Кевин пожал плечами:
— Это ее проблема.
— Раз ты не желаешь ее видеть, значит, это ваша общая проблема.
Кевин снова шагнул к лестнице.
— Не можешь сегодня сама подать чертов чай?
И снова Молли стало не по себе. Что-то неладно.
— Кевин, подожди.
Он нетерпеливо обернулся. Она твердила себе, что это не ее дело, но остановиться не могла:
— Лили сказала, что она твоя тетка.
— Да, и что из того?
— Как только она посмотрела на тебя, у меня возникло какое-то странное чувство.
— Выкладывай, Молли, и покончим с этим. У меня полно дел.
— Она смотрела на тебя так, что у меня сердце разрывалось.
— Что-то не верится.
— Она любит тебя.
— Она совершенно не знает меня.
— Я, кажется, понимаю, почему ты так расстроен. — Молли осеклась. Наверное, зря она начала этот разговор, но скрыть от него свою догадку не могла. — По-моему, Лили тебе не тетка, Кевин. Она твоя мать.
Глава 12
— Сливочная помадка! — воскликнул Бенни, облизываясь. — Люблю сливочную помадку!
Кевин отшатнулся, словно его ударили в живот.
— Откуда ты… Этого никто не знал!
— Догадалась.
— Не правда! Это она проболталась, черт бы ее побрал!
— Лили и словом не обмолвилась. Но я больше ни у кого не видела такого же оттенка глаз, как у тебя.
— По глазам? Ты все прочитала по ее глазам?
— Нет, было кое-что еще.
Тоскливо-просящее лицо Лили, пожиравшей глазами Кевина. Тетки так не смотрят. И намеки Лили.
— Она рассказывала, что ушла из дома совсем юной и попала в беду. А твои родители были намного старше. Догадаться было легко.
— Да, ты весьма наблюдательна.
— Я писательница. По крайней мере была ею. Для нас самое главное — интуиция.
Кевин отшвырнул молоток.
— Я ухожу.
Она пойдет с ним. Он не бросил ее вчера, и она не оставит его сейчас.
— Давай нырнем с обрыва! — выпалила она.
Кевин остановился.
— Хочешь нырять с обрыва?!
Не хочу я никакого обрыва. Считаешь меня полной идиоткой?
— Почему нет?
Кевин долго не сводил с нее глаз, потом сказал:
— Ладно, заметано.
Происходит именно то, чего она так опасалась, но уже не отступишь. Если она откажется нырять, он снова обзовет ее трусихой и леди Крольчишкой. Так прозвали ее ребятишки в детском саду, когда Молли читала им свои истории, но в его устах это звучало далеко не так невинно.
Через полтора часа она снова лежала на плоском камне у подножия утеса, стараясь отдышаться. Пригревало солнышко, камень был теплый, и она решила, что все не так уж плохо. В конце концов, она неплохая ныряльщица, и иногда не мешает и рискнуть. Самое противное — тащиться вверх по проклятой тропе, чтобы снова броситься с утеса.
Молли услышала шаги Кевина, взбиравшегося вверх, но в отличие от нее он не задыхался. Она закрыла глаза. Если их открыть, она снова увидит то, на что уже любовалась украдкой.
Перед тем как нырнуть в первый раз, он разделся до трусов. Просто смотреть больно: эти перекатывающиеся мышцы, гладкая кожа, широченные плечи, узкая талия… Молли боялась (или надеялась?), что трусы соскользнут с него прямо в воздухе, но он каким-то образом ухитрился не потерять их.
Она приструнила свое разгулявшееся воображение. Именно подобного рода фантазии и довели ее до беды. Может, самое время напомнить себе, что любовник Кевин не столь уж завидный? Скорее наоборот — совершенно обычный.
Нет, это несправедливо. Нельзя валить с больной головы на здоровую. Мало того что он спал, так ведь и она ничуть ему не нравилась! Кому охота заниматься любовью с женщиной, которая ничего для тебя не значит?
Увы, есть вещи, которых не изменишь. Он, похоже, преодолел свое презрение к ней, но ничем не показал, что находит ее сексуально неотразимой… или хотя бы чуточку привлекательной.
То, что она, оказывается, способна думать о сексе, тревожило и одновременно вселяло надежду. Неужели арктический холод, сковывавший ее душу, начал отступать?
Кевин плюхнулся рядом и вытянулся на спине. От него несло жаром, озером и авантюризмом.
— Больше никаких сальто, Молли. Ты пролетела слишком близко от камней.
— Только один раз! Кроме того, я точно знаю, где край.
— Я ясно выразился?
— Иисусе, я словно слышу Дэна! Вы что, сговорились?
— Даже думать не хочется, что он сказал бы, увидев, какие фортели ты откалываешь!
Оба замолчали. Но даже возникшая тишина Казалась на удивление дружелюбной. И хотя каждая мышца ее тела ныла, такого умиротворения Молли давно не испытывала.
Дафна, загоравшая на большом плоском камне, вдруг увидела промчавшегося по тропинке Бенни. Он плакал.
— Что случилось, Бенни?
— Ничего. Проваливай!
Молли встрепенулась. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как Дафна и Бенни в последний раз вели воображаемые беседы. Может, это просто случайность? Ошибка?
Она повернулась к Кевину. Конечно, грех нарушать такую мирную атмосферу, ведь им так хорошо сейчас вместе, но без ее помощи он вряд ли сможет общаться с Лили, избегая крика и грубости.
Кевин, казалось, задремал. Она заметила, что ресницы у него темнее волос, которые на висках уже начали подсыхать.
Привстав, она спросила:
— Ты всегда знал, что Лили — твоя родная мать?
Кевин даже глаз не открыл.
— Родители сказали, когда мне исполнилось шесть.
— Они правильно сделали, что не пытались утаить это от тебя, — решила Молли, но Кевин ничего не ответил. — Лили тогда, наверное, была совсем еще молода. Ей и сорока не дашь.
— Ей пятьдесят.
— Не может быть!
— Голливуд, что ты хочешь! Несколько пластических операций.
— Ты часто видел ее в детстве?
— Только по телевизору.
— Она не приезжала?
Где-то совсем близко раздался стук дятла. Над озером описывал круги ястреб.
— Как-то раз явилась, когда мне было шестнадцать. Должно быть, в Городе Мишуры к тому времени дела шли неважно.
Он внезапно открыл глаза и сел. Молли показалось, что Кевин сейчас вскочит и уйдет, но он повернулся и уставился на воду.
— Что бы кто ни говорил, а у меня одна мать — Майда Такер. Не знаю, что за игру затеяла эта королева стриптиза, явившись сюда, но я в ней не участвую. Пусть секс-бомба в отставке пробует свои чары на других.
Уничижительное «секс-бомба» пробудило в Молли давние воспоминания. Раньше так именовали Фэб. Как-то сестра в гневе бросила: «Иногда я думаю, что слово „секс-бомба“ изобрели мужчины, чтобы показать свое превосходство над женщинами, куда лучше, чем они, освоившими искусство выживания».
— Наверное, все же стоит поговорить с ней, — предложила Молли. — По крайней мере узнаешь, что ей нужно.
— Плевать мне на то, что ей нужно! — рявкнул Кевин и стал натягивать джинсы. — Ну и неделька выдалась! Просто отвратная!
Может, для него, но не для Молли. Давно ей не было так хорошо.
Он пригладил влажные волосы и уже спокойнее спросил;
— Не передумала ехать в город?
— Конечно, нет!
— Если отправиться прямо сейчас, то успеем до пяти.
Подашь чай одна, хорошо?
— Да, но сам понимаешь, рано или поздно тебе придется объясниться с Лили.
Щека Кевина нервно дернулась, лицо помрачнело, брови сошлись на переносице.
— Ты права, но я сам выберу время и место для этого разговора.
Лили стояла у чердачного окна, наблюдая, как Кевин сажает в машину богатую наследницу. При мысли о том, как пренебрежительно он обошелся с ней, во рту стало горько.
Ее малыш… Ребенок, которому она дала жизнь, когда была еще совсем девочкой. Сын, которого она отдала сестре с просьбой вырастить как своего.
Лили до сих пор была уверена, что поступила правильно, и успехи Кевина в жизни и карьере служили лучшим тому доказательством. Что ждало незаконного отпрыска необразованной, невежественной семнадцатилетней девчонки, дурочки, обманутой и брошенной, но мечтающей о карьере кинозвезды?
Она отошла от окна и села на кровать. Того парня она встретила, когда впервые вышла из автобуса в Лос-Анджелесе. Такого же, как она, подростка, только что явившегося из Оклахомы в поисках работы каскадера. Они поселились в номере грязного третьеразрядного мотеля, чтобы сэкономить деньги. Оба были молоды, жадны до удовольствий и скрывали страх перед незнакомым, чужим и неприветливым городом, предаваясь неумелому сексу и без конца хвастаясь. Он исчез еще до того, как узнал о ее беременности.
К счастью. Лили сумела найти работу официантки. Одна из приятельниц постарше, Бекки, пожалела ее и предоставила ей кров. Бекки тоже была матерью-одиночкой и к концу тяжелого жаркого дня уставала настолько, что терпения справляться с трехлетней непоседой просто не оставалось. Она раздражалась и кричала на дочку. Наблюдать, как малышка прячется в угол от грубых окриков, а то и от пощечин, было нелегко, но одновременно стало неплохим отрезвляющим средством для Лили. За это время она многое поняла. Реальность оказалась более жестокой, чем она думала, поэтому за две недели до рождения Кевина Лили позвонила Майде и рассказала о ребенке. Ее сестра и Джон Такер немедленно выехали в Лос-Анджелес и оставались с ней вплоть до родов. Они просили Лили поехать с ними в Мичиган, но она не соглашалась — главным образом потому, что по их взглядам понимала: им вовсе этого не хочется.
В больнице Лили при каждом удобном случае старалась взять младенца на руки и шептала ему слова любви. Она видела, как лицо сестры освещается счастьем всякий раз, когда та поднимает Кевина. Видела, как радуется Джон. Это было лучшим доказательством того, что они станут хорошими родителями малышу. Лили одновременно любила и ненавидела их за это. Самым ужасным днем в ее жизни стал тот, когда они увезли ее сына. Две недели спустя она встретила Крейга.
Лили по-прежнему считала, что поступила правильно, отдав сестре Кевина, но цена все же оказалась слишком высока.