Просыпаюсь от этого кошмара в странной комнате. В окно вижу, как вдоль реки гуляют люди. Мое внимание привлекает стул. Где же я видел такой стул? Стул здесь -- ключ. Тяжелый неудобный стул. Им хорошо только кого-нибудь по голове бить, да и то, если человек отвернется, -- или же обороняться от атакующего льва. По крайней мере, стул не хлипкий.
Наконец, просыпаюсь в настоящей комнате в Лоуренсе, Канзас, в три часа утра. Просматриваю свои записи снов. Женщина по телефону говорит, что двух врачей ей не нужно. Обстановка явно венерианская. Чуждая и отвратительная.
Две отчетливые картинки. Прохожу мима банка "Чейз-Манхэттен". Вижу мистера Боулза (не П. Боулза, а того Боулза, который служил в банке "Чейз" в Лондоне). На банк этот совершили налет три человека -- один был переодет женщиной, в руках обрез. Я прибыл туда через несколько минут после ограбления. Читаю "Рассеченное Я" Лэнга(94) -- на столе с завтраком. Перехожу к истории Дэвида, восемнадцатилетнего пациента с тягой выступать в женских ролях перед зеркалом. Во сне я вижу, как Боулз сидит за своим рабочим столом без пиджака, рукава рубашки закатаны. Он говорит, что на пенсию можно уйти и по тарифам черного рынка, то есть сыграть на расхождении официального и черного курсов.
Я отправляюсь в космос, а Мэк Томас(95) начинает творить какую-то хуйню. Там Ханке, его лицо избито и распухло. Джек Андерсон -- в шоке, когда я отказываюсь поддерживать его дальше. У меня во рту -- жевательная резинка и комок листьев. Шимпанзе едят мясо, которое откусывают и отрывают от своей добычи комками листьев. Убийства на улице Морг. Орангутанг засовывает женщину в дымоход и отрезает у другой женщины голову опасной бритвой. Сон о двух фигурах, обернутых простынями, заляпанными гноем. Жевательная резинка в возобновляющемся сновидении. Может ли соотноситься с половой травмой, связанной с оральной стимуляцией члена? Здание высотой в двадцать два этажа, довольно квадратное, примерно тридцать на тридцать, построено из желтой композитной доски, как общежития под Боулдером. Апельсинодавильная машина. Я вижу всю свою руку, указывающую на северо-запад. Смотрю в зеркало и вижу негритянское лицо, но руки мои, лежащие на раковине -- белые.
Поток на Развязке Б. Пронизан железом. Темная фигура шимпанзе или гориллы во сне, и большой лемур -- он подходит к моей руке, розоватое свиноподобное существо -- некоторые лемуры размерами с крупного поросенка.
-- Ты разве меня не хочешь? Я могу быть любым для любого, кто меня полюбит.
-- Ты -- Билли? -- Глажу большого белого кота. -- Ты хочешь меня?
В странной квартире. Краем глаза замечаю черную и белую кошек. Отец пытается застрелиться из моего тупорылого. Я плачу и говорю:
-- НЕТ НЕТ НЕТ!
Мимолетный взгляд на инопланетный город, вздымающийся в небеса, с медными луковками и куполами на крышах. Там пара миниатюрных мальчиков, футов двух ростом, протягивают ручонки для пожатия. Они будто тянутся сквозь какую-то среду, которой мне не видно. Сказать, что ручонки у них -крошечные, недостаточно. Это ручонки из другой сферы.
Мои сексуальные чувства в человеческих понятиях, кажется, отсохли или, скорее, принадлежат телу и разуму, в которых меня больше нет. Но я сохраняю в себе интенсивную эмоцию по отношению к животным. Вообразите большого лемура. Лемур размерами с меня самого и ластится ко мне -- ничего сексуального, здесь все гораздо сильнее.
Еду по Парижу в такси с головокружительной скоростью, в любой миг ожидая столкновения. Отдаленный район складов и пустых улиц. Мы собираемся навестить мсье Жене. Вверх по широкой лестнице старого здания, подходим к его двери, где нас встречает женщина и проводит внутрь. Жене сидит за столом в инвалидном кресле. В комнате -- несколько человек, среди них, похоже, араб-полицейский в форме. У Жене лицо гораздо крупнее и странного желтого оттенка. Я говорю ему, что он хорошо выглядит.
Мы заходим в другую комнату. Кажется, ему нужна какая-то моя терапевтическая помощь. Я совсем не уверен, что могу ему помочь. Вот все сборище рассыпается. Я ухожу с Жене в многоквартирный дом. Он должен ненадолго зайти к своему редактору. Я говорю, что подожду его внизу. Женщина спрашивает, буду ли я пить кофе. Я отвечаю, что да, и она также приносит мне бутылку ликера с золотыми хлопьями внутри -- я могу его забрать с собой в Америку на пароходе. Кроме этого, у меня есть "кольт-питон" -- мне его кто-то дал. Как же пронесу его через таможню?
Вот редактор спускается вниз. Он моложав, одет в голубую джинсовую рубашку. Приглашает меня наверх, где мне предлагают маджун в разных пирожных. Здесь Алан Ансен, Брайон приедет в другой машине. Я съедаю несколько пирожных.
Назад, сквозь шестидесятые, медленный перерыв в наркотическом давлении... теперь назад сквозь пятидесятые... Анслингер(96) полным ходом. Морфиевые и дилаудидные сценарии... Пантопонная Роза... Торчки прежних лет на углу 103-ей и Бродвея... Назад назад щёлк-пощёлк... Разовые шприцы... Вторая Мировая... Тридцатые... Героин по 28 долларов за унцию -- назад назад... Депрессия, двадцатые... кинозвезды под кайфом, Уолли Рид... Уилсон Мизнер(97)... Первая Мировая... Пусть горят очаги в домах хоть бушует пламя в сердцах... назад, еще до законов... другой воздух... иной свет... бесплатный обед и пиво по пять центов за кружку... назад... никаких связующих линий с настоящим... обрежьте все линии... вот идут фонарщики, призрачные уединенные места... Вестморленд-плэйс... Портленд-плэйс... пустые дома, листву сдувает, и она плывет обрывками времени... радиомолчание на Портленд-плэйс... вороватые сомнительные личности, ночлежки и закусочные, опиумные притоны, бордели...
Приезжаю в Испанию. Времени -- ровно на то, чтобы сойти с парохода, и несколько пассажиров спускаются по трапу сразу в нечто похожее очень большую гостиную, размерами примерно с Бункер, с убогой мебелью со свалки.
Следующее: собираю вещи к отъезду. Кажется, происходит революция, и в отдалении слышны выстрелы. С Мортом в комнате, где есть душ. Он говорит, что хочет принять душ, а я отвечаю:
-- Я тоже, -- и начинаю снимать одежду, у меня встает, и я чуть было не кончаю, проснувшись.
Две ночи назад -- вещий сон. Вечеринка или какое-то празднование, присутствует довольно много народу... Джеймс, Брайон. Там Иэн, и мы заходим в спальню этого дома (а дом -- не мой), чтобы заняться этим. Но я не могу стащить с рук куртку и свитер...
Возвращаясь к вечеринке: там молодой человек с бородой. Я вижу его достаточно отчетливо, лет тридцати... тихий, приятный. И вот в спальне я вижу его же за окном. Между спальней и другой комнатой, в которой люди, -перегородка. В одном ее углу -- рваная дыра, в которую просачивается свет кричащего оттенка -- ярко-оранжевый и черный, нереальный, точно плакат ко Дню Всех Святых, цвета слишком яркие, в жизни таких не бывает.
Вчера вечером поехал на день рождения к Джону Майерсу, и там был тот молодой человек с бородой, которого я видел во сне. Мы беседуем об оружии. Это он подстрелил того гуся, которого мы едим? Выстрел номер 2, разумеется... из помпового 12 калибра.
Сон об Уэйне Пропсте -- за ним окно, наполовину растаявшее, и он говорит, что мы можем вызвать любую политическую фигуру в зависимости от своего желания и благоразумия. Я признался, что вижу животных -- кенгуру и жирафов, но свет должен быть приглушен. Я гладил собаку, а потом в моей постели оказывалась собака или другое животное с розовой головой. Я снимаю у него с головы блоху и давлю ее ногтями.
Озеро днем
27 июля 1991 года -- после трех недель в больнице Топеки, по поводу тройного шунтирования и перелома бедра.
Лечу над африканским пейзажем в старом и хлипком жестяном самолетике. Я -- в маленьком отсеке без окон, меня болтает; если самолет перевернется вверх брюхом, я пойму -- вот Оно. Но мы приземляемся на краю озера или узкого залива, в котловине. Стоя на берегу, я вижу, как в прозрачной желтой воде резвится рыба на глубине двадцати-тридцати футов и еще глубже ближе к середине. Листья лилий трех футов в поперечнике, желтовато-серые, некоторые сверху сухие -- другие насквозь мокрые, стебли уходят вниз в прозрачную спокойную воду. Вдалеке -- узкая бухточка под ясным золотым светом дня.
В этой больнице случались периоды блаженной безмятежности без боли. (Я вздрагиваю, просыпаясь с криком страха.) Соскальзываю, падаю все глубже и глубже в легкий покой после опасного путешествия, молчащий мир у дневного озера, где солнце никогда не заходит и где всегда день близится к закату.
Как мы попали сюда, в это место где-то в Африке? В старом и хлипком жестяном самолете. Он летел в отделанном металлом маленьком отсеке -листовое железо, вроде внутренности оргонного аккумулятора. Окон не было, но светло. Он ощущал вибрацию и знал, что самолету грозит авария, но аппарат садится, и он выходит наружу.
Он -- на краю озера, в середине глубина -- шестьдесят футов. В поперечнике озеро -- около двухсот ярдов. На другом берегу -- деревня. Черные ребятишки цепочкой бредут по берегу озера в белых костюмчиках и платьицах. Вода -- прозрачно-желтая, круто уходит к центру в глубину. Плавают листья лилий трех футов в поперечнике, а стебли спускаются на дно в зеленовато-желтой дымке -- там косяками ходит черная рыба. Длиной она от одного фута до трех. Озеро находится в котловине. Вдалеке, в золотистом сиянии я вижу еще какую-то водную гладь -- озеро побольше или река.
Я стою на ближней стороне котловины с летчиком, он одет в шорты и гольфы по колено. Он что-то говорит о белых камнях, которые усеивают весь склон, ни один из них не больше шарика для пинг-понга. За край мне не видно.
Неторопливо ноздри мне наполняет знакомый запах. Моча? Моча!!! Это озеро мочи. Многие годы крепкой желтой мочи. И медленно весь безрадостный ужас этого застойного места бьет его, точно ногой под дых.
-- Рыбку половим, кто за? -- Чешуя покрыта коркой кристаллов желтой мочи, мясо желтое и маслянистое от мочи. Где же самолет? Никакого самолета здесь нет. Он пытается добраться до кромки котловины. Постоянно поскальзывается на белых камешках, гладких и скользких. Где же летчик? Никакого летчика здесь нет. Солнце не движется. Лишь неизменное сияние в золотой дали, на величественной желто-коричневой реке дерьма и мочи.