— Право человека, который любит вас, — сказал я. — Я пришел сюда, чтобы просить вашей руки.
Она спрятала лицо в ладонях и залилась слезами.
— Расскажите мне правду! — продолжал я.
Она поднялась с кушетки, посмотрела на меня в упор и сказала:
— Мне не в чем признаться вам, лорд Мерчисон.
— Вы с кем-то встречались там! — вскричал я. — Вот в чем заключается ваша тайна!
Она была бледна как полотно, но настаивала:
— Я ни с кем не встречалась.
— Почему вы не можете сказать мне правду? — воскликнул я.
— Я сказала правду!
Откровенно говоря, я совсем потерял рассудок. Не помню, что конкретно я ей наговорил, но определенно не стоило позволять себе подобное в беседе с женщиной. Наконец я попросту сбежал от нее. На следующий день она прислала мне письмо; я вернул его нераспечатанным и немедленно, не тратя времени на сборы, отправился в Норвегию вместе с Аланом Колвиллем.
Через месяц я вернулся, и меня встретило известие о смерти леди Элрой, напечатанное в утренней газете. Она подхватила простуду в опере и за пять дней сгорела в лихорадке. Воспаление легких… Я заперся в своем доме и некоторое время никого не принимал и никуда не ездил. Я так любил ее, я буквально обезумел от любви! Господи, как же я любил эту женщину!
— Вы бывали снова там, в том странном доме? — спросил я.
— Бывал, — ответил он. — Однажды я собрался с духом и приехал на Кемнор-стрит. Я ничего не мог с собой поделать, сомнения терзали меня. Я постучал, мне открыла респектабельного вида женщина. Я спросил, нет ли у нее свободных комнат. «Думаю, могу сдать вам гостиные, — сказала она, — дама, снявшая их, не появляется уже три месяца». — «Эта дама?» — спросил я, показав ей фотографию, которую показывал и вам. «О да, это она! — воскликнула женщина. — Скажите, сэр, когда она вернется?» — «Увы, — отвечал я, — она умерла». — «О нет, сэр, нет! Она ведь была лучшей из всех моих постояльцев! Эта дама платила мне три гинеи в неделю всего лишь за то, чтобы иногда прийти и посидеть в гостиной!» — «Она встречалась с кем-нибудь?» — спросил я. Однако женщина принялась убеждать меня, что ее постоялица всегда приходила одна, и никто не наносил ей визитов. «Но что же тогда она здесь делала, господи?» — вскричал я. «Всего лишь сидела в гостиной, сэр, — отвечала женщина, — иногда читала книгу или пила чай». Я не знал, что еще сказать, просто дал ей соверен и ушел. Теперь скажите мне, как вы думаете, что все это значило? Верите ли вы, что та женщина не солгала мне?
— Определенно верю.
— Тогда почему леди Элрой ходила туда?!
— Джеральд, мой дорогой друг, — ответил я, — все очень просто: леди Элрой была женщиной, одержимой страстью к таинственности. Она снимала те комнаты, чтобы время от время доставлять себе особенное удовольствие: ходить туда, скрывая лицо густой вуалью, и воображать себя героиней какого-нибудь романа, окруженной интригами. Бог весть, какие диковинные истории она выдумывала, сидя за столом в одинокой гостиной. Она обожала все загадочное, но сама была не более чем Сфинксом без загадки.
— Вы правда так думаете?
— Я совершенно в этом уверен.
Лорд Мерчисон вновь извлек свой сафьяновый футляр, открыл его и долго смотрел на фотографию.
— Сомневаюсь! — сказал он наконец.
Бертрам Флетчер Робинсон
ПРОПАВШИЙ МИЛЛИОНЕР
Сейчас, стоя спиной к камину и покуривая, я не мог перестать размышлять об этом деле. Деле, которое бесспорно стоило всех кричащих заголовков в газетах — и которое, казалось, не оставляло места загадкам.
Сайлас Дж. Форд был равно знаменит по обе стороны Атлантики. Миллионные обороты в США делали ему прессу с того момента, как он ступил на английскую землю. Его корпорации, синдикаты и картели заставили проснуться ленивый лондонский бизнес. Газеты захлебывались хвалой и хулой, наперебой выдавая то сплетни, то опровержения.
Форд был миллионером — Форд был на грани разорения, которое вызовет мировой кризис. Пьяница и трезвенник разом, игрок и самый что ни на есть примерный прихожанин, закоренелый женоненавистник-холостяк и влюбленный жених, готовый вот-вот объявить о помолвке… я терялся в той лавине слухов, которая катилась по Британии, шаг в шаг следуя за заокеанским гостем.
А потом тот исчез, сгинул, просто испарился в один момент.
Восемнадцатого декабря, в четверг, он покинул Лондон и направился в Гемпшир, где арендовал Мьюдон-холл, чудный старый особняк лорда Беверли. С ним были двое — наиболее доверенные лица из числа его сотрудников. Утром пятницы они были еще с ним, но в три часа пополудни вернулись в столицу. Сам Форд вызвал секретаря и с четырех до семи работал с ним за закрытыми дверями. Когда весь мир стоит на грани паники, такому человеку, как Форд, не до праздности.
В восемь вечера он отужинал и предался единственному развлечению, которое себе позволял: около часа провел за органом в картинной галерее. Наконец в четверть двенадцатого отпустил своего камердинера Джексона и лег спать.
Сорок пять минут спустя Харборд, секретарь, был разбужен телефонным звонком: Форд распорядился протянуть в поместье провод из Камдона, небольшого городка по соседству. Звонили из Лондона со срочным сообщением. Настолько срочным, что секретарь решился разбудить своего босса.
На стук никто не ответил. Харборд зашел в комнату — но кровать была пуста.
Харборд удивился, но ничего не заподозрил и решил поискать начальника по дому. Вскоре к поискам присоединился лакей, а чуть позже — разбуженный Джексон и дворецкий. Постепенно изумление перешло в ужас. По тревоге подняли всех слуг, взяли фонари на конюшне и обыскали территорию поместья.
Днем выпал снег, покрывший газон по обе стороны крыльца довольно толстым слоем. На нем-то и остались следы, которые заметил старший слуга. Похоже, мистер Форд спустился с крыльца и сошел с дорожки и пошел прямо по траве к стене из нешлифованного камня, отделявшей поместье от большой дороги, ведшей от деревушки Мьюдон в Камдон. Дорога эта проходила примерно в четверти мили от особняка.
Ошибка была исключена: миллионер носил необычную обувь, широкую, с плоскими носками — следы от нее нельзя было ни с чем спутать.
Светя фонарями, все ринулись по следу — но у стены тот прервался. Забраться на нее, конечно, было бы несложно любому, кто держит себя в форме, — но люди, лошади и колеса экипажей давно превратили снег на дороге в серую слякоть, и разобрать следы, если они и были, сделалось невозможно.
Оставалось только вернуться в поместье — в смятении и растерянности. Позвонили в Лондон — но объяснения происшедшему не получили. Утром мистер Харборд первым же поездом отправился в столицу. Ни он, ни его друзья по известным причинам не желали огласки, и потому лишь вечером, убедившись в бесплодности всех своих затей, они решились обратиться в Скотленд-Ярд.
Свежие газеты уже пошли в набор, а местонахождение мистера Сайласа Дж. Форда оставалось неизвестным…
Терзаемый любопытством, я поднимался по ступенькам к кабинету инспектора Писа. Может, хоть у этого маленького полицейского найдутся для меня новости?
Он стоял у камина и курил, хмуро и сонно глядя на кончик сигареты — совсем как я незадолго до того. У его ног на какой-то тряпке стояла аккуратно упакованная сумка.
— А я вас как раз ждал, мистер Филипс. Есть у вас идеи относительно этой загадки?
— Любовная интрижка? Ну, или временное помешательство… — навскидку предположил я.
— О, эти две версии можно легко объединить, — усмехнулся инспектор. — Еще варианты?
— Отсутствуют. Я как раз пришел узнать вашу версию.
— У меня ее нет. И я бы очень хотел, чтобы в ближайшее время ее и не было. Если желаете развеять скуку, гадая, что да как, — я бы посоветовал вам задуматься, зачем человеку, который желает бесследно исчезнуть, оставлять именно это — следы на собственном газоне. Что же до меня — через десять минут с Ватерлоо отходит мой поезд, и я надеюсь уже к вечеру получить более точную информацию.
Я, преисполнившись энтузиазма, попросился с ним.
— Если вы будете готовы в срок, — ответил инспектор.
В третьем часу дня наш поезд прибыл в старый Камдон.
У станции нас встретили, и вот спустя пять минут мы уже покинули узенькие городские улочки и были готовы штурмовать первый рубеж холмистых пустошей. Унылый вид! Ровные волны безлюдных голых холмов вздымались и опускались, подобно океаническим валам, и только ветер — холодный и равнодушный — вольно гулял, изредка натыкаясь на пару растрепанных елей, чьи мохнатые лапы чернели из-под снега.
Снег покрывал и взъерошенные вершины холмов, и темные ложбины меж ними.
Я поежился и поднял воротник, поплотнее запахиваясь в пальто.
Еще получасом позже мы наконец увидели башни старинного поместья. Оно пряталось внизу, в долине, у тихой речки, сейчас совсем смолкнувшей в объятиях льда и снега, окруженное густым диким парком. От фасада разбегались в стороны широкие газоны, льнувшие к аллее. Синие тени живой изгороди и паутинных крон обнажившихся к зиме деревьев едва тревожили их белое безмолвие. Стена, отделявшая поместье от большой дороги, казалась тонкой чернильной линией на белом листе.
Я бесцеремонно ткнул пальцем и крикнул:
— Здесь, здесь он и пропал!
— Полагаю, да, — кивнул Пис. — И если он и впрямь два дня скитается тут в снегах, ему должно очень хотеться к камельку. Вы вот замерзли — а на вас, уж извините, всяко не ночная рубашка надета, если можно так выразиться.
У крыльца нас встретил худощавый, бледный молодой человек, светловолосый и немного робкий. Когда мы начали выбираться из коляски, он подошел и предложил помочь.
— Харборд, — представился он. — А вы, должно быть, инспектор Аддингтон Пис?
Его рука заметно подрагивала. Он был напуган, и напуган явно, настолько, что это вызывало интерес.
— Мистер Рансом, управляющий в лондонской конторе мистера Форда, уже здесь. Он ожидает вас в библиотеке.
Мы последовали за секретарем и очутились в комнате, от пола до потолка уставленной книжными полками.
Между ними, как зверь в клетке, мерил шагами пол высокий сумрачный мужчина, лицо которого на свету показалось мне посеревшим и измученным.
— Инспектор Пис, значит, — сказал он. — Ну что ж, инспектор, хотите денег — только назовите сумму. Хотите снести к чертям этот дом — не вопрос. Только найдите нашего шефа — иначе мы пропали, Богом клянусь.
— Все настолько плохо?
— Полагаю, вы человек надежный… что ж, все гораздо хуже, чем вы могли бы представить. Ситуация обострена до предела, а босс… он все держал в уме, никому не доверял — даже мне. Знай я достоверно, что он мертв, я бы смог что-то сделать, а так… так я парализован! — Он стукнул кулаком по столу и отвернулся.
— Когда вы последний раз видели мистера Форда, как он себя чувствовал? Не нервничал ли он?
— У мистера Форда нервов нет. Он чувствовал себя как нельзя лучше.
— У него не могло не быть недругов в мире больших капиталов. И, полагаю, успех его планов был бы для многих воистину сокрушителен… Не знаете ли вы кого-то, кто мог бы пожелать избавиться от мистера Форда во имя спасения своего дела?
— Нет, — поразмыслив, ответил управляющий. — Нет, никого не знаю. Это все слишком большие шишки. Не думаю, что им может помешать голос совести, но они всегда знают, стоит ли овчинка выделки. И не любят связываться с затеями, которые светят тюремным сроком.
— Ваше действительное положение было известно на рынке?
— Разумеется, нет.
— Кто-то мог о нем знать?
— Полагаю, примерно десяток людей по обе стороны Атлантики могут примерно представлять ситуацию. Точно же знают все обстоятельства… не думаю, что больше четырех человек.
— И кто именно?
— Два наших партнера в США, мистер Харборд, которого вы видите, и я сам.
Инспектор развернулся к секретарю, ободряюще улыбнулся и слегка склонил голову:
— Можете что-то добавить? Какие-то имена?
— Н-нет, — сморгнул Харборд.
Казалось, он не совсем уловил смысл вопроса.
— Что ж, благодарю. Могу я увидеть место столь удивительного исчезновения?
Мы пересекли аллею, изрытую колесами экипажей, и вышли на ровный газон. Следы были еще заметны, хотя поверх них явственно протоптался не один человек. Обозрев картину, Пис сердито вопросил Харборда:
— Вы принимали участие в поисках?
— Да.
— Тогда чем вы думали, когда позволили вашим людям практически уничтожить следы? Почему не приказали им держаться поодаль?
— Мы… мы спешили, — неловко ответил тот. — Мы не подумали…
По протоптанной в ходе поисков тропе мы дошли до широкого пятачка вытоптанного снега. Должно быть, здесь поисковая партия остановилась и что-то обсуждала.
За пятачком я увидел пару дюжин отпечатков знакомых ботинок — очень четкие и ясно различимые, они утыкались в невысокую — примерно шесть футов в высоту — каменную стену.
— Что ж, мистер Харборд, благодарю вас и ваших помощников, что вы пощадили хоть малую часть улики… — Пис склонился, внимательно изучая отпечаток на снегу. — Мистер Форд переодевался к ужину? — уточнил он у секретаря.
— Разумеется! А что?
— Ничего. Просто любопытно узнать: если для легкой вечерней прогулки он обулся в охотничьи сапоги, во что же он был одет?
Инспектор Пис прошел вдоль следов до стены и неожиданно ловко для человека его возраста и привычек одним движением подтянулся и уселся на гребне стены под нашими изумленными взглядами. Потом он уперся руками, встал на четвереньки и медленно пополз по верху стены вдоль газона — зрелище, которое было бы забавным, если бы не мужество, которое требовалось от этого невысокого и не сильного человека, и не его величайшая осторожность.
Вдруг он остановился, улыбнулся нам и, велев оставаться на месте, спрыгнул со стены на ту сторону.
Мистер Харборд предложил мне сигарету. Мы терпеливо ждали, и вот наконец над стеной вновь показалась голова инспектора, а вскоре он сам занял прежнее свое место и свесил ноги.
Вид у него был весьма довольный, но нам он ничего не сказал, а я уже знал, что спрашивать бесполезно.
Мы вернулись в особняк. Еще в прихожей инспектор велел позвать Джексона, камердинера. Тот явился через несколько минут — высокий, опрятный крепкий парень с узким и длинным лицом, одетый в черный костюм. Он поклонился и воззрился на нас с самым предупредительным видом.
— Странные дела творятся, а, Джексон? — хмыкнул инспектор.
— Есть такое.
— И что ты сам думаешь?
— Правду сказать, сэр, я считал, что мистер Форд просто сбежал. Но нынче не знаю, что и думать.
— А с чего бы ему сбегать?
— Так сразу и не сказать, сэр. Но позавчера он как-то больно уж странно себя вел.
— Давно ему служишь?
— Нет, сэр. Я камердинер достопочтенного Джона Дорна, сына лорда Беверли. Мистер Форд нанял меня вместе с поместьем.
— Понятно… Что ж, покажи-ка мне спальню своего пропавшего хозяина. Мистер Харборд, разрешите ненадолго вас оставить. Можете пока побеседовать с моим помощником.
Мы сидели и курили в кабинете секретаря. Мистер Харборд уничтожал сигарету за сигаретой — молча, не говоря ни слова. Он вообще был как-то неразговорчив. Инспектор вернулся, когда уже стемнело, и мы разошлись, чтобы приготовиться к ужину. Я попытался перекинуться с ним парой слов по дороге, но он только молча помотал головой и продолжил путь.
Ужин кое-как подошел к концу, и мы покинули столовую, оставив Рансома наедине с уже вторым графином портвейна. Пис снова куда-то запропастился, и я устроился в библиотеке с книжкой. Там я просидел до половины одиннадцатого и отправился спать. Поднимаясь по лестнице, я заметил, как слуга гасит свет в прихожей.
Комната моя была в старом крыле особняка, по ту сторону картинной галереи, и не сказать, чтоб мне было легко до нее добраться. Длинные, неосвещенные коридоры пугали меня, таинственное происшествие будоражило душу, и, помнится, я вздрагивал от каждого скрипа половицы и все всматривался в темноту, ожидая черт знает каких жутких неожиданностей. Так что я был невероятно рад отгородиться от темноты закрытой дверью и остаться наедине с весело потрескивающими в открытом камине дровами.
Посреди ночи я проснулся — что-то напугало меня так, что я даже подскочил на кровати. Сердце отчаянно колотилось. Той ночью, хотя я сплю довольно крепко, я был напряжен даже во сне и даже сквозь сон услышал: кто-то стукнул ко мне в дверь.
В странном смятении, которое всегда бывает у внезапно разбуженных людей, я вслушивался в тишину. Вдруг — снова стук, на сей раз в стену у меня над головой. Скрипнула половица. Там, снаружи, кто-то шел по темному коридору. Остановился. В щель под дверью проник невнятный отблеск. Огонь помигал и загорелся ровно: кто-то там, снаружи, зажег свечу.
Свет разбудил во мне мужество.
Зачем кому бы то ни было пробираться в потемках, если у него была с собою свеча? Я подошел к двери и осторожно выглянул.
Метрах в тридцати стоял какой-то мужчина — резкая черная тень, очерченная огнем свечи. Он был спиной ко мне, но я мог видеть, как он поднимает свечу и вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть что-то в дальнем конце коридора.
Внезапно он тронулся с места.
Оставив за спиной картинную галерею и основное здание, он шел по коридору, который заканчивался у глубоко утопленного в стену окна. Медленно-медленно незнакомец продвигался вперед, светя то направо, то налево. Весь его вид выдавал настороженное оживление — как если бы он старательно искал нечто, которое боялся найти.
У окна он замер, огляделся, тревожно прислушиваясь. Проверил раму. Подергал дверь справа от себя — та оказалась заперта. В этот момент я ясно увидел его профиль, очерченный светом свечи: это был Харборд.
Между нами было не больше полусотни метров. Ошибка была исключена.
Стоило ему начать разворачиваться, я шарахнулся обратно в комнату.
Харборд был очень возбужден, и я слышал, как он что-то бормотал на ходу. Когда он прошел мимо, я снова выглянул и следил за ним, пока тот не скрылся за углом и огонек свечи не затерялся где-то в тенях картинной галереи.
Перед тем как вернуться в постель, я старательно закрыл дверь на ключ.
В семь утра, едва проснувшись и наскоро одевшись, я поспешил рассказать инспектору Пису о ночном происшествии. Мы вместе поднялись ко мне и осмотрели коридор. Оказалось, что там, помимо моей, всего две комнаты: одна, та что слева, принадлежала Рансому, вторая, справа, была большой кладовкой, ключ от которой, как выяснилось после кратких расспросов, хранился у экономки.
Кого же искал Харборд? Я терялся в догадках, а Пис, если и сделал какие-то выводы, делиться ими не спешил.
Самого секретаря — как всегда, нервозного и подавленного — мы встретили в главном зале по пути в столовую. Он мимоходом кивнул нам и собирался продолжить путь, но инспектор остановил его:
— Доброе утро! Можно вас на пару слов?
— Разумеется, инспектор. Что-то случилось?
— Я бы хотел попросить вас об одолжении. Видите ли, мы с моим помощником не можем никуда отсюда уйти. Не могли бы вы, если случится нужда, отправиться в Лондон и…
— Дня мне хватит? — перебил он.
— Нет, к сожалению. Дело может занять трое-четверо суток.
— В таком случае вынужден отказать, извините.
— О, не стоит извинений! — ободряюще улыбнулся маленький инспектор. — Мы просто попросим кого-нибудь еще, вот и все.
Почти сразу после нас в столовую влетел Рансом с пачкой писем и телеграмм в руке. Не сказав ни слова приветствия, он упал на стул и принялся вскрывать конверты один за другим, просматривая их содержимое. Чем больше он читал, тем мрачнее становился, пока вдруг не грохнул кулаком по столу так, что фарфор подпрыгнул и зазвенел.
— Ну, инспектор? Как? — спросил он.
Пис покачал головой.
— Вам недостает вдохновения? — рявкнул Рансом. — Может, денег не хватает?
— Отнюдь. Это дело чести. Вопрос моей репутации.
— Которую вы, черт подери, вот-вот потеряете! Что б вам не поторопиться немного, а то шатаетесь тут, как будто у вас почасовая оплата! Я тебе говорю, коп: тысячи, сотни тысяч превращаются в ничто каждый час, который вы тратите попусту!
И он зашагал взад-вперед по столовой, как по библиотеке в нашу первую встречу.
— Собираетесь ли вы возвращаться в Лондон?
Управляющий замер и сердито воззрился на инспектора.
— Нет. Я останусь здесь до тех пор, пока вы, уважаемый инспектор Аддингтон Пис, не скажете мне наконец что-нибудь определенно и четко.
— Видите ли, у меня есть дело в Лондоне, которое я хотел бы поручить человеку, знавшему Форда лично. Но ни вы, ни мистер Харборд не желаете покидать Мьюдон… Нет ли у вас кого-то на примете?
— Джексон, камердинер, — подумав, сказал управляющий. — Если, конечно, вы найдете его достаточно смышленым. Я пошлю за ним.
Пока вызванный лакей искал камердинера, в столовой висела глухая неспокойная тишина. Нас словно накрыло тенью недоброй загадки, повисшей над Мьюдоном. Один только Джексон, замерший в ожидании приказа, был спокоен и даже бодр — высокий, словно излучающий надежность и готовность служить.
— Господин инспектор желает, чтобы ты отправился в Лондон. Подробнее он сам тебе объяснит. Скорый из Камдона отходит в одиннадцать, — сообщил Рансом.
— Понял, сэр. Вернуться к вечеру?
— Нет, Джексон. Боюсь, дело займет несколько дней.
Камердинер развернулся, прошел пару шагов, но внезапно вернулся.
— Простите, пожалуйста, сэр инспектор, но в нынешних обстоятельствах я бы просил разрешения остаться тут, в Мьюдоне.
— Да какого черта? — возмутился Рансом.
— Видите ли, сэр, я последний видел мистера Форда. И я вроде как был и остаюсь под подозрением. Так что я бы хотел остаться здесь, пока его не найдут, — не ради него, так ради самого себя.
— Трогательно до невозможности. — Рансом был в ярости. — Вот только ты или делаешь, что говорят, или пакуешь вещички и выметаешься. Так что подумай-ка хорошенько!
— Я, сэр, думаю, что вы ко мне несправедливы. Но даже вы не заставите меня сделать то, чего я наотрез не желаю.
— Ах ты наглый проходимец! — начал было тот, но инспектор остановил его мягким жестом.
— Право, мистер Рансом, в конце концов, я могу как-то иначе все обустроить. Это естественно, что Джексон заботится о своей репутации. Джексон, вы можете быть свободны.
Через полчаса, когда все разбрелись, позавтракав, кто куда, я предложил Пису свои услуги, выразив готовность отправиться в Лондон и сделать там все, что требуется.
— Мне нынче не везет на добровольцев, — вздохнул инспектор. — Я-то полагал, они ухватятся за любую возможность заняться делом. Здесь им совершенно нечем себя развлечь… Впрочем, у них есть веские основания не покидать дом. Как и у вас, мистер Филипс, — я никак не могу вас отпустить.
— Неужели я вам так нужен? Вы мне льстите, Пис.
— Мне нужно, чтобы вы отправились в спальню. Займитесь там чем угодно — читайте, пишите, но держите дверь приоткрытой. Если кто пройдет мимо — проследите за ним, по возможности не выдавая себя. Я сменю вас в половине второго: не собираюсь морить вас голодом.
Оставалось только послушаться — тем более что это был своего рода знак доверия, — но боже, каким напряженным и скучным одновременно оказалось мое дежурство! Мимо не проходил никто, кроме унылой горничной. Я пытался разобраться в творящемся вокруг, но чем глубже я зарывался, тем больше путался в противоречивых предположениях. Ничему, кажется, я не радовался так, как явившемуся мне на смену инспектору.
Короткий зимний день потихоньку клонился к вечеру, а мы так и менялись местами на нашем посту. Пришло и прошло время ужинать. Я был свободен с девяти, но в половину одиннадцатого налил себе виски с содовой и присоединился к инспектору.
Тот сидел в центре комнаты, покуривая трубочку с самым довольным видом.
— Спать пора, разве нет? — Я невольно чихнул, вдохнув крепкий табачный дым.
— О нет, нет. Видите ли, нам придется не спать всю ночь.
Я молча повалился на софу у окна. Пожалуй, я был не в лучшем настроении.
— Вы ведь сами со мной напросились, не так ли?
— Так. И я не жалуюсь, верно? Я готов, если скажете, хоть запереться здесь на целую неделю! Но все-таки хотелось бы знать, в чем смысл ваших и наших действий.
— Я и не думал загадывать загадки, мистер Филипс. Просто вот так сразу и не объяснить в паре слов, что тут творится.
Я знал, что большего он не скажет, а потому только кивнул и раскурил трубку. В одиннадцать вечера Пис встал и погасил свет.
— Если ничего неожиданного не случится, смените меня через четыре часа. А пока ложитесь спать — я возьму на себя первую вахту.
Я лег и закрыл глаза, но уснуть не получалось — я просто лежал и слушал тишину огромного дома, развлекаясь пустыми размышлениями. Где-то внизу гулко били часы — каждые пятнадцать минут. Я считал удары — от полуночи до часа, от часа до двух.
Пис перестал курить и замер, как кошка у мышиной норки.
Четверти часа не прошло, когда я услышал едва различимый скрип половиц и сел, весь как натянутая струна, обратившись в слух. Знакомый звук: кто-то в темноте ведет рукой по стене, нашаривая дорогу. Прошел мимо. Пис не шелохнулся.
Может, уснул?
Я шепотом окликнул его и услышал в ответ тишайшее «Тссс…»
Минута, еще одна — и комнату залил ровный свет электрического фонарика.
Инспектор поднялся и выскользнул за дверь — я за ним вслед. Яркий луч легко рассекал тени, но коридор был пуст, и мы не могли увидеть никакого укрытия.
— Вы слишком долго ждали, — разочарованно прошептал я.
— Ничуть. Он ведь не дурак. Разве зря он крадется, как дикий зверь, шарахаясь от каждой тени? Скрипучая доска, шум, вспышка света — и все наши долгие и утомительные труды пошли бы прахом.
— И все же он улизнул.
— Я так не думаю…
Мы крались вдоль коридора, и тут я заметил, что дубовый паркет весь покрыт пылью. Но днем он был совершенно чист — иначе я непременно обратил бы внимание. Я замер, разглядывая неожиданную загадку.
— Мука, — шепнул инспектор, тронув меня за плечо.
— Мука?
— Да. Это я ее рассыпал. Вот и первый результат…
Он направил на пол свет фонарика и указал рукой. В муке четко виднелась половина отпечатка чьей-то ноги.
Пол был посыпан мукой только вдоль стен, и отпечатки были редки. Мы миновали спальню Рансома — но след шел дальше. Кладовку — но и ее он миновал. Дальше было только окно — и двадцать футов до земли от окна.
Неужто секретарь сгинул вслед за Сайласом Фордом?
Инспектор замер и схватил меня за руку. В пятне света от фонарика четко виднелись отпечатки ног. Человек стоял, развернувшись боком к проходу.
Выходило, что он… он просто прошел сквозь стену!
— Пис, что все это может значить?!
Вы, дорогой читатель, конечно, сейчас сидите дома, в мире и покое, и полагаете, должно быть, что я был полным идиотом — но я и впрямь перепугался, сильно и явно.
Пис, должно быть, услышал страх в моем голосе, потому что дружески хлопнул меня по спине.
— Неужели вы никогда не слышали про «поповские норы»?[10] В те годы, когда строили Мьюдон-холл, без такой не обходилось ни одно поместье. Католики, протестанты, роялисты, республиканцы — всем им рано или поздно требовался тайник, где можно отсидеться.
— Но как…
— А как он туда попал, мы как раз сейчас и выясняем. И поскольку ломать паркет мы не собираемся, полагаю, проще всего будет подождать, пока он выйдет.
И он выключил фонарь.
Все погрузилось во тьму. Только окно слабо светилось звездным светом, очерчивая старинные камни проема. Тени окружили нас непроницаемым барьером, и мы, замерев, стояли напротив стены, скрывавшей потайной ход.
Минут через десять или чуть больше мы услышали где-то далеко внизу — по крайней мере, так нам показалось — звук закрывающейся двери, скорее даже эхо звука. Разобрать его можно было только в такой непроницаемой тишине, едва нарушаемой даже дыханием. Бежали секунды.
Вдруг, словно лезвие меча, темноту пронзил узкий луч света между стенных панелей. Он стал шире и ярче, и вот скользящая стенная панель полностью открыла потайной ход.
Пис напрягся, словно атлет в ожидании старта.
Еще пауза — и на квадрате света обозначилась тень, а из прохода кто-то высунулся, осматриваясь. Лица толком не было видно — только блеснули зубы в непонятной улыбке. Незнакомец вышел из потайного хода — и Аддингтон Пис одним коротким скачком налетел на него, как охотничий пес, одним ударом сбив его с ног. Тот, впрочем, отчаянно отбивался, и не без успеха, так что мне пришлось прийти на помощь. Щелчок наручников — и тот затих.
Это был Джексон, камердинер мистера Форда.
Мы недолго оставались наедине с ним: щелкнул ключ в замке, и в коридор раненым быком вылетел Рансом. Мигом позже послышался топот босых пяток: прибежал Харборд, размахивая тяжелой тростью.
Оба они замерли на границе светового пятна, глядя то на нас, то на дыру в стене.
— Какого черта?! — наконец рявкнул Рансом.
— Искали выход из вашей проблемы и нашли его, — мило улыбнулся инспектор. — Надеюсь, вы будете так добры проследовать за мной.
И шагнул в проем, подобрав с пола подсвечник. Джексон оставил его там, когда открывал ход изнутри. Огонек свечи озарил ступени, шедшие куда-то вниз.
— Джексон пойдет с нами, полагаю. Мистер Филипс, будьте добры, проследите за ним.
Мы представляли собою довольно странное зрелище, когда спускались: впереди инспектор Пис со свечой, за ним Рансом с камердинером, за ними я, а замыкал процессию Харборд. Тридцать каменных ступенек, вырубленных в стене, тяжелая старинная дверь — и перед нами открылась небольшая комната, футов семь вширь и двенадцать вглубь. В дальнем ее конце на матраце лежал человек, связанный и с кляпом во рту. Когда свет упал на его лицо, Рансом не сдержал изумления:
— Сайлас Форд, черт меня подери!
Мы торопливо вынули кляп и разрезали веревки на его запястьях. Он задумчиво переводил взгляд с одного из нас на другого, одновременно распутывая узел на лодыжках.
— Благодарю вас, джентльмены, — наконец сказал он. — Рансом, как обстоят дела?
— Плохо, сэр. Но еще не все потеряно.
Форд кивнул и провел пальцами по волосам — несколько нервным, быстрым жестом.
— Я смотрю, вы поймали моего изобретательного друга. Будьте добры, проверьте его карманы. Там лежит нечто, что я хотел бы попросить назад.
Нечто было вложено в небольшую книжку: чек на пять тысяч фунтов, датированный прошлой неделей, с сопроводительным письмом управляющему одного из банков.
Форд задумчиво взял эту бумажку в руки, повертел ее в пальцах.
— Весьма находчиво с вашей стороны, Джексон, — сказал он. — Отличный план. Похитить человека, когда он готов на все ради большого дела… Да, вы бы непременно получили требуемое.
— Но как вы здесь вообще оказались? — вмешался Рансом.
— Он рассказал, что нашел потайную комнату — «поповскую нору». Предложил показать. И я покорно отправился в ловушку. Такое может случиться с каждым, знаете ли. Когда мы спустились, он набросил мне на голову мешок — и меньше, чем через минуту, я был связан и обездвижен. Джексон кормил меня дважды в сутки, причем следил, чтобы я не позвал на помощь. Он назначил себе сутки форы, как получит деньги, — и через сутки вам бы сказали, где меня искать. Какое-то время я держался, но сегодня решил сдаться: промедление стало слишком опасным. Харборд, у вас есть закурить? Благодарю. А кто эти два джентльмена?
— Я Пис. Инспектор Аддингтон Пис, Скотленд-Ярд.
— Так я вам обязан своим спасением? Инспектор кивнул.
— Вы не пожалеете об этом. А вот эти что обо всем этом думали?
— Ну, сэр, основная мысль была, что вы обрели крылья и улетели.
По дороге в город Пис изложил мне свою версию происшествия. Попробую пересказать ее по возможности вкратце.
— Я достаточно быстро пришел к выводу, что Форд, живой или мертвый, находится где-то в поместье. Буде он решил бы сбежать — что крайне маловероятно, — он едва ли оставил бы следы поперек газона на обозрение всем желающим. Более того, нашим ребятам не удалось отыскать ни единого следа его присутствия ни на одной из близлежащих станций. Автомобиль? Неплохая версия, но на дороге не было следов шин. Один из слуг — ему тоже пришла в голову такая мысль — специально осмотрел дорогу при дневном свете.
— Затем стена. Когда я залез на нее, то увидел, что снег с нее сброшен, — значит, кто-то полз по верху стены. Я повторил его путь и вслед за ним спрыгнул — и тут меня ждало любопытное открытие. На полоске дерна под стеной были еще следы! Но совсем другие: это были следы узких ботинок, спустившиеся к дороге и затерявшиеся где-то в грязи под отпечатками овечьих копыт — днем ранее по дороге прогнали целое стадо.
— Я осмотрел следы как мог тщательно. Может быть, это один из поисковой партии? Решил проверить, не перелез ли Форд через стену? А может быть, некто надел ботинки Форда, прошелся поперек газона, залез на стену, там сменил обувь и скрылся? Может быть, он хотел, чтобы все поверили, что Форд сбежал, покинул поместье?
— А потом, когда я обыскивал комнаты Форда, мне повезло еще раз. Чистильщик обуви сказал, что у его хозяина было три пары охотничьих сапог. И все три пары были на месте! Кто-то совершил очень грубую ошибку. Вместо того чтобы спрятать сапоги, он их вернул. Таким образом, обман окончательно раскрылся. Но где же Форд?! Жив он или мертв, в доме или где-то снаружи?
— Милейший чистильщик обуви дал мне возможность осмотреть все ботинки, какие только были в доме. И измерения, сделанные мною у стены, совпали с ботинками Джексона, камердинера. Но действовал ли он в одиночку, или Харборд, а может даже и Рансом, тоже были в деле? Это требовалось выяснить прежде, чем начинать действовать.
— Ваш рассказ о ночной прогулке Харборда дал мне недостающий ключ. Несомненно, секретарь следовал за кем-то, и этот кто-то загадочным образом исчез. Не могло ли в том коридоре быть входа в потайную комнату? Если да — то это объяснило бы и поведение Харборда, и загадочное исчезновение его хозяина. И тогда Харборд невиновен.
— Итак, предположим, что Форд — чей-то пленник. В таком случае его непременно надо кормить и поить — а это значит, что его тюремщик не может покинуть Мьюдон-холл надолго. Я попытался поймать преступника, предложив всем троим поездку в Лондон, — но ловушка не сработала: все трое повели себя одинаково. Впрочем, оставался еще шанс поймать вымогателя на горячем, установив вахту в вашей комнате, по случайности оказавшейся идеальным наблюдательным пунктом. Но Джексону хватило ума не высовываться до поздней ночи. Тогда я посыпал пол мукой в надежде, что древняя хитрость сработает, — и она сработала. Вот и все. Теперь вам понятно?
— Да, вот только… откуда Джексон узнал про потайной ход?
— Он давно служил в этом доме. Вам лучше спросить его прошлого хозяина.
ТАЙНА НЕФРИТОВОГО КОПЬЯ
— Вы инспектор Пис, сэр?
Этот мальчик выглядел как ученик садовника, каковым наверняка и являлся; он застыл на платформе ричмондского вокзала, глядя на нас с торжественностью херувима. Коротышка-инспектор кивнул ему, перерывая карманы в поисках билетов.
— У меня экипаж для вас, сэр.
— Ты из усадьбы Вязы?
— Да, сэр. Мисс Шеррик послала меня встретить вас, потому как узнала, что вы приезжаете.
Мы поднялись по лестнице к дороге, уселись в кэб, мальчик забрался на козлы, и мы потащились по крутой и узкой улице, мимо гостиницы «Звезда и подвязка», некогда весьма прославленной, и дальше, еще около мили по Кингстонскому тракту, а потом, по слову нашего юного проводника, кэб остановился у калитки в ограде из штакетника. Не успели мы вылезти, как красивая девушка распахнула ворота и остановилась перед нами.
Она была высокая и гибкая, с нежным цветом лица, свойственным блондинкам. И остановившийся взгляд ее расширенных голубых глаз, и дрожание полных алых губ выдавали страх и сильную тревогу.
— Вы инспектор Аддингтон Пис?
— Да, мисс Шеррик.
В характере нашего маленького инспектора есть нечто такое, что вызывает доверие невиновных, да, честно говоря, и немалого числа виновных, причем последним это служит во вред. По моим наблюдениям, подобное доверие внушают некоторые знаменитые врачи. Поэтому я не удивился, когда мисс Шеррик подошла прямо к Пису и, доверчиво положив руку на его плечо, взглянула с безмолвной мольбой:
— Вы знаете, что его арестовали?
— Не слыхал. Кого «его»?
— Мистера Бойна!
— Того, кто нашел тело?
— Да. Того, за кого я собираюсь замуж.
Фраза мне понравилась. Она действовала сильнее, чем любые уверения в невиновности человека, какие девушка могла бы произнести. Пис, видимо, тоже это отметил, ибо улыбнулся и уважительно поглядел на нее, склонив голову к плечу.
— Вы же не думаете, что он виновен? — сказала она тихо. — Вы не можете так думать, вы для этого слишком умны, инспектор Пис!
— Моя дорогая юная леди, в два часа дня я услышал о том, что некоего полковника Балстрода из усадьбы Вязы под Ричмондом закололи насмерть на дороге вблизи от его дома. В телеграмме, поступившей в Скотленд-Ярд, содержался лишь один этот факт. Взяв с собой друга — вот он, рядом со мной, — я успел сесть на поезд в 2.35 с вокзала Ватерлоо. Сейчас половина четвертого. Поймите, я еще даже не приступил к работе!
— Я послала мальчика встретить вас, чтобы вы меня выслушали, прежде чем увидитесь с… с полицией там, в доме. Хочу рассказать вам все, что знаю.
— Это, без сомнения, будет ценным вкладом, — сказал инспектор. — Найдется ли здесь уголок, где бы нас не побеспокоили?
Вместо ответа она провела нас за калитку и дальше по петляющей дорожке. Пара поворотов — и мы оказались на прогалине среди лавров и рододендронов. На дальнем ее краю стояла садовая скамья, на которую мы и уселись, готовые услышать новые подробности трагедии; лично я испытывал сильнейшую тревогу.
— Мой отец давно овдовел, — начала мисс Шеррик, — и, умирая, он назначил моими опекунами и доверенными двух братьев моей матери, полковника Балстрода и мистера Анструтера Балстрода. Полковник Балстрод, служивший в Индии, вышел в отставку за год до смерти моего отца и приобрел этот дом. Я перебралась жить к нему. Ричмонд его устраивал, поскольку он мог проводить день в своем лондонском клубе и притом не опаздывать к обеду домой.
Мой дядя Анструтер тоже жил в Индии. Много лет он был плантатором на Цейлоне, а нынешней весной вернулся на родину и по совету дядюшки-полковника купил дом неподалеку от нас.
А с мистером Бойном я познакомилась на прошлое Рождество. Мы ездили кататься на коньках на заливных лугах по берегам Темзы. Он юрист и неплохо зарабатывает, но богачом его не назовешь. Я же, к сожалению, богатая наследница, инспектор Пис.
— Я понимаю, мисс Шеррик.
— Полковник Балстрод рассчитывал, что я найду себе, как он выражался, первоклассную партию. Мы с мистером Бойном были помолвлены уже две недели, когда наконец решились известить полковника. Мы знали, что это будет трудно, да ведь мешканьем беды не избудешь! Бойн условился с ним о встрече сегодня в час.
Утро казалось бесконечным. Когда настало назначенное время, я не смогла усидеть в своей комнате, выскользнула через боковую дверь и ушла в верхний сад — он расположен по другую сторону от дома. Там я бродила, борясь с тяжелыми мыслями. Потом на конюшенных часа пробило полвторого, и я повернула к дому. Все уже должно было решиться между ними, так или иначе.
Я вышла на въездную аллею и приближалась ко входу, когда увидела Каллена, нашего дворецкого. Он выбежал из Глухомани — так здесь называют заросли кустарников, где мы с вами сейчас находимся, — и побежал через лужайку прямо ко мне. Он был сильно возбужден, размахивал руками и что-то кричал. Каллен — человек дородный и настолько респектабельный, что оставалось лишь предположить, будто он рехнулся. Ярдов за двадцать он заметил меня и тут же свернул в сторону крыльца, словно желая скрыться с моих глаз.
— В чем дело, Каллен? — окликнула я его.
Он замедлил шаг, потом остановился и уставился на меня с очень странным выражением лица.
— Пойдемте в дом, мисс, — запинаясь, проговорил он. — Это не ваши шалости. Дело это мерзкое, ох-ох, черное, мерзкое дело!
— Вы о чем, Каллен? — спросила я как могла спокойнее, хотя он сильно испугал меня.
— Несчастный случай с полковником, мисс, там, у калитки. Я хотел вызвать врача…
Слушать дальше я не стала. Я была очень привязана к своему опекуну, мистер Пис. Он хоть и вспыльчив, но со мной всегда был добрым и внимательным. Я развернулась, чтобы идти к нему, и тогда Каллен, задыхаясь, догнал меня и попытался остановить взмахом руки. Сошел он с ума или нет, я не могла допустить, чтобы он запугивал меня. Потому я обошла его и помчалась по траве к воротам Глухомани — тем самым, через которые мы только что прошли. Неподалеку от них я встретила Бойна. Это меня удивило — я ведь думала, что он уже ушел. За его спиной я видела ворота, по ту сторону от них двое наших садовников с серьезными лицами говорили о чем-то.
Я спросила у мистера Бойна, в чем дело. Вместо ответа он взял меня за руку и повел обратно к дому. Он был очень бледен и выглядел больным. Я умоляла его объяснить ситуацию, и наконец он открыл мне правду. Моего дядю, полковника Балстрода, нашли лежащим на дороге — заколотого насмерть копьем! Никому не удавалось понять, кто мог бы его убить…
Тело внесли в дом, и лишь тогда мне позволили взглянуть на него. Даже смерть не разгладила его черты, не стерла судорогу ненависти. О, это ужасно, ужасно!
Самообладание изменило ей, и она зарыдала, спрятав лицо в ладонях. Не сразу сумела она взять себя в руки, и когда снова, с трудом, заговорила, речь ее стала прерывистой.
— Было около трех часов дня. Бойн пришел в комнату, где я сидела. Он сказал, что мой дядя сильно рассердился на него, наговорил злых слов… Они поссорились; но печаль Бойна звучала искренне. Я уверена, он не фальшивил! И он просил не верить никаким слухам о нем, которые могут дойти до меня. Затем он ушел. Я выглянула из окна и увидела, что он идет по дороге, и рядом с ним — полицейский. Слуги столпились на крыльце, глазели на него и указывали пальцами. В этот момент, уж не знаю отчего… я ощутила неладное — может, из-за того, что сказал мне Каллен. Сбежав по лестнице вниз, я велела слугам отвечать. Им не хотелось, но я все-таки узнала… что его… его арестовали за убийство.
Мы немного подождали, но мисс Шеррик больше ничего не добавила. Тогда маленький инспектор встал и со свойственной ему учтивостью подал ей руку. Девушка приняла его помощь и сказала, глядя на него сквозь слезы:
— Мистер Пис, он невиновен!
— Я твердо верю в это, мисс Шеррик.
Они пошли по дорожке к дому, я последовал за ними.
Вскоре заросли кустарника кончились, и перед нами открылась широкая лужайка. В центре ее возвышался старинный, обросший пристройками особняк из красного кирпича.
Мы пересекли газон и, завернув за угол дома, приблизились к крыльцу, от которого уходила вдаль извилистая аллея, укрытая в тени больших вязов. Дверь пропустила нас в просторный холл, больше под стать какому-нибудь музею, чем жилищу семьи, любящей уют. Бронзовые боги и богини поблескивали в углах, драконы, вырезанные из тикового дерева, злобно пялились на восточное оружие и доспехи, развешанные по стенам; неяркие оттенки слоновой кости и нефрита контрастировали с блеском лазурной росписи старинных китайских ваз. Здесь, среди военной добычи, привезенной с Востока, мисс Шеррик оставила нас. Я смотрел ей вслед, пока она поднималась по лестнице в свою комнату — прелестный образ, лучшее воплощение печальной красоты в глазах мужчины. Когда она скрылась, из двери справа вышел высокий худощавый человек в штатском костюме и поздоровался с инспектором.
— Добрый день, сержант Хэйлз, — отозвался Аддингтон Пис. — Итак, вы арестовали Бойна?
— Да, сэр.
— На каких основаниях?
— Почти все улики указывают на него.
— Неужели? Я с удовольствием послушаю!
— В общем, сэр, дело было так. Мистер Бойн явился к полковнику Балстроду около часа дня. Его провели в библиотеку и…
— Минуточку, — прервал его инспектор. — Где находится библиотека?
— Вот за этой дверью, сэр, — ответил Хэйлз, указав на комнату, откуда он вышел.
— Пожалуй, мне будет проще все понять, если мы пойдем туда.
Библиотека представляла собой длинную комнату с низким потолком, со стеллажами вдоль стен, по большей части пустыми. Это помещение явно было недавней пристройкой — оно располагалось под углом к основному зданию и благодаря этому имело окна с обеих сторон. Два из них, справа от нас, выходили на въездную аллею; из двух окон слева можно было видеть треугольную поляну, поросшую травой, с цветочными клумбами, на которую выходило также несколько окон задней части дома.
— Пожалуйста, продолжайте, — сказал инспектор Пис.
— Спустя примерно десять минут Каллен, дворецкий, расслышал возбужденные голоса. Это походило на ссору чуть не до драки — во всяком случае, так он выразился.
— Как он мог это расслышать? Подслушивал из холла?
— Нет, сэр, он находился в буфетной, чистил серебро. Окно буфетной — первое из тех, что вы видите в это окно. А окна библиотеки были открыты, так что звук громких голосов Каллен мог услышать, хотя слов, как он утверждает, не разобрал.
Рамы обоих окон были подняты; инспектор подошел к одному из них, высунул голову, потом, прежде чем вернуться к нам, закрыл эти окна.
— Не стоит соблазнять Каллена, — мягко сказал он. — Он там, на своем посту, и проявляет простительное любопытство. Что же дальше, сержант?
— В тот момент колокольчик в буфетной резко зазвонил, и дворецкий поспешил на вызов. Войдя в холл, он застал там полковника и мистера Бойна. «Зарубите себе на носу, Бойн, — говорил полковник, — если я еще раз увижу, как вы увиваетесь вокруг кошелька моей племянницы, душу из вас вытрясу, всю до капли вытрясу, разрази меня гром!» Молодой человек хмуро посмотрел на полковника, но, заметив, что за спиной хозяина стоит дворецкий, промолчал. «Выведите этого молодчика вон, Каллен, — велел полковник, — и если он тут когда-нибудь появится, захлопните дверь перед его носом!» И затем он тяжелым шагом направился обратно в библиотеку, ругаясь так замысловато, что у дворецкого, как он выразился, мурашки по спине побежали. Эта сцена настолько потрясла Каллена, который уже уверовал в действительность помолвки Бойна и мисс Шеррик, что он не сразу опомнился и, не в силах сдвинуться с места, наблюдал из-под навеса крыльца за молодым джентльменом. Бойн прошел по аллее около ста ярдов, затем оглянулся на дом и, не заметив дворецкого, как тот полагает, свернул влево, по тропинке, ведущей к плодовому саду. Каллен не знал, как это понимать. Однако ему не пристало вмешиваться в господские дела, и он наконец ушел к себе в буфетную. Высунувшись из своего окна, он увидел, что полковник сидит и пишет, — сержант указал пальцем на двухтумбовый письменный стол, заваленный бумагами, у дальнего окна со стороны поляны, — и поэтому решил, что Балстрод не мог видеть, как Бойн ушел с аллеи, поскольку все это время сидел к ней спиной.
Примерно двадцать минут спустя Каллен и Мэри Томас, горничная, находились в столовой, накрывали стол к завтраку. Окна этой комнаты выходят на газон перед домом. Внезапно они услыхали крик, и в следующее мгновение полковник промчался мимо них, выбежал на газон и направился в сторону Глухомани. В руке он держал револьвер и заряжал его на ходу. В спешке он обронил два патрона, — я нашел их при осмотре территории. Каллен служит Балстроду много лет, он сам — старый солдат; завидев револьвер, он уронил поднос, который держал, выскочил из окна и кинулся догонять своего хозяина, к этому времени уже скрывшегося в зарослях. Он… ну, то есть старик, бегать не горазд, и был он, по его прикидке, примерно на середине газона, когда расслышал отдаленный вопль, и это заставило его прибавить ходу. Очень уж этот звук его испугал. Каллен сказал мне, что, побывав в стольких боях, ни с чем не спутаешь крик человека, внезапно получившего смертельную рану. Так что он уже был готов к тому, что увидел, когда наконец добрался до дальней калитки: его хозяин лежал мертвый на дороге. А над полковником, дергая за копье, которое послужило орудием убийства, стоял Бойн.
Поблизости никого не было видно, а Каллен, стоя на изгибе дороги, мог видеть ярдов на пятьдесят в обе стороны. Он для себя уже решил, кто виноват. Бойн, должно быть, прочел подозрение на лице дворецкого, потому как, по словам Каллена, отскочил в сторону и уставился на него — белый как полотно. И говорит: «А что это вы, Каллен, так на меня смотрите? Не думаете ли вы…» Тут Каллен указывает на тело. «Если, мол, сумеете объяснить вот это, тогда, значит, вы, сэр, да простится мне такая дерзость, чертовски умны!» — «Вы с ума сошли! — возмущается Бойн. — Я-де только что нашел его в таком состоянии». — «И откуда же вы выскочили, позвольте полюбопытствовать?» — спросил дворецкий. Как можно более язвительно спросил, по его словам. «Я был в верхнем саду, не желая сталкиваться с полковником, и вы это отлично знаете, Каллен, — возражает молодой человек. — Я обошел дом сзади и добрался до верхней части Глухомани. Потом двинулся по центральной дорожке к калитке и тут услышал чей-то крик. Я тотчас побежал на голос. Не прошло и минуты, когда явились вы. Дворецкий не стал с ним спорить, оставил его у тела и поспешил за помощью. На лужайке он встретил двух садовников и отправил их на место происшествия. Тогда же, видимо, он столкнулся с мисс Шеррик возле крыльца. Вот так… На основании этих фактов, сэр, я и арестовал Бойна.
— Мне кажется, — сказал инспектор, покачав головой, — мне кажется, сержант Хэйлз, что его не следовало арестовывать.
— Но все говорит против него, признайте!
— На факт его виновности или невиновности это не влияет никоим образом. Врач тело осматривал?
— Да, сэр, и извлек копье.
— И вы позволили ему это сделать? — резко спросил наш коротышка.
— Я знал, что вас это раздосадует, но это было сделано, пока я ходил осматривать газон и дорогу. Доктор сказал, что старался обращаться с копьем осторожно и делать лишь самое необходимое, но ему пришлось распилить древко надвое.
— Это еще почему?
— Он сказал, что удар был нанесен с большой силой.
— Очень большой?
— Да, сэр, он даже сказал «с огромной».
Аддингтон Пис подошел к окну и там остался, глядя на аллею вязов, тихо шелестящих на легком ветру.
— Врач еще не ушел? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет, сэр.
— Мы не должны упустить ни единой подробности. Где сейчас копье?
Сержант открыл стоявший в простенке шкаф, достал два деревянных обломка и показал нам. Древесина была светло-желтого оттенка; темные пятна на отполированной поверхности говорили сами за себя. Наконечник был широкий и плоский. Некогда его изготовили из драгоценного нефрита и украсили тончайшей резьбой. Копье предназначалось для какой-то восточной церемонии, а не для боя. Это было совершенно очевидно.
Пис вернулся к окну и с предельной тщательностью осмотрел улику. Потом вытащил увеличительное стекло и сосредоточенно уставился на пятнышко, обнаруженное им на более длинном из обломков.
— Правильно ли я вас понял, Хэйлз, что Бойна застали при попытке выдернуть копье?
— Да, сэр.
— Кто-то еще к нему прикасался?
— Насколько я знаю, никто, кроме доктора.
— А вы сами?
— Конечно, и я тоже, сэр.
— Позвольте мне взглянуть на ваши руки.
Улыбнувшись, сержант исполнил его просьбу. За последние несколько часов руки его явно не подвергались мытью.
— Благодарю вас. Вы установили, кто был владельцем этого копья?
— Нет, сэр. Весьма сожалею, но мне это не удалось.
— Вы уже допрашивали Каллена или мисс Шеррик?
— Нет, сэр, — честно сказал сержант, бестрепетно взглянув на инспектора.
Аддингтон Пис переместился к камину и нажал на электрический звонок. Через несколько мгновений дверь открылась, и вошел дородный краснолицый мужчина. Мы не могли ошибиться — и стать, и костюм выдавали в нем настоящего британского дворецкого.
— Полковник Балстрод коллекционировал нефрит? — спросил у него инспектор самым невинным тоном.
— Да, сэр.
— Я заметил образчики в холле. А скажите-ка, мистер Каллен, среди его трофеев вы это копье видели?
Дворецкий взглянул на обломки и, содрогнувшись, отступил на шаг.
— Это… этим его убили, — пробормотал он, запинаясь.
— Совершенно верно. Однако вы не ответили на мой вопрос.
— Может, что-то похожее и было, но я бы не поручился за это, сэр. Полковник никому не позволял прикасаться к его коллекции. Только он или мисс Шеррик. Они и пыль с этого всего вытирали сами, и переставляли. И он то и дело покупал что-нибудь новое.
— Значит, мисс Шеррик должна знать все экспонаты?
— Весьма вероятно, сэр.
— Спасибо. Можете идти.
Как только преданный слуга закрыл за собою дверь, сержант вытянулся в струнку перед инспектором и отдал честь.
— Я обязан был заметить эту коллекцию, — сказал он. — Я выказал себя сущим болваном, сэр.
— Человека, способного сделать такое признание, никак нельзя считать глупцом, сержант Хэйлз. А сейчас будьте добры проводить меня на второй этаж, в комнату полковника. Мистер Филипс, вы можете подождать меня здесь.
Они отсутствовали более получаса, и я употребил свободное время на то, чтобы поразмыслить над загадкой. Когда Пис явился ко мне домой этим утром, как раз перед вторым завтраком, объявил, что ему подвернулся не лишенный оригинальности случай в Ричмонде и пригласил, если мне интересно, сопровождать его, я и вообразить не мог настолько странную историю. Да и мой друг-коротышка, наверное, тоже.
Полковник Балстрод много лет прослужил в Индии. Неужели он соприкоснулся там с какими-то зловещими тайнами Востока, которые настигли его на родине, в пригороде Лондона? Некий силач, метнувший копье с чудовищной силой… в этом мне чудилось нечто неестественное, труднообъяснимое. При всем при том дело могло в конечном счете оказаться очень простым. Бойн, по-видимому, человек крепкий, а та слепая ярость, которая побуждает законопослушного гражданина к убийству, сродни безумию… безумие же придает страдальцу небывалую силу. Я все еще не пришел к какому-либо решению, когда дверь открылась, пропуская малыша-инспектора.
— Прав ли был сержант Хэйлз? — спросил я его. — Он преувеличивает, или… копье действительно метнули с необычной яростью?
— Воистину необычной. Это преступление великана либо…
Он не договорил и долго стоял, постукивая пальцами по столу и глядя, как летний закат играет в окне оттенками зелени и золота. Наконец, медленно наклонив голову, он обернулся ко мне.
— Хэйлз ждет, — сказал он, — нам пора браться за работу. Скоро стемнеет.
Сержант провел нас по лужайке до Глухомани, а потом по тамошним тропинкам до уже знакомой калитки. Дождь, пролившийся рано утром, превратил дорожную пыль в серую грязь, а полуденное солнце ее высушило. На ее поверхности сохранились колеи от колес — телег и экипажей, велосипедов и автомобилей. Они представляли собой путаную сеть расходящихся линий, сущую головоломку. Однако Пис рассматривал их еще внимательнее, чем следы на дорожках сада. Особенно его беспокоило положение, в котором обнаружили тело покойного. Наконец сержант подвел нас к тому месту, где упал полковник; мы увидели вмятину в подсыхающей грязи.
Было очевидно, что Балстрод прошел около десяти ярдов от ворот, когда копье поразило его. Он упал почти посредине дороги, довольно широкой в этом месте и окаймленной полосами травы по обочинам. Его нашли с револьвером, зажатым в руке, хотя выстрелить ему так и не довелось.
Мы пошли дальше. Аддингтон Пис шел первым, не сводя глаз с поверхности дороги, мы с сержантом двигались следом. Что касается меня, то я даже приблизительно не представлял, чего он надеется добиться этой прогулкой. Думаю, и сержант был в таком же положении. Мы обошли сады по наружному периметру, и наконец дорога, повернув налево, привела нас к главным воротам усадьбы. Здесь инспектор велел нам остановиться. Сам он продолжил движение, а потом вдруг опустился на колени возле живой изгороди. Когда он вернулся к нам, лицо его излучало благодушное удовлетворение. Он с улыбкой взглянул на аллею, тянущуюся за воротами: старые вязы сонно шелестели листвой в сгущающихся сумерках.
— Как здесь красиво! — воскликнул он. — Возблагодарим Провидение за то, что у этих старинных поместий до сих пор находятся владельцы или арендаторы, способные противостоять нынешним горе-строителям и всем их затеям! Эге, а это еще кто явился?
Так он отреагировал, обернувшись на автомобильный гудок. Судя по звуку, машина была совсем близко, ведь бензиновый двигатель работает намного громче, чем относительно тихий паровой. Мы тут же ее увидели; она остановилась, шофер спрыгнул на землю и подбежал к воротам, чтобы их открыть. Пассажира мы разглядеть не смогли — шапка с большим козырьком, защитные очки и длинный белый плащ-пыльник почти целиком маскировали его внешность. Когда автомобиль проехал мимо нас в сторону дома и скрылся за изгибом аллеи, прямо у меня над ухом раздался тихий смешок. Я удивился и спросил:
— Что это с вами, Пис? В чем вы нашли повод для смеха?
— Да мне-то не до смеха, мистер Филипс, — ответил он. — Тут впору смеяться лишь самой судьбе.
Бывают моменты, когда человеку, наделенному обычным природным любопытством, поведение инспектора Аддингтона Писа кажется чрезвычайно несносным.
Мы молча зашагали по аллее. Автомобиль уже стоял перед крыльцом, шофер, розовощекий юноша, околачивался возле него. Пис вежливо поздоровался с ним и тут же пустился в рассуждения о грязи на дорогах и опасностях скольжения.
— Неужели нет средства избежать таких случаев? Говорят, будто есть такое изобретение, которое им препятствует, — что-то вроде тонких цепей, надеваемых на шины. Это прекрасно!
— Это наилучшее средство, сэр, — сказал парень. — Мистер Балстрод иногда их применяет на своем моторе.
— Ага, значит, этот автомобиль принадлежит мистеру Анструтеру Балстроду?
— Да, сэр. Он приходится братом здешнему несчастному джентльмену.
— Сейчас-то дороги совсем сухие, — продолжал Пис, — а вот если бы вам потребовалось выехать сегодня утром…
— Так мистер Балстрод и воспользовался цепями нынче утром, — перебил его шофер. — Он ездил без меня, но, когда вернулся, сказал, что они очень пригодились, потому как дороги были плохи.
— Ага, а после полудня мистер Балстрод, значит, решил, что все высохло и можно обойтись без них?
— Да. Он велел мне снять их. И…
— Приятно видеть, что полиция проявляет интерес к моторному спорту, — раздался высокий, пронзительный голос позади нас. — А у меня сложилось впечатление — ложное, как я теперь вижу, — будто вы непримиримо враждебны к нему.
Анструтер Балстрод — а это, несомненно, был именно он — представлял собою нечто вроде усохшей желтой оболочки человека. Годы, проведенные под солнцем Индии, высосали английскую кровь из его вен и окрасили щеки в тусклый цвет обожженной глины. Он стоял на ступеньке крыльца, заложив руки за спину, и его маленькие, словно пара черных бусин, глазки уставились на инспектора с выражением крайнего неудовольствия. Рот под щетинистыми усами искривила злая гримаса, свидетельствуя о том, что бедняга полковник был не единственным членом семейства Балстрод, страдающим буйным нравом. За его плечом я разглядел бледное лицо мисс Шеррик, наблюдавшей за нами. Теперь она вышла из тени, сочтя нужным объяснить ситуацию.
— Дядя, это инспектор Пис, — сказала она нервно.
— Я понял, моя дорогая, понял. Неужели ты думаешь, что я не сумею распознать сыщика с первого взгляда? Итак, инспектор, вы уже изловили нужную добычу, верно?
— Если вы соизволите пройти в библиотеку, мистер Балстрод, я отвечу на все вопросы, как смогу.
Шел девятый час, и приятные сумерки долгого летнего вечера уже сгущались в более плотные тени. Старый дом не был оборудован газовым освещением, но мисс Шеррик распорядилась принести керосиновые лампы. Все мы расселись у большого камина, кроме Писа, который ступил на каминный коврик, заслонив цветы, украшающие пустой очаг. Абажур лампы рассеивал свет, и наши лица виднелись как в тумане. В воздухе чувствовалось напряжение, смутная тревога, и я сидел в своем кресле, выпрямившись, нервный и настороженный.
— Ну что же, инспектор, — повторил мистер Балстрод, — что вы имеете нам сообщить?
Пис молча подошел к лампе и положил рядом с ней обломок копья длиной в четыре дюйма, с нефритовым наконечником, уже отчищенным и натертым до блеска.
— Вы узнаете эту вещь, мисс Шеррик?
Девушка склонилась над уликой спокойно: ведь она не знала, какую роль сыграло копье в этой мрачной трагедии.
— Конечно, узнаю, — сказала она. — Это уникальное изделие, и полковник Балстрод ценил его превыше всей остальной коллекции. Я точно помню, что утром оно висело в холле, поскольку работала там, вытирала пыль. Каким образом оно сломалось?
— Неприятная случайность, мисс Шеррик.
— Мой бедный дядя ужасно рассердился бы из-за этого, да и вы, дядя Анструтер, наверное, тоже — ведь вы, насколько я понимаю, теперь имеете на него право.
— Мы пришли сюда, Мэри, не затем, чтобы толковать о коллекционировании нефрита, — проворчал старый плантатор.
— А копье на самом деле принадлежит вам, мистер Балстрод? — вкрадчиво поинтересовался инспектор.
Старик выпрямился в кресле, уперся стиснутыми кулаками в колени, а его глазки-бусины уставились куда-то в пространство.
— Это копье — моя собственность, господин детектив. Мой брат все равно что украл его у меня, угрожая физической расправой, если я попытаюсь затребовать эту вещь обратно. Самый совершенный образчик художественного ремесла в моей собственной коллекции! Я намерен обратиться к юристам, чтобы заявить свои права в законном порядке.
— Похоже, ваш брат повел себя с вами весьма грубо и своенравно, мистер Балстрод. Удивляюсь, почему вы в один прекрасный день не пришли и не отобрали свое имущество!
Плантатор встал, принужденно усмехнувшись.
— Я не грабитель, не взломщик, — сказал он. — Кроме того, я должен заметить, что не желаю сидеть здесь ночь напролет. Могу я что-то еще сделать для вас, инспектор?
— Нет, мистер Балстрод.
— А для тебя, Мэри?
— Нет, дядя. Со мной здесь остаются горничная и Агата, экономка.
— Ну, вот и хорошо. Возблагодарим господа за то, что преступник уже не разгуливает на свободе. Наша превосходная полиция отлично поработала. Быстро разобрались, ей-ей, умные парнишки. И как сноровисто схватили его! Приятно познакомиться с таким человеком, как вы, инспектор Аддингтон Пис. Выдающимся человеком, вот как я назову вас, разрази меня гром!
Он визгливо рассмеялся, сотрясаясь всем телом и вцепившись пальцами в край стола. Затем низко поклонился всем присутствующим и, высокомерно вскинув голову, вышел из комнаты. Пис направился туда же, и я последовал за ними.
Под навесом крыльца горел фонарь, и Балстрод остановился в кругу света. В ярком освещении он выглядел особенно желтым, старым и свирепым.
— Нехорошо получается, мистер Балстрод, — сказал Аддингтон Пис.
— Согласен с вами. Может, мне вас подвезти? — совершенно спокойно спросил он, указывая на свой автомобиль. — Так, пожалуй, будет удобнее всего.
Балстрод обернулся, заметил меня и засмеялся снова, как будто мое присутствие добавило пикантности его веселью. Они с инспектором, по-видимому, отлично понимали друг друга. Честно говоря, это меня озадачило.
— Вижу, вы не откровенничаете со своими помощниками, Пис, — заметил старик.
Маленький инспектор поклонился.
— В то же время, — продолжал старый плантатор, — прежде чем мы уедем, я хотел бы сделать одно заявление. Предупреждать меня не нужно. Я знаю законы.
— Как вам будет угодно, мистер Балстрод.
— В начале вечера я насмехался над полицией, но сейчас хочу принести свои извинения. Вы отлично справились с этим делом. Я так и не понял, каким образом вам удалось вычислить меня. Прошу учесть, что о смерти брата я узнал только из телеграммы, которую получил около полудня от племянницы. Это меня потрясло; в первый момент я был склонен к тому, чтобы не признаваться. Так я мог бы избежать многих неудобств.
— И подставить под удар ни в чем не повинного человека, — сказал инспектор.
— Ну, положим, вы не могли найти явные доказательства его вины, а я мог бы как-то выкрутиться. Это была чистая случайность. Я не намеревался даже ранить его.
— Именно так, мистер Балстрод — как если бы вы, идя по горной тропе, выбросили стеклянную бутылку, не подозревая, что она разобьется о голову путника, находящегося ниже на тропе.
Наконец-то ситуация прояснилась! Обстоятельства странным образом сложились так, что этот человек стал убийцей собственного брата. Я инстинктивно отшатнулся, но все же не отвел глаз от его лица.
— Видите ли, — продолжал Балстрод, — братец Вильям когда-то присвоил нефритовое копье, принадлежавшее мне, — как и почему, сейчас несущественно. Я вознамерился вернуть отнятое. Я знаю, в каком часу он завтракает, и, оставив свой автомобиль на дороге, пошел по аллее, рассчитывая найти открытую дверь и никого вокруг.
Поначалу все складывалось удачно. Парадная дверь была распахнута настежь. Я вошел в дом, снял копье со стены и направился обратно к машине. Пройдя примерно пятьдесят ярдов в сторону ворот, я услышал громкий рев, а потом братец Вильям выскочил на крыльцо, с оружием в руке.
Признаюсь, это меня испугало, поскольку я знал, до какой степени он вспыльчив; но я, хоть и старше, способен двигаться намного быстрее, и потому пустился бежать. Добравшись до ворот, я оглянулся — и не увидел его. Тогда я подумал, что благоразумие взяло верх и Вильям предпочел закончить завтрак.
Я не желал, чтобы кто-нибудь видел, куда я поехал и чем занимаюсь, а потому оставил шофера дома и сидел за рулем сам. Я запустил двигатель, забрался на сиденье, положив копье рядом с собой, и тронулся с места. Машина развила скорость добрых тридцать миль в час, когда я добрался до того поворота, и там-то, стоя посреди дороги, меня поджидал Вильям, размахивая своим револьвером и проклиная меня как вора. Он догадался пробежать через Глухомань, чтобы опередить меня.
Честное слово, я испугался, потому что хорошо знаю горячность и дурной нрав Вильяма. Я подхватил копье и, проезжая мимо, выкинул его не глядя. Пусть уж владеет своим сокровищем, подумал я, пусть носится с ним, будь он неладен! Никакой кусок резного нефрита, по-моему, не стоит того, чтобы во мне просверлили дырку! Что за этим последовало, я не видел, так как в ту же минуту машину повело вбок, и мне с трудом удалось вырулить и не перевернуться. По-видимому, копье попало в него острым концом, а я ведь ехал на скорости тридцать миль в час…
Племянница прислала мне телеграмму. Получив ее, я понял, что произошло, и меня охватила дикая паника. Я решил, что попробую выкрутиться. Видите, я ничего не скрываю. Я вспомнил, что мог оставить на дороге след от шин, и велел своему шоферу снять цепи с колес машины. Потом отправился сюда снова — выяснить, как обстоят дела. Ну а остальное вам известно.
— Этим признанием вы себе не навредили, мистер Балстрод, — сказал инспектор Аддингтон Пис.
— Благодарю вас. А теперь, если вам угодно будет забраться на борт, я отвезу вас в полицейский участок. Вы ведь хотите вытащить оттуда Бойна и засадить меня, верно, инспектор?
Его пронзительный смех все еще доносился издали, когда автомобиль растворился в ночной темноте.
Только на следующий день мы уселись, дымя трубками, в моем кабинете, и Пис наконец-то разъяснил мне ход своих рассуждений. Они достаточно интересны и заслуживают изложения, хотя бы краткого.
— В пользу Бойна говорило многое, — сказал он. — Рассказ мисс Шеррик не только совпал с показаниями Каллена, но еще и прояснил те моменты, которые дворецкому показались подозрительными. Молодой человек свернул с аллеи, надеясь встретить мисс Шеррик. Каллен упомянул о том, что Бойн, уходя, спросил, где она, и ему было сказано: «Где-то в верхнем саду». Однако он не сумел найти девушку там и, вероятно, решил, что она ушла завтракать. Бойн утверждал, что услышал крик, когда проходил по Глухомани. Так вот, будь это ложь, каким образом к нему могло попасть копье? Затем возник вопрос: обладает ли этот юноша той феноменальной силой, о которой свидетельствовал трагический результат броска? Как видите, возникли неувязки.
Первая здравая мысль пришла ко мне, когда я осматривал в спальне тело убитого. Сила, приложенная к копью при броске, превышала обычные человеческие способности. Либо убийца обладал чудовищными мышцами, либо он бросал копье с быстро движущегося экипажа.
Вспомните, какие объявления расклеены в вагонах железной дороги: пассажиров просят не выбрасывать бутылки из окон, поскольку это опасно для жизни путевых обходчиков и рабочих. Однако опасность заключается не в силе броска, а в высокой скорости поезда. Здесь могло произойти нечто подобное.
И тут мне удалось сделать примечательное открытие. Приглядевшись к древку копья попристальнее, я обнаружил пятнышко того смазочного масла, которое используют в автомобилях. Это позволяло предположить, что оружие недавно побывало в руках у человека, перед тем занимавшегося уходом за машиной. А кто из группы возможных подозреваемых имеет какое-либо отношение к моторам или механике? Никто!
С другой стороны, я заметил в холле коллекцию вещиц из нефрита. Наконечник этого копья необычайно красив. Не принадлежало ли оно к собственной коллекции полковника? Копья не было при нем, когда он понесся к Глухомани, на бегу заряжая свой револьвер. Зачем же ему понадобилось так вооружаться? Его ограбили?
Но грабитель не мог ни проникнуть в дом, ни уйти этим путем — иначе Каллен непременно заметил бы его. Возможно, полковник устремился наперерез?
Тогда я решил осмотреть дорогу и нашел следы от колес машины в подсыхающей грязи — следы необычные, заметьте, поскольку водителя занесло, и он съехал с дороги как раз в том месте, где стоял полковник. Различить их было нетрудно благодаря отпечаткам цепей, натянутых на шины. Следы привели к главным воротам, и прямо рядом с ними машина простояла некоторое время вплотную к изгороди. Пока автомобиль ждал, смазочное масло просочилось на дорогу. Ситуация становилась все яснее.
Разговор с шофером Балстрода сделал картину самоочевидной. Ну а информация, полученная от мисс Шеррик, и сообщение ее дяди о ссоре с братом из-за копья развеяли мои последние сомнения. Вы все поняли?
— Да, — сказал я. — Теперь-то история кажется совсем простой… Однако Балстроду основательно не повезло. Он попал в весьма незавидное положение.
— Думаю, он выпутается, — сказал Аддингтон Пис. — У его показаний есть важное достоинство: они не только вразумительны, но еще и правдивы.
— А что же Бойн?
— Я видел, как его встретила мисс Шеррик. Зрелища такого рода заставляют закоренелого холостяка пожалеть о своих заблуждениях, Филипс. Поверьте мне: в мире существует великое счастье, о котором ничего не ведаем мы — одинокие мужчины.