Чжэня. Он отнесся к ней с бóльшим вниманием, чем к диссертациям других своих студентов. Преподаватель сосредоточенно и медленно читал текст, несколько раз возвращаясь к какому-нибудь абзацу на предыдущей странице. Наконец он окинул взглядом Чжун Чжэня, а затем уставился на его работу.
– Такое отношение… Ты пишешь…
Чжун Чжэнь действительно не сдержался, рискнул жизнью и перебил:
– Шеф, я не самый плохой ученик, которого вы обучали?
После вопроса Чжун Чжэнь успокоился, но Вэнь Шаоцин так ничего и не ответил.
И вот спустя долгое время Вэнь Шаоцин просто закрыл папку и медленно проговорил:
– Зависит от того, с кем сравнивать. Если со мной, то это, естественно, невозможно. Если сравнивать с другими, то мои ученики – это и есть я, они результат моих усилий. На поле боя им нет равных.
Чжун Чжэнь задумался:
– Вы хвалите меня или себя?
Вэнь Шаоцин бросил на него еще один взгляд и вдруг с каменным лицом произнес:
– Важный шаг на пути изучении медицины – это, наверное, клятва Гиппократа. Когда я решил продолжить семейное дело, первым уроком, который преподал мне дед, была «Предназначение настоящего врача»[55]. Первое – это суть, то есть требование к врачу иметь профессиональные навыки. Медицинский путь – «самая важная и тонкая вещь», практикующий врач должен быть «усердным и уверенным». Второе – это искренность, то есть требование к врачу иметь благородную моральную составляющую: сопереживать страданиям других, будто своим собственным детям, давать обет «всеобщего спасения всех живых существ». Третье – не принижать нуждающегося, «не выставлять напоказ свои знания и не быть глупцом». «Не выставлять напоказ свое мастерство и вызывать уважение» и «не использовать свои достоинства для приобретения богатства». Короче говоря, владеть медицинскими навыками и искренне желать помочь. – Сказав это, он занес руку и написал строчку на пустом месте на обратной стороне диссертации, переданной Чжун Чжэнем. – Желаю тебе познать искусство врачевания, овладеть ясным внутренним видением всех болезней мира, детально изучить всю возможную симптоматику и построить карьеру, основанную лишь на благих помыслах!
Чжун Чжэнь некоторое время смотрел вниз, потом поднял озадаченный взгляд:
– Шеф, могу я задать вопрос?
Тот кивнул:
– Задавай.
– Что все это значит?
Вэнь Шаоцин изогнул губы в улыбке:
– Это значит, что высоконравственный профессиональный врач должен иметь холодный ум, уметь проводить честный самоанализ, выглядеть достойно, быть великодушным, прямолинейным, но не властным! Ты должен диагностировать и исследовать болезнь, быть сосредоточенным, подробно разбираться в симптоматике и ударах пульса, не ошибаться ни на минуту. Назначая и применяя лекарственные средства, нельзя допускать ошибок. Хотя и говорится, что болезнь надо лечить быстро, важнее всего исключить погрешности на ее первичном этапе. Твои действия должны быть взвешенными и осторожными. Нельзя необдуманно демонстрировать свои таланты и охотиться за славой. Корыстные цели сыграют с тобой злую шутку.
Парень еще больше растерялся:
– Шеф, что именно вы хотите сказать?
– Я хочу сказать… – Вэнь Шаоцин протянул Чжун Чжэню бумаги и сделал паузу.
Уголок глаза Чжун Чжэня дернулся, его горькое лицо порозовело.
– Переписать?
Вэнь Шаоцин вдруг рассмеялся:
– Хочу сказать, Чжун Чжэнь, что ты скоро выпустишься.
Чжун Чжэнь замер. Столько лет! Он и не ждал услышать этих слов!
– Потому что вы хотите жениться на моей сестре?
Преподаватель поравнялся с Чжун Чжэнем и уставился на парня. Чжун Чжэнь все еще не решался взглянуть на написанные профессором иероглифы. Спустя две минуты он со слезами на глазах обнял Вэнь Шаоцина:
– Шеф, так нельзя, я не хочу уходить! Я еще недостаточно выучился, хочу продолжить обучение!
Чжун Чжэнь вытер нос халатом наставника:
– Шеф, даже если хотите жениться на моей сестре, вы не можете бросить меня!
Вэнь Шаоцин просто указал на дверь и четко проговорил:
– Убирайся.
С тех пор как Чжун Чжэнь, последний камень преткновения, был выдворен из отделения, на повестке стояла свадьба Вэнь Шаоцина и Цун Жун. И первым, с чем они столкнулись, были свадебные фотографии.
Накануне вечером Вэнь Шаоцин в гардеробной гладил утюгом свой костюм. Цун Жун же принимала расслабляющую ванну. Через некоторое время она подошла к будущему мужу.
– Завтра, когда будем фотографироваться, я собираюсь надеть военную форму.
Цун Жун ахнула.
Вэнь Шаоцин рассмеялся и, улыбаясь, начал переодеваться, одной рукой расстегивая рубашку, другой беря Цун Жун за руку.
– Препятствие браку с военнослужащим противоречит закону! Я хочу, чтобы об этом узнал весь мир!
Цун Жун посмотрела на его ключицы. Ее лицо медленно покраснело.
Вэнь Шаоцин вдруг побледнел:
– Что с тобой?
Девушка не ответила. После минутного молчания она вдруг протянула руку и быстро коснулась его ключицы, а затем вышла, не оглядываясь. После выхода из гардероба в ее голове была только одна мысль: «Надеюсь, он шутит…»
Вэнь Шаоцин поднял брови: «Я… сделал что-то не так?»
Следующий день у Цун Жун выдался довольно сложным. Она никогда не видела Вэнь Шаоцина в военной форме. Во время свадебной фотосъемки девушка никак не могла найти красивый ракурс.
Фотограф был довольно терпелив, когда увидел красивого мужчину и красивую женщину.
– Невеста, не нервничай! Улыбайся! Эй, глаза у жениха красивые!
Цун Жун с любопытством повернула голову и посмотрела в его бездонные глаза, и тут же утонула в них. Вэнь Шаоцин улыбнулся и, нежно обняв ее, притянул к себе. Лицо невесты было прижато к его плечу, прохладному и немного твердому. Она разгорячилась, ее сердцебиение было подобно грому.
Фотограф поднял камеру и похвалил:
– Отличная поза! Не двигайтесь! Невеста прекрасна! Жених тоже не промах!
Спустя полмесяца Цун Жун наконец-то увидела фотографию, которая так понравилась фотографу. На кадре Вэнь Шаоцин одет в торжественную военную форму, но его лицо нежное и спокойное, а глаза улыбаются. Ее лицо похоже на цветущий персик, брови изогнуты в мягкую дугу. Его рука крепко обхватывает ее талию… Сколько эмоций и чувств вызывал этот снимок!
То был день свадебных фотографий. Конец рабочего дня. За окном холодно и мрачно. Вэнь Шаоцин снял свою военную куртку и повесил ее на плечи Цун Жун. Это была та самая сцена, которую фотограф случайно запечатлел, намеренно размыв кадр и обработав его в черно-белом цвете. Получилась фотография двух любящих друг друга людей.
Когда Вэнь Шаоцин вернулся вечером с работы, он увидел, что Цун Жун держит в руках фотографию и внимательно рассматривает ее. Он подошел и с улыбкой спросил:
– На что ты смотришь?
Невеста протянула ему фотографию:
– Вот.
Вэнь Шаоцин тоже был ошеломлен, когда увидел снимок.
– Когда она была сделана?
– Фотограф запечатлел момент. – Цун Жун улыбнулась и снова подняла глаза. – Мне нравится эта фотография.
Вэнь Шаоцин плавно опустился рядом и обнял ее.
– Мне тоже нравится.
Цун Жун подумала, что Вэнь Шаоцин просто согласился с ней, но на следующее утро, когда она проснулась и увидела, что на подушке лежит та самая фотография, на ее обратной стороне красовалась фраза, написанная торопливым почерком врача: «К счастью, я смог узнать твое лицо в цветущих персиках, и с тех пор в моей душе расцвела теплая весна».
Шаркая тапочками, она вышла из спальни, чтобы поискать Вэнь Шаоцина, но, обернувшись и никого не увидев, легла обратно в кровать.
В солнечный день Цун Жун лежала на спине в спальне и грелась в лучиках солнца, попадавших в комнату. Она смутно слышала голоса маленьких детей, играющих в саду внизу, и звуки баскетбольного мяча на площадке неподалеку. Девушка протянула руку, чтобы коснуться света, и ее пальцы прошли за линией, ведущей к окну. Возможно, погода была слишком хорошей, фонтан по соседству включался редко, образуя радугу в воздухе. Пальцы Цун Жун последовали за изогнутой дугой радуги и скользнули к другому концу. Там появились две фигуры – человека и собаки. Она вспомнила, что, проснувшись, заметила, что тапочки, лежащие рядом с кроватью, изменили направление, причем как раз под тем углом, под которым их можно было надеть, вытянув ноги. Девушка положила пальцы на размытый контур и прикоснулась к нему нежно, осторожно, медленно двигаясь вместе с фигурой, тепло и ласково водя пальцем, не в силах отстраниться.
Через несколько минут послышался звук открывающейся двери, но она все еще не хотела вставать.
Вэнь Шаоцин стоял на кухне перед плитой, готовя упаковку рисовых пельменей. Рядом сверкали на солнце блестящие, только что помытые финики. Жан-Иди-Прочь послушно лежал на полу, не мешая хозяину готовить. Тут Цун Жун вспомнила, что наступил праздник Драконьих лодок[56].
Вэнь Шаоцин не услышал звук ее мягких шагов. Как только он открыл крышку кастрюли, жар мгновенно поднялся вверх. Аромат вырвался наружу, наполняя пряностями весь дом. Он отковырнул вареный пельмень и зажал кусочек, наклонившись перед Жаном-Иди-Прочь.
– Как думаешь, готово? Сыровато? Ничего страшного, поварим еще немного.
Смотря на эту милую картину, Цун Жун рассмеялась. Когда она снова подняла глаза, Вэнь Шаоцин уже стоял в густом тумане пара и смотрел на нее.
– Проснулась?
Она, сохраняя сонный вид, криво улыбнулась, сделала несколько шагов к нему и обняла за шею, еще мгновение назад размытые очертания которой теперь стали четкими и ясными, окутанными слабым ореолом света. Ее пальцы проследили путь от его бровей к переносице и наконец задержались на подбородке.
Вэнь Шаоцин слегка улыбнулся и позволил ей подурачиться, а затем услышал, как девушка громко произнесла:
– Муж, я люблю тебя.
Сказав это, она поцеловала его в щеку.