это потому, что обновлений нет, или потому, что их уже удалили? Часы показывали чуть больше девяти, и я решила, что Генри уже встал и что он наверняка окажется дружелюбнее полицейского.
Я кашлянула пару раз, прежде чем сказать в телефон:
— Доброе утро, ничего, что беспокою? Это Чили.
Англичанин молчал. Он просто, чтоб его, молчал, дыша мне в ухо. Пыхтел так, будто я его застала во время утренней пробежки.
— Генри? — Голос дрогнул, но я справилась с собой. — Что случилось? Что-то случилось, да? Со Штормом? Я звонила следователю, а он только спросил: «Видели?» И сбросил вызов. А я не видела. Ничего не знаю. Генри, что происходит? Пожалуйста, не молчите, Ге…
— Он его убьет. — Агент ответил ровно и бесцветно: не предположение, не вопрос — констатация факта. Так нотариус зачитывает завещание. — Уже недолго осталось.
Я отказывалась в это верить. А потому начала злиться: на себя, на панцирей, на Генри, потерявшего вдруг свойственный ему оптимизм.
— С чего вы взяли?! — раздраженно фыркнула я. — Это Борг сказал? Да полицейские дальше своего носа не видят. У них ни подозреваемого, ни мотива. Тыкаются, как слепые котята, а вы…
— Сегодня появилось еще одно фото в инстаграме. Рано утром.
Мои пальцы зарылись во влажную хвою. Я не хотела ничего слышать, но звуки проникали в ухо, капля за каплей отравляя мозг.
— Все уже удалили, но я успел… — Генри задохнулся. Ему потребовалось какое-то время, чтобы овладеть собой. — Увидеть. Это… Он просто мясник, Чили. Он зверь. Он изуродовал Шторма. Его лицо…
— Дэвид жив? — У меня упал голос, а в голове зазвенело тонко, протяжно, будто кто-то дергал туго натянутую струну.
— Да, господи, да. Был. На фото. Если только… потеря крови…
Слова англичанина слились со звоном в ушах. Я вспомнила свой сон. Вспомнила рану, рассекающую на моих глазах лицо Дэвида. Я думала, это эхо прошлого. Но во сне в мое окно постучалось будущее.
Как понять, что ты стал взрослым? Десять лет назад
30 января
Лет с двенадцати меня начало интересовать, как понять, что ты стал взрослым. Не в смысле официального совершеннолетия — мне до него и сейчас еще, как до Аляски пешком. А в смысле ощущения, что ты уже вырос и больше не ребенок. Ясно же, что все люди разные: кто-то взрослеет в восемнадцать, кто-то в пятнадцать, а у кого-то и в тридцать детство в одном месте играет. Как уловить этот самый момент, эту границу, которую каждый в жизни переступает всего один раз?
Как это происходит? Ты просыпаешься однажды утром и обнаруживаешь, что твое любимое розовое платье жмет в груди и вообще отстой? Или вдруг решаешь сдать в секонд-хенд плюшевого зайца, в обнимку с которым спала с трех лет? Даришь соседской девчонке свою коллекцию анимешных значков и наклеек? Влюбляешься в парня? Занимаешься в первый раз сексом? Как это произойдет со мной?