Полковник, наконец, поднялся:
— Я должен беспокоить карнеха, опираясь на слова сумасшедшей?
Я постаралась вложить в голос все истеричные ноты, которыми надрывалась Этери в моей голове:
— Вы назвали сумасшедшей благородную дочь своего архона, полковник?
Он не отвечал. Я бормотала себе под нос, надеясь, что эта дура слушает:
— Скажи что-нибудь, что знаешь только ты.
Она молчала. Оставалось надеяться, что задумалась. Но могло ли быть что-то общее, что знала и королевская дочь, и этот проклятый полковник с границы?
Этери молчала. Наконец неуверенно пробормотала:
«Спроси его, знает ли он ушедший язык?»
Я сглотнула:
— Знаете ли вы ушедший язык, полковник?
Он ответил не сразу. Скрестил руки на груди, прищурился:
— Допустим.
Я чувствовала, что стерва волнуется:
«Повторяй за мной, как можно точнее».
Я старательно повторяла незнакомую бессмысленную тарабарщину, стараясь максимально точно скопировать ее произношение. С каждым словом лицо полковника вытягивалось. Он уже не ухмылялся.
Я не сразу поняла, что чужие слова, которые я проговариваю, обретают вполне конкретный смысл. Я перечисляла все известные, неизвестные и непроизносимые титулы великого архона Фаир-Сета, титулы его благородной дочери и повторяла короткую формулировку, которую зачитывает каждый военный виссарат, принося присягу.
Я замолчала. Голос Этери звучал насмешкой:
«Этот низкородный не знает ушедший язык. Он узнал лишь клятву. Но и этого должно быть довольно».
Полковник молчал. Лишь приосанился, помрачнел. Он казался растерянным. Наконец, вскинул голову:
— Услышанное не может убедить, но может заронить сомнение. Поскольку дело может касаться сиятельного архона и его благородной дочери, я не уполномочен выносить решения. Мои солдаты сопроводят вас в Виссар-Ат.
Я едва не выкрикнула:
— Сообщите Нордер-Галю!
— Вы направляетесь в Виссар-Ат.
Я похолодела: надежды больше не было.
Глава 33
Передо мной открывался исчерченный дождем рассветный Виссар.
Странное, одновременно завораживающее зрелище, царство камня и металла, мутного розоватого света. Катер мерно гудел, летел, будто по направляющей, над каким-то одиноким монорельсом с острым блестящим ребром, проложенным по вершине странной громадины. Я видела в ней какой-то железный акведук, будто возведенный из гигантского школьного конструктора. Мне казалось, что если судно немного снизится, днище попросту рассечет пополам.
Вокруг — шапки красно-желтых деревьев и бесконечные строения, похожие на усеченные пирамиды, крытые листами ржавого металла. Мне было хорошо видно с высоты. Мосты, иглоподобные башни, лестницы, толстые гнутые трубы, из которых валил сизый дым. Порой я замечала, как по таким же «акведукам» проносились другие катера. Будто ныряли в древесные кроны, прошивали, как пули. Воображение даже подставляло характерный звук выстрела.
Бесконечный город. Может, бесконечный пригород. Дорога не вела от поселка к поселку, как было привычно для нас. Она пролегала сквозь и над. И эта картина мелькала за окном уже несколько часов. По крайней мере, положение солнца говорило о том, что полдень уже давно миновал. Я не видела полей, садов. Лишь тусклый, испытанный на прочность непогодой металл и суровый серый камень. Обложное графитное небо придавало пейзажу особенную неприветливость, но находилось с ним в удивительной завораживающей гармонии, полной художественного смысла.
Этери будто позволяла мне смотреть на все это — повернула голову к окну и молчала уже несколько часов. Гул двигателя отдавался в металле катера вибрацией, и от этой мелкой тряски рана время от времени давала о себе знать. Тогда Этери, уже привычно, накладывала мягкую ладонь, и боль завязывалась капроновым узлом. Туго и надолго.
В моей голове впервые за последнее время было так пусто. Так тихо и спокойно. Наверное, это была обреченность, но мне так необходима была эта передышка. Последние дни оказались сплошным кошмаром. Сначала я обвинила себя в том, что сдалась. Это было просто и жестоко. Но я сочла это рациональностью. Сейчас я оказывалась запертой в летящей консервной банке. На сидении напротив — два солдата с направленными на меня винтовками. Я не могла даже открыть дверцу, чтобы выпрыгнуть, если бы вдруг решилась, потому что мое тело не слушалось меня. Я могла только смотреть. И просто наблюдать.
Даже строить планы было бессмысленно. Я понятия не имела, что ждет впереди. Впрочем, без возможности управлять собственным телом все теряло смысл. Единственным разумным решением представлялось договориться с этой сукой, упросить. Чтобы она позволила мне остаться хотя бы в самом крошечном уголке моего тела. Мне вдруг стало одновременно смешно и горько — я не умею умолять. Бабушка всегда хотела, чтобы я имела достоинство, гордость. Она так старалась вылепить из меня идеальную женщину… Нет, я не стала идеальной, но впитала в себя все житейски неправильное, непригодное. Нет во мне величия королевы. И плебейской гибкости тоже нет.
Начался какой-то большой город, или мы приблизились, наконец, к его центру. Строения стали выше, плотнее. Здесь будто было больше воздуха, света. Даже небо казалось выше и яснее. Дождь закончился. Монорельс теперь тянулся по улице, и я видела дома в несколько этажей из неоднородного серого камня. Кажется, это гранит. Балконы, узкие высокие окна, похожие на древние бойницы.
Я глянула вниз и увидела «людей». Толпы, собравшиеся, как мне показалось, у магазинчиков. Нарядные женщины в элегантных приталенных пальто, в шляпках и перчатках. Дети. Даже мужчины. В штатском. Последнее казалось непривычным и странным. Для нас виссараты — всегда в форме. Мужчины в форме. И никак иначе. Теперь же я видела плоские черные шляпы, плащи. Даже вкрапления цвета. Зеленый, лиственно-желтый, коричневый. Меня охватывало странное чувство, которому я не могла дать объяснения. Будто у них не могло быть этой обыденной жизни.
Этери словно повернулась во мне. Точно потягивалась, проснувшись:
«Виссар-Ат… Наконец-то…»
Я боялась ей ответить. Кто знает, как воспримут мою болтовню с самой собой солдаты.
Катер нырнул в тоннель, юркнул чередой каменных арок, полетел вдоль глухого гранитного забора, сбрасывая скорость. Полированные плиты отражали свет габаритных огней. Теперь начинало трепыхаться внутри, будто прошли несколько часов блаженного обреченного затишья, и вновь начиналась борьба. Кого и с кем? Жалкой мошки со шквальным ветром.
Судно шмыгнуло под низкие каменные своды, в полутьму, черкануло по полу брюхом и остановилось, содрогнувшись. Этери завертела головой, озираясь:
«Казармы дворцовой охраны», — казалось, она была недовольна.
С передних сидений катера кто-то вышел, я различила лишь смутный силуэт. Но мой конвой не шелохнулся. Солдаты будто вросли в сиденья, оружие все еще «смотрело» на меня. Казалось, за все время пути они и не пошевелились ни разу. Наконец, дверца открылась, и я услышала короткое:
— Выходи.
Этери не думала медлить. Ее движения отличались нервной демонстративной резкостью, которая отозвалась болью в боку. Но она теперь не обращала внимание. Неестественно выпрямилась, задрала подбородок, будто пыталась этой выправкой заявить о своем статусе. Она вернулась домой, и это окрыляло ее.
А я начинала паниковать. Схлынула бездумная пустота, одолевшая меня в дороге, и внутри неумолимо разливался страх. Теперь я не сомневалась, что архон узнает свою дочь. Как бы я не старалась. Кажется, это самое страшное, что может быть — осознание происходящего и невозможность хоть что-то изменить. Обреченное бессилие. Единственное, что я могу — молчать, как бы она не надрывалась внутри. Но сейчас мне казалось это неразумным — я все еще не оставляла наивной надежды договориться. Не было другого выхода. На каких угодно условиях. Выторговать хоть какие-то крохи. Может, она смягчится, думая, что я смирилась?
Я увидела прямо перед собой высокого виссарата с массивной цепью на широкой груди. Багровая кожаная куртка в натяг, на плечах подобием эполетов приколот короткий серый плащ.
Этери почти проурчала внутри, как довольная кошка:
«Кабен-Рид, чертов кобель… Начальник охраны моего отца».
Тут же в лицо ударил свет фонаря, заставляя зажмуриться до навернувшихся слез. Кабен-Рид молча смотрел на меня, поджав красивые пухлые губы, а меня почему-то атаковала совершенно неуместная мысль о том, что она спала с ним. Я просто знала это.
Он, наконец, кивнул:
— Иди за мной.
Этери с готовностью подчинилась, но ею двигало лишь желание поскорее расставить все по местам.
Мы свернули в низкий сводчатый тоннель. Мне в спину дышали гвардейцы из охраны. Мы прошли вдоль длинного рва с черной водой, поднялись по ступеням в темное низкое помещение без окон.
Все здесь было мрачным и приземистым, тяжелым, будто я находилась в каких-то старых городских катакомбах… или в тюрьме. Закрылась дверь, солдаты выстроились у стены. Кабен-Рид поправил бляху на плече, будто его заботило, как он выглядел:
— Мне доложили…
Он снова и снова всматривался в мое лицо, и неожиданно накатило то кошмарное воспоминание, когда мы стояли у решетки там, на старом заводе. Когда вошел Нордер-Галь. Казалось, все это было в прошлой жизни.
«Тогда почему ты привел меня сюда»?
Я не сразу поняла, что Этери просто потеряла чувство реальности. Может, и на нее что-то накатило. Кажется, она ждала ответа, но опомнилась:
«Спроси, почему он привел меня сюда?»
Упираться было неразумно. Я сглотнула:
— Почему вы привели меня сюда?
«Ты! Ты!» — Этери взвизгнула так, что заложило уши.
Я поспешила поправиться:
— Почему ты привел меня сюда?
Но Кабен-Рид, кажется, уже зацепился за мою оплошность. Уголок губ дрогнул, взгляд загорелся интересом. Он наверняка прекрасно знал, что Этери никогда не назвала бы его на «вы». Он сделал шаг вперед, приблизился, снова всматриваясь в мое лицо. Повел носом, пытаясь что-то учуять.