Вдруг Этери резко замолкла, и повисла удушающая тишина. На мгновение пронеслась мысль, что я оглохла.
«Он никогда так не смотрела на меня».
Я вздрогнула, когда она заговорила. Ее «голос» стал другим. Тихим, с нотками желчи. Я придвинула старый стул и присела, чувствуя слабость в ногах. Я была разбита, безумно хотелось пить.
— Я тебя не понимаю.
Я врала. Мне не требовалось пояснений.
«Нор. На меня он смотрел иначе».
Я сглотнула. Она вызвала ненужные воспоминания.
— Ты считаешь, сейчас уместно думать об этом?
Этери будто встряхнулась:
«Ты права. Это не имеет никакого значения. Он — мой. И останется моим. Сколько шлюх перед ним не положи».
Я даже усмехнулась:
— Ты так уверена? Разве можно так ручаться за кого-то?
«В нем — да. Нордер-Галь всегда держит слово. В этом его сила. И его слабость. Даже умирающий он поползет за мной, если я прикажу. Он дал обещание моему отцу. И никогда не нарушит его».
Эти слова заставили меня нахмуриться:
— А если он разлюбит тебя?
«А кто говорит о любви? Мне нужен муж, и он — самая подходящая кандидатура. К чему любовь, когда есть кровать? Но и он не останется в накладе. Звание верховного карнеха вознесет его над всеми прочими».
Я молчала. Не могла понять, какое чувство вызвали во мне ее слова. Я поднялась. Подошла к окну, будто надеялась что-то разглядеть там. Не об этом надо думать…
Нордер-Галь ищет меня — это было очевидно. Пробуждение проклятой Этери все меняло. Если меня вернут, она точно вытеснит меня из собственного тела. Думаю, это хуже смерти. Я должна убедить этих людей отправить меня на восток. Хотя бы отпустить. Я должна убедить Питера помочь. В конце концов, я ничего не сделала ему. За что он так со мной?
«Он быстро найдет тебя. И это убогое строение сравняют с землей. Что это, вообще?»
Она казалась совершенно спокойной — верила в то, что говорила. Я промолчала. Не хочу больше слышать эту стерву. Не могу! Если бы я знала, как заткнуть ее. Наир… Я должна загасить чертов наир.
Я вернулась на стул, положила руки на колени, прикрыла глаза. Старалась дышать ровно, глубоко, но сердце колотилось, как безумное, расшвыривая по венам болезненные пульсации.
«Что ты делаешь?»
Я вновь молчала. Пыталась представить тихий лес, ясное безоблачное небо. Себя, стоящую посреди поляны, вросшую крепкими корнями глубоко в землю. Прямую. Несгибаемую. Твердую. Прохладную, обдуваемую легким ветром.
«Что ты делаешь? Отвечай. Я тебе приказываю».
Приказывает! Она сбивала меня. Едва-едва проступившая перед глазами картинка разлетелась, как разбитое стекло. Но я по-прежнему молчала. Может, она заткнется, если решит, что я ее больше не слышу?
Я снова попыталась сосредоточиться, но Этери опять встревала. Кажется, она начинала нервничать. Это слышалось в визгливых нотках, в тревожной интонации. Я должна избавиться от нее — иначе сойду с ума. Даже если она будет просто неумолчно верещать в моей голове.
Я снова закрыла глаза. Я должна. Должна! Прохлада и шум листвы над головой. Мои ветви. Прочные, гибкие. Я шумно втянула воздух, чувствуя, как он наполняет легкие. Выходит ветром. Снова и снова, до легкого головокружения. Гулко и свободно внутри. Покой. Свежесть. Застывшее время…
Я будто очнулась, распахнула глаза. Не сразу вспомнила, где нахожусь. Пахло пылью, сыростью, старьем. Мои пальцы были холодными, ногти синеватыми. Я замерзла.
Наир уснул — я отчетливо чувствовала это. Надеялась, что вместе с ним уснула и стерва.
— Ты здесь?
Молчание. Гнетущая тишина, повисшая в спертом воздухе.
— Ты слышишь меня?
Вновь молчание. Я так обрадовалась, что тут же замерла, боясь, что с яростным ударом сердца вырвется наир. Вновь глубоко вздохнула. Подошла к двери, прижалась ухом, слушая тишину. Робко стукнула несколько раз, снова прислушалась. Ничего. Я стукнула сильнее, не стесняясь:
— Эй! Есть кто-нибудь?
Дверь открылась на удивление скоро. Показался высокий худой парень в вытертом кожаном жилете:
— Чего орешь?
— Позови Питера. Я хочу поговорить.
Он хмыкнул, скривился:
— Кого еще позвать?
— Тебе сложно?
Он не ответил, вышел, хлопнув дверью. Но через несколько минут она снова открылась, и я все же увидела Питера.
— Зачем звала?
Я сглотнула, чувствуя, как накрывает волнение:
— Поговорить хочу.
— Говори.
Он уселся на стол, скрестил руки на груди.
Да… От прежнего Питера мало что осталось. Он раздался в плечах, лицо утратило смазливую миловидность, расчертилось ранними морщинами. Прежними остались лишь чистые голубые глаза и пшеничные волосы. Но я снова и снова непрошено вспоминала, как он сгибался перед Нордер-Галем.
— Отпустите меня. Я сбежала. Карнех убьет меня, если найдет. Он очень скоро будет здесь.
— Откуда мне знать, что ты не врешь? Что тебя не подослали шпионить?
Я отпрянула:
— Ты с ума сошел? Ведь ты знаешь, что это не так.
Он покачал головой, демонстративно пожевал губы:
— Нет, не знаю…
Я заглянула в его глаза:
— Питер, прошу тебя. Позвольте мне уйти. Я больше ничего не прошу. Даже о помощи.
Он усмехнулся, поднялся, надвигаясь:
— Просишь? — Он подошел вплотную, заправил за ухо мои волосы, касаясь щеки: — Кто же так просит?
Я попятилась, но он лишь шагал вперед до тех пор, пока я не уперлась в стену. Его рука нырнула под пальто, обжигая бедро:
— Ты попроси, как следует, а потом поговорим.
Я задеревенела, напряглась. Вцепилась мертвой хваткой в его запястье, пытаясь отвести руку.
— Не надо, Питер.
Я сама удивилась, насколько холодно и ровно прозвучал мой голос, хотя внутри я умирала от страха. Нужно быть предельно наивной, чтобы не понять, что ему нужно.
— Почему? — его рука лишь скользнула выше, забираясь под пояс чулок. — Помнится, когда-то ты была совсем не против. Жаль, нам помешали. Теперь брезгуешь? Или ложиться под это шестипалое чудовище гораздо приятнее? Ну! Давай, детка, как раньше!
Я дернулась, уперлась ладонями в его грудь:
— Перестань! Перестань же! Иначе…
— … иначе что? — Питер осклабился, сверкнув пожелтевшими зубами. — Ну? — Он даже отстранился, развел руками, будто издевался: — Что ты сделаешь? Ударишь меня? Давай! Или боишься?
Провокация чистой воды, но я поддалась. Раньше, чем успела это понять. Хило шлепнула его по небритой щеке и тут же осознала собственное бессилие. Что я против него? Женщина всегда слабее. Его все это только раззадоривало.
Он шумно выдохнул:
— Еще! Ну! Давай, давай! Что ты такая вялая?
Я опустила руки, сжала кулаки:
— Я закричу.
Он снова улыбнулся:
— Кричи. Любишь, чтобы смотрели? Я тоже не против.
Я нервно замотала головой, выставила руки, то ли отгораживаясь, то ли умоляя:
— Питер, прошу, не надо.
Последняя попытка достучаться до человека. Его не оглушал наир. Он делал это осознанно, намеренно. Зная, что совершает насилие. И ему это нравилось. Я чувствовала.
Питер по-прежнему смотрел на меня, вызывающе улыбаясь. Но улыбка медленно сползала с его лица, глаза холодели. Он рывком придавил меня к стене, пальцы удивительно проворно расстегнули пуговицы на пальто. Он задрал платье мне на талию и стаскивал панталоны. Запустил руку между ног, и меня ошпарило, огонь побежал по венам. Наир. Но не было никакого томления. Я почти задохнулась от мощного выброса. Но Питер ничего не ощущал. Я извивалась, пыталась схватить его за руки, но была настолько слаба, что мое сопротивление никак не мешало.
Я закричала, когда его палец толкнулся внутрь, завизжала, но он лишь сильнее придавил меня к стене, впился в губы. Я давилась его языком, задыхалась. Схватила за уши и тянула, отталкивая, со всей силы, до боли в пальцах. Рывками, со всей силы. Питер отстранился, скидывая мои руки. Его лицо и уши были красными. Он ударил меня по щеке:
— Сука!
Я прижала ладонь, пытаясь унять разлившуюся боль. Инстинктивно провела языком по зубам, прощупывая, все ли на месте. Но глаза Питера сверкали больным азартом. Жалили, будто протыкали насквозь. Он схватил меня за волосы и дернул вниз, заставив опуститься на колени. Я с ужасом увидела, как его руки потянулись к пряжке ремня. Он приспустил штаны, вываливая налитый член, перевитый толстыми чернильными венами.
Я не успела подняться. Он вновь схватил меня за волосы, встал так близко, что упирался членом мне в щеку. Водил им, ухватив другой рукой. Меня передергивало от омерзения. Он схватил меня за лицо, надавил под скулами:
— Открывай рот, шалава.
Я вцепилась в его руку, пыталась вертеть головой, но от боли немело лицо, челюсть разжималась. Он нажал еще сильнее:
— Открывай, сучка. И только попробуй показать зубы!
Казалось, он наслаждался звучанием этих слов. А меня выворачивало. От его голоса, от его запаха. В голове загудело колокольным звоном:
«Кусай!»
Я вздрогнула, услышав крик Этери. Тут же замерла, остолбенев. Питер уткнулся головкой в мои губы:
— Открывай!
«Кусай эту тварь!»
Я не могла ответить Этери. Но боялась, что если сделаю это — он убьет меня на месте.
«Кусай! Чего ты ждешь?»
Питер толкнулся мне в губы, давил на лицо. Я приоткрыла рот, не в силах больше терпеть ломящую боль, и толстый горячий орган скользнул в рот.
«Кусай!»
«Крик» Этери был таким истошным, что я едва не оглохла. Стиснула зубы, но у Питера оказалась слишком хорошая реакция — он успел освободить мой рот. Лицо обожгло ударом так, что я упала навзничь, стукнувшись затылком.
— Сука!
Он сел на меня верхом, и на удивление методично начал расстегивать пуговицы ворота платья. Я билась, извивалась. Но он лишь выпрямил мои руки вдоль тела и встал коленями на запястья, лишая движения.
«Ударь его!»
— Я не могу! — я продолжала ерзать в пыли, но чувствовала себя связанной.