Каждую секунду я ждала, что вернется Нордер-Галь. Я очень хотела поблагодарить его за то, что он оставил меня вчера. Я хотела, чтобы он знал об этом. Но время шло, а он не появлялся. Потом уже и сама эта идея казалась глупой. За что благодарить? За то, что он не сделал то, на что не имеет никакого права? Я будто трезвела, отстранялась. И чем больше времени проходило, тем абсурднее казалась эта идея. Не за что благодарить.
К ночи Нордер-Галь так и не появился. Заходил Пруст, кормил Асурана, приносил мне ужин. На мои вопросы он лишь пожимал плечами, всем своим видом показывал, что это не мое дело. Нордер-Галь не пришел и к следующей ночи.
Я третий день слонялась по каюте, не зная, чем себя занять. Тупела от безделья. Часами глазела в окно, смотрела на рваные серые облака, плывущие над желтым лысеющим лесом.
Когда щелкнула дверь, я вздрогнула всем телом, поднялась и вышла из спальной. Остолбенела, неожиданно увидев Розали с темно-серым пальто, перекинутым через руку. Она положила его на стул, опустила сверху перчатки и шляпку. Розали помялась на пороге — явно не слишком хотела видеть меня:
— Его превосходительство хочет, чтобы ты вышла на улицу. Он ждет тебя.
Я насторожилась:
— Зачем?
Она пожала плечами:
— Не станет же карнех отчитываться предо мной. Приказ. Значит, так надо. Лучше одевайся и пойдем.
Я промолчала. Верить Розали совсем не хотелось, но если он приказал… Все равно внутри скребло что-то гадкое. А если врет? Я бросила взгляд в иллюминатор — светло. Наверняка внизу полно солдат. Разве может что-то сделать Розали?
Я, наконец, кивнула, потянулась к пальто:
— Я иду.
Я одевалась нарочито медленно. То и дело поглядывала на Розали, мявшуюся у двери, и снова делала вид, что еще не закончила. Меня терзало гадостное колкое чувство. Я не могла дать ему определения, не могла толком различить источник и причину. Едва уловимая тревога, которая наполняла меня каким-то ультразвуком.
Я не сразу поняла, что перчатки были с шестью пальцами. Долго пыталась надеть, лишь потом опомнилась. Лишний, который располагался между большим и указательным, пришлось вывернуть внутрь — и стало привычно. Он даже почти не мешал. Я поправила шляпку с узкими полями, огладила пальто из толстого драпа. Посмотрела на Розали:
— Я готова.
Она торопливо кивнула и вышла. Я — следом. Мы шагали молча. Мне не хотелось говорить с ней, не хотелось спрашивать. Казалось, что я непременно услышу ложь. Будто не было ничего там, в лесу. Нас не связывало ничего. Я смотрела, как покачивается в такт шагам идеальная глянцевая шапочка ее волос и думала лишь о том, что все, сказанное Розали тогда, все до единого слова — было враньем. Может, и нет никакого сына, о котором она говорила… Но мне хотелось, чтобы был. Чтобы осталось что-то настоящее. Иначе создавалось ощущение, что меня водили, как марионетку. Просто ради забавы, чтобы развлечь неведомого зрителя. Это было бы слишком жестоко.
Я спустилась по гулкому трапу, и невольно остановилась, подняла голову, втягивая прохладный сырой воздух, напитанный ароматом земли и умирающих листьев. Сладковатый, терпкий. Обложное небо казалось плотным колпаком, накрывшим пустырь и лес. Все выглядело немного неестественным, будто декорация. Было холодно. Намного холоднее, чем тогда, когда я была на воздухе в последний раз. Я обернулась. Розали осталась, лишь смотрела на меня. Но тут же отвела глаза, едва я скользнула по ней взглядом. Развернулась и исчезла в глубине корабельного коридора.
Я заметила Нордер-Галя левее, чуть в отдалении. В компании его полковника Абир-Тана. Я направилась в их сторону, каблуки немного вязли во влажной земле. Оба смотрели на меня. А я — себе под ноги. Я остановилась в паре шагов и молчала. Они — тоже. Но я чувствовала взгляды. И будто различала их. Острый, напряженный — Нордер-Галя. И тяжелый, горячий — его полковника.
Я подняла голову. Широкое лицо Абир-Тана казалось сосредоточенным. Я впервые видела его так близко. Он вглядывался изо всех сил. На лбу залегла глубокая поперечная складка. Полковник даже пригнулся от напряжения. Что он хотел увидеть?
— Вы можете идти, Абир-Тан.
Тот вздрогнул. Даже понял не сразу. Наконец, перевел блуждающий взгляд на Нордер-Галя, отсалютовал, будто по какой-то механической памяти, нежели осмысленно, и медленно пошел в сторону корабля.
Нордер-Галь пошарил в кармане, и я увидела, как он достал сигарету. Но не прикурил, просто покручивал в пальцах, будто держал наготове, как оружие с взведенным курком. Он боялся почуять наир. Не хотел этого. Теперь становилось понятно, почему он велел мне выйти на улицу. Внутри потеплело — меня это тоже устраивало. И плевать, о ком именно заботился Нордер-Галь. О себе, обо мне, о нас обоих… Я бы предпочла, чтобы наир спал. Мне не хотелось вновь испытывать силу воли Нордер-Галя. Хоть я и понимала, что это не может продолжаться вечность.
Мы оба молчали. Пауза так затянулась, что я не выдержала. Казалось, он испытывал мои нервы на прочность. А они были так себе. Мне хотелось спросить, где он был все это время. Нет, не так: был ли он у нее. Но это казалось слишком… Меня не должно это интересовать. Никогда.
Я обернулась в сторону корабля, будто хотела различить где-то там Розали:
— Это ты прислал ее? Ро… — я осеклась. — Фиру?
Нордер-Галь плотно поджал губы, не сводя с меня колючего взгляда. Казалось, в его жемчужных глазах отражается хмурое осеннее небо.
— Ты сама говорила, что хочешь видеть ее, а не Пруста.
Я опустила голову, рассеянно кивнула:
— Да… Спасибо.
Теперь все изменилось — видеть мальчишку было приятнее. Но я не хотела в этом признаваться. Нордер-Галь выполнил мою просьбу, и я не могу тут же отказаться от своих слов. Иначе он больше не пойдет на уступки. Я должна казаться благодарной.
Вновь повисла тишина, и я чувствовала, как разгоняется сердце. Будто набирает обороты. Я шумно втянула воздух, стараясь успокоиться. Только не это. Я панически боялась наира. Искала его как ипохондрик — признаки болезни. Чудился и запах, и покалывание. Но тут же отпустило — ложная тревога.
Нордер-Галь представлялся каким-то другим. Или так казалось из-за смены обстановки. Ветер трепал его короткие серые волосы, полы расстегнутого черного плаща. Он казался моложе, тени на лице — не такими резкими. Я понятия не имела, сколько ему лет. Хотелось спросить, но я сочла это неуместным.
Я вновь обернулась на судно, будто распластавшееся по пустырю, как гигантская придавленная мокрица:
— Где мы? Почему стоим здесь столько дней?
Нордер-Галь ответил не сразу. Кольнул пристальным взглядом:
— Это тебе не поможет. Забудь.
Я даже усмехнулась:
— Помнишь, я обещала, что больше не сбегу. — Я кивнула: — Я держу слово.
Теперь пришла его очередь усмехаться:
— Ты женщина, — прозвучало обвинением.
— Поэтому моему слову нельзя верить?
Он промолчал, но меня это задело.
— Что ты сделаешь, если я снова сбегу?
Он по-прежнему молчал, но это молчание казалось красноречивым приговором. Тяжелая горячая рука без перчатки легла мне на шею, и я вздрогнула от этого касания.
— Я убью тебя.
Глава 26
Я открыто смотрела в его лицо, будто имела на это право. Ловила себя на мысли, что слова не звучали угрозой. Нет, он не пытался запугать. Нордер-Галь констатировал факт. Озвучивал какую-то бесспорную истину. Говорил так, что я принимала ее, даже не думая возражать. Он сделает так, как сказал.
Это было странное чувство. Пугающая обреченность, смешанная с удивительным спокойствием. Будто я принимала чужую силу, признавала ее. Больше того — я словно позволяла ему ее проявлять, не противилась. Меня наполняла неожиданная, едва уловимая уверенность, будто я что-то могу этой слабостью.
Нордер-Галь не сводил глаз, словно пытался различить ложь. Уцепиться и тут же обличить, получив право на безумие. Но он не получит этого шанса. Он поглаживал мою щеку большим пальцем, глаза помутнели. Он до странности походил на свою птицу, будто одна и та же суть по чьей-то прихоти получила столь разные воплощения. Он приложил руку, выращивая из птицы монстра. Но мне казалось, что кто-то точно так же приложил руку к нему. Впрочем, я знала, кто — его отец.
Нордер-Галь едва заметно подался вперед, но будто опомнился, вздрогнул. Огляделся так, точно его застали на месте преступления. Кажется, он боялся, что солдаты могут увидеть его слабости. Помнится, он утверждал, что у него нет слабостей….
Он опустил руку, неестественно выпрямился, глядя в сторону, на кромку леса. Подчеркнуто, напряженно. Это лишь подтверждало мою догадку. Я повернулась к нему спиной, смотрела, как у корабля снуют солдаты, как полковник Абир-Тан возится с какой-то маленькой летучей штукой, а двое стоят в отдалении и просто смотрят.
По трапу скользнула легкая черная фигура. Я сразу узнала Кьяру — ее невозможно с кем-то перепутать. Долгополое пальто, перетянутое на осиной талии широким поясом, маленькая шляпка, под которой белели платиновые волосы.
Она остановилась, едва ступила на землю — узнала Нордер-Галя. И, конечно, увидела меня. Я тоже смотрела, даже не думала отвернуться. Меня охватило яркое ощутимое чувство, будто это она была не на своем месте, не я. Но глядя на Кьяру, я понимала, что очень хочу получить ответ на один вопрос.
Я подняла голову, посмотрела на Нордер-Галя:
— Ты эти дни был с ней?
Он молчал, даже не повернулся. Так и смотрел вдаль, покручивая в пальцах незажженную сигарету. Даже не уточнил, кого я имею в виду. Впрочем, все было предельно понятно. Кажется, он и не собирался отвечать, но с каждой секундой этой затянувшейся паузы я жалела о своей несдержанности все больше и больше. Идиотка! Кажется, я краснела, а сердце начало ускорять темп.
Наконец, он посмотрел на меня. Глаза кольнули искрами:
— Неужели ты ревнуешь, Тарис?
Я даже онемела от возмущения. Опомнилась: