Это — наказание за непослушание.
А награда за примерное поведение — это сладостное предчувствие того, как одна из теток извлечет из нижнего ящика дивана (места для этажерки или книжной полки в узкой и густозаселенной пеналообразной комнате просто не было) огромную зеленую книгу. Она вложена в футляр с полукруглыми вырезами по краям для пальцев, одета в суперобложку. Читать сам еще не умею, поэтому восторг вызывают предвкушение чтения вслух, перелистывание пахнущих совершенно по-особому плотных страниц, рассматривание чудесных картинок — они на отдельном листе каждая, и каждая же переложена желтоватым полупрозрачным листом с тиснеными узорами.
Бажовская «Малахитовая шкатулка». Завораживающие сказы о вещах малознаемых и чудесных, о горных мастерах, добывающих волшебный камень малахит, умельцах, могущих не только изваять чудесную каменную чашу, но и дерзко поставить на место собственного хозяина… Серебряное копытце, Хозяйка Медной горы, кошка Муренка, Огневушка-поскакушка, Данила-мастер.
Книга долго хранилась в бабушкином доме, пережила эпохальный переезд в отдельную квартиру с Самотёки к Тимирязевскому парку, и уже взрослым и грамотным я многократно с детским благоговением листал этот фолиант. Тогда уже мне было нетрудно установить, что это украшенное знаменитыми художниками издание, ставшее редкостью в последующие времена, напечатано было в первые послевоенные годы в счет репарации в немецкой типографии (об этом свидетельствовало малопонятное для непосвященных указание мелким шрифтом в выходных данных в конце книги: «Отпечатано в типографии М-117»), и попало оно в наше семейство только потому, что тетя Надя, средняя мамина сестра, всю жизнь проработала в книжных магазинах — сначала в Сокольниках, а затем — на улице Чкалова, неподалеку от Музея восточных культур и поблизости от Спасо-Андроникова монастыря, где располагается Музей древнерусского искусства им. Андрея Рублёва.
Книжный магазин в Сокольниках в моих детских воспоминаниях — чуть ли не фанерный, с дощатым крыльцом и навесом, с огромными окнами. Но что взять с пяти-шестилетнего пацана, может ли он точно запомнить такие детали?
И тетушка Надежда, добрая и ласковая, всю жизнь работавшая с книгами, в книжных магазинах, берет меня с собой на целый день на работу — мы едем «торговать книгами»! Как радостно было ехать от Садово-Самотечной на дребезжавшем трамвае «А» и предвкушать предстоящий день в книжном окружении!
Пахнущие еще свежей типографской краской и клеем книги магнетически притягивали меня, заставляли открывать и вдыхать их острый, пряный аромат, суливший, как казалось (и верно казалось!) уже тогда, невероятные и чудные открытия!
Из-за деревянного прилавка со стеклянными витринами, где были выложены самые интересные на сегодняшний день книги, имеющиеся в продаже (остальные стояли за спиной продавца на полках), моя голова, как вспоминала много лет спустя тетушка Надежда, едва высовывалась, хотя, кажется, всегда среди сверстников считался я достаточно рослым. Тем не менее я активно рвался помочь покупателям выбрать книгу. До сих пор, спустя более 60 лет, помню, что тогдашним «бестселлером» был роман Бориса Горбатова «Донбасс»: запомнилась черно-белая картинка на верхней крышке переплета и массивные крупные буквы названия под ней.
В те нелегкие (я-то понимаю это только задним числом) послевоенные времена каждый покупающий книгу получал ее завернутой в жесткую коричневую бумагу. Я очень быстро освоил нехитрую науку заворачивания книг, так что и по сей день многие удивляются моей сноровке упаковывать книги. Это был обязательный ритуал: покупающий книгу становился уважаемым человеком — он выбрал ее, он платит за нее деньги, поэтому продавец ловко заворачивает покупку. А как же иначе — это книга, ценность иного рода, нежели хлеб с довесками, отпускаемый на весах с жестяными тарелками и двумя гусиными носиками, за которыми нужно было наблюдать, чтобы они сошлись вместе, а иначе — обман! Мы радовались, когда за прилавком оказывалась неопытная продавщица, которая к большому хлебному куску прирезала довески (а сердобольная продавщица, видя ребенка, протягивающего ей карточки на всю семью, могла специально нарезать — о счастье! — несколько маленьких кусочков), потому что довески можно было съесть — это было святое право детей, стоявших в длиннющей очереди за хлебом. Хлеб не заворачивали в бумагу, это пища телесная и «одномоментная» — сейчас она есть, а через миг исчезла. А книга — как неупиваемая чаша — пища духовная, как скатерть-самобранка — сколько ни припадай к ней, все равно накормит! Поэтому и требует она уважительного отношения, потому даже в тяжелые времена заворачивали ее в бумагу, ограждая книгу от всяких неприятностей, демонстрируя свое уважительное отношение к ней и к человеку, отдающему за нее свои деньги.
Это отношение к книге с детства было мне близко, поэтому в школе сразу стал завсегдатаем библиотеки, в старших классах был записан в три или четыре. Но школьная библиотека — особая. Небольшая комната на первом этаже, тесно уставленная стеллажами, и меня (я очень гордился этим — в классе до поры до времени ни у кого не было такой возможности!) пускали самого! к полкам! выбирать себе книги!
Право на такую привилегию я заработал самостоятельно. С детства любил мастерить что-нибудь из дерева, клеить из бумаги игрушки, в том числе и елочные, поэтому, когда попадалась в руки разбитая, истрепанная библиотечная книга, всегда старался подклеить страницы или оборванную обложку, починить переплет, используя нехитрые подручные материалы. А как иначе, ведь всеми нами хорошо была усвоена мысль о том, что библиотечная книга служит многим людям и многие годы и нужно стремиться продлить ее век, чтобы как можно больше людей могли, как и я, насладиться ее чтением. И когда библиотекарь заметила мое рвение, то стала к выбранным книгам давать другие, нуждающиеся в ремонте. Когда не стал справляться сам, привлек друзей-книгочеев из класса, с которыми умудрялись постоянно обмениваться прочитанными, в том числе и библиотечными, книгами. Лёня Петраков, Саша Шишкин, неразлучные друзья Слава Чучин и Гена Бяков (Чуча и Бяка) стали помогать, и в библиотеке образовался кружок, ремонтировавший зачитанные книги.
Когда закончил четвертый класс (это было окончание начальной школы, и жили мы уже на Урале), отец повез нас всем семейством на летние каникулы в Керчь. По пути на несколько дней остановились в Москве: любимая бабушка Агриппина Антоновна, тетушки, да и столичные соблазны всяческого рода. И я получил в подарок толстенную книгу из серии «Библиотека приключений и научной фантастики». Книги этой серии мы в те времена любили априори: достать их было чрезвычайно сложно в библиотеке, а уж увидеть в книжном магазине было вообще невозможно. Вожделенная «Библиотека приключений»! Переплет из красной материи, украшенный золоченым тисненым рисунком — по краю орнаментальная рамка, внутри которой маленькие разнообразные рисунки — атрибуты приключений: ракета, летящая к Луне, накрененный воздушный шар-монгольфьер, кит, выпускающий фонтан воды, парусник, самолет, вулкан, низвергающий лаву, пальмы на берегу моря на фоне гор, пирога под парусом, две скрещенные сабли, развевающийся флаг, чайка над морем. В центре четыре фигуры в старинных воинских нарядах, в шляпах с перьями скачут на конях по старинному мосту. Фигуры четыре, а название — «Три мушкетера». Странно…
Так впервые попала мне в руки книга Александра Дюма.
Она буквально захватила меня, полностью и накрепко на долгие годы привязала к себе. Я не помню ни Керчи, ни Старого Карантина, где мы провели целый месяц, ни моря, ни крепости — я запоем читал о трех мушкетерах и их молодом товарище, восхищаясь героями, их ловкостью, отвагой, готовностью пожертвовать собой ради друзей, радуясь их победам и огорчаясь их временными неудачами, втайне и не без оснований надеясь, что в конце концов смелые герои преодолеют судьбу и она опять будет к ним благосклонна. Я доходил до конца книги и тотчас начинал чтение снова, с первой страницы, вновь погружаясь в завораживающий мир. За месяц прочел книгу целиком семь или восемь раз.
С тех пор в моих руках побывало множество изданий замечательного, лучшего, наверное, романа Александра Дюма, даже видел (правда, только на картинке в каталоге) двухтомное издание в переплете натуральной кожи, выпущенное тиражом 55 (!) экземпляров и украшенное серебряными медальонами и самоцветами (уж не с подвесок ли королевы «издатель-дитя» позаимствовал эти самоцветы в надежде вызвать дух героев романа?). Цену такого экземпляра называют только в специальном телефонном разговоре с издательством.
Очень жалею, что не сумел сохранить свое первое издание, украшенное рисунками Ивана Кускова. Со временем удалось найти такое же, но на обороте титульного листа указано: «Переиздание». Но рисунки, оформление, кажется, даже верстка — те, что были в моем издании, только толщина тома поменьше (хотя бумага желтоватая, но потоньше) да на титуле стоит 1974 год. Конечно, даже оно, которое моложе моего на двадцать лет, мне много дороже двухтомного кожаного и самоцветного…
Я всегда по-особенному относился к книге, к библиотеке — месту, где книги собираются в большом количестве. Любил рыться в книгах, подбирал нужные книги в домашнюю библиотеку, умел (и любил) заниматься в публичных библиотеках, где в тихих читальных залах воочию наблюдаешь процесс материализации человеческой мысли из знаков письменности…
Конечно, библиотека — совершенно особое явление в человеческой жизни. О ней сказано много хороших слов — еще бы, многие значительные свершения человеческой истории, достижения человеческой культуры стали возможны лишь благодаря книге, библиотеке. Я полностью согласен со всеми своими предшественниками, которые видели в библиотеке «залог человеческого прогресса», «сокровищницу знаний»… Но для меня библиотека — это не столько собрание отдельных стопок бумаги, покрытой знаками письменности, скрепленных в книжный блок и в определенном порядке расставленных на полки. Библиотека в первую очередь это сонм человеческих душ, потому что каждая книга заключает в себе живую душу своего автора. Любая книга, будь то книга художественная, научная или техническая, запечатлевает большую или меньшую часть души автора. И эта самая человеческая душа, облеченная в книжную форму, «перелитая» в книгу, вступает в диалог с читателем. И неважно, что, может быть, самого автора уже нет на белом свете — его духовная частица, запечатленная в книге, продолжает существовать независимо от телесной оболочки, вступая в диалог с другой человеческой душой — душой читателя. Слово, закрепленное в книге, не исчезает, оно продолжает общаться с людьми. И мне кажется, что всегда столь соблазнительная для человечества идея личного бессмертия лучше и нагляднее всего реализуется именно в книге. Наверное, именно в силу понимания такого свойства книги она бережно сохраняется людьми и оказывается несравнимо долговечнее человека. Живая душа человека, перешедшая в книгу, продолжает свое существование в веках. Величайшее таинство свершается в тот момент, когда читатель открывает книгу и своим духом воскрешает к жизни дух автора, заключенный в ней.