– Слышал, вы с Трэвисом расстались пару недель назад. – Паркер поднял ладонь, увидев мое раздражение. – Это не мое дело. Просто ты выглядишь расстроенной, а я хотел сказать, что мне жаль.
– Спасибо, – буркнула я, открывая чистую страницу в тетради.
– А еще я хотел извиниться за свое поведение. Я говорил… неприятные вещи. Просто я разозлился и выплеснул свой гнев на тебя. Мне жаль, я был несправедлив.
– Паркер, свидания меня не интересуют, – предупредила я.
– Я не пытаюсь воспользоваться возможностью, – усмехнулся он. – Мы по-прежнему друзья, и я хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
– Я в порядке.
– Ты едешь домой на День благодарения?
– Я поеду домой к Америке. Обычно я отмечаю Благодарение там.
Паркер хотел что-то сказать, но тут началась лекция.
Разговор о Дне благодарения заставил меня вспомнить о прежних планах – помочь Трэвису с индейкой. Я размышляла, как все могло быть, и поймала себя на мысли, что волнуюсь, не закажут ли они опять пиццу. Сердце мое сжалось. Я мгновенно отбросила прочь эти мысли, пытаясь сосредоточиться на словах доктора Баллард.
После уроков я увидела, как ко мне со стоянки бежит Трэвис. Мое лицо вспыхнуло. Он снова был гладко выбрит и одет в толстовку с капюшоном и любимую красную бейсболку. Из-за дождя Трэвис пригнулся.
– Эбс, увидимся после перемены, – сказал Паркер, прикасаясь к моей спине.
Я ожидала увидеть в глазах Трэвиса злость, но он будто и не заметил Паркера.
– Привет, голубка, – сказал Трэвис, подходя.
Я неловко улыбнулась, а он положил руки в карманы толстовки.
– Шепли сказал, что ты поедешь с ним и Америкой в Уичито завтра.
– Да.
– Ты проведешь все выходные у Америки?
Я пожала плечами, пытаясь вести себя непринужденно.
– Мы очень близки с ее родителями.
– А как же твоя мама?
– Трэвис, моя мать пьяница. Она даже не узнает, что был День благодарения.
Трэвис вдруг занервничал, а мой желудок сжался от вероятности второго публичного разрыва. Прогремел гром, и Трэвис поднял голову, прищуриваясь из-за крупных капель дождя, падающих ему на лицо.
– Хочу попросить тебя об одолжении, – сказал он. – Иди сюда. – Он завел меня под ближайший козырек, и я послушно пошла следом, пытаясь избежать очередной сцены.
– Что еще за одолжение? – с подозрением спросила я.
– Мой… э… – Трэвис переступил с ноги на ногу. – Папа и парни ждут, что ты придешь в четверг.
– Трэвис! – возмутилась я.
Он посмотрел на свои ноги.
– Ты говорила, что придешь.
– Знаю, но… теперь это слегка неуместно, не находишь?
На Трэвиса, казалось, мои слова никак не повлияли.
– Ты говорила, что придешь.
– Мы были вместе, когда я согласилась. Ты знал, что я не пойду.
– Нет, не знал. Теперь уже слишком поздно. Томас летит сюда, Тайлер взял отгул на работе. Всем не терпится увидеть тебя.
Я съежилась, наматывая на палец мокрые пряди.
– Они ведь и так приехали бы, да?
– Не все. Мы уже давно не собирались всей семьей на День благодарения. Они пообещали приехать, когда я упомянул настоящий ужин. На нашей кухне женщины не было со смерти мамы… Да нет же, – тряхнул головой Трэвис, – дело совсем не в твоем поле, не подумай. Просто мы хотим, чтобы ты пришла. Это все, чего я прошу.
– И ты не рассказал им про нас? – проговорила я с укоризной в голосе. Трэвис заколебался, а потом ответил.
– Папа стал бы выяснять причину, а я не готов общаться с ним на эту тему. Он бы все уши мне прожужжал, какой я болван. Голубка, пожалуйста, приходи.
– Мне нужно поставить индейку в шесть утра. Тогда нам придется отправиться туда в пять часов…
– Или переночевать там.
Я изогнула брови.
– Ни за что! Мне и так придется врать твоей семье и притворяться, что мы по-прежнему вместе.
– Я же не прошу тебя поджечь себя!
– Тебе следовало сказать им!
– Я и скажу. После Дня благодарения… Обязательно скажу.
Я вздохнула и отвернулась.
– Если пообещаешь, что это не какая-то уловка, чтобы вернуть меня, тогда хорошо.
– Я обещаю, – кивнул он.
Хотя Трэвис и пытался скрыть это, я видела, как загорелись его глаза. Я поджала губы, сдерживая улыбку.
– Увидимся в пять.
Трэвис нагнулся и поцеловал меня в щеку, задерживаясь чуть дольше положенного.
– Спасибо, голубка.
Америка и Шепли встретили меня у дверей в столовую, и мы вместе зашли внутрь. Я рывком вытащила столовые приборы из подставки и бросила тарелку на поднос.
– Эбби, да что с тобой? – спросила Америка.
– Завтра я не еду с вами, ребята.
Шепли открыл рот от удивления.
– Ты идешь к Мэддоксам?
Америка перевела на меня взгляд.
– Что?
Я вздохнула и отдала кассиру документы общежития.
– Когда мы летели в самолете, я пообещала Трэвису, что пойду. Он уже всех оповестил.
– Скажу в его защиту, – начал Шепли. – Он же ведь не думал, что вы расстанетесь. Он считал, ты придешь. К тому времени, как он осознал твой решительный настрой, было уже слишком поздно.
– Шеп, все это чушь собачья, сам знаешь, – закипела Америка. – Эбби, если не хочешь, то не обязательно ходить.
Она была права. Не сказать, что у меня не оставалось выбора. Однако я не могла поступить так с Трэвисом. Даже если ненавидела бы его. А это было не так.
– Если я не пойду, ему придется объяснять им все, а я не хочу испортить им День благодарения. Они все соберутся дома в уверенности, что я приду.
– Эбби, ты им действительно очень нравишься, – улыбнулся Шепли. – На днях Джим разговаривал о тебе с моим отцом.
– Отлично, – пробормотала я.
– Эбби права, – сказал Шепли. – Если она не придет, Джим весь день будет ворчать на Трэвиса. Нет смысла портить им весь праздник.
Америка обняла меня за плечи.
– Можешь поехать с нами. Ты же больше не встречаешься с ним, и тебе не обязательно опять спасать его.
– Знаю, Мерик. Но так надо.
Солнце за окном расплавленным золотом ложилось на здания, а я стояла перед зеркалом и расчесывалась, пытаясь понять, как буду притворяться на Дне благодарения.
– Эбби, всего на один день. Ты продержишься, – сказала я отражению.
Притворство не было для меня проблемой, но, если мы оба станем притворяться, неизвестно, что получится. Когда Трэвис завезет меня после ужина, я должна буду принять решение. Решение, искаженное фальшивым чувством радости, которое мы станем изображать для его семьи.
Тук, тук.
Я повернулась и посмотрела на дверь. Кара весь вечер не возвращалась в комнату, а Америка с Шепли были уже в пути. Я не могла понять, кто пришел. Положив расческу на стол, я открыла дверь.
– Трэвис, – выдохнула я.
– Готова?
Я изогнула бровь.
– К чему?
– Ты сказала забрать тебя в пять.
– Я имела в виду пять утра! – скрестила я руки на груди.
А… – Трэвис явно огорчился. – Тогда мне надо позвонить отцу и сказать, что мы не останемся на ночь.
– Трэвис! – возмущенно проговорила я.
– Я пригнал машину Шепа, чтобы нам не пришлось заталкивать сумки на мотоцикл. В доме есть гостевая комната, где ты сможешь расположиться. Мы могли бы посмотреть кино или…
– Я не собираюсь ночевать в доме твоего отца!
Трэвис поник.
– Хорошо. Я… э… увидимся утром.
Он сделал шаг назад, и я захлопнула дверь, прислоняясь к ней. Внутри меня бурлили разнообразные эмоции. Я раздраженно выдохнула. Перед глазами отчетливо стояло огорченное лицо Трэвиса. Я дернула дверь на себя и вышла за порог, увидев, как Трэвис медленно удаляется по коридору и набирает по телефону номер.
– Трэвис, подожди. – Он крутанулся, и от его обнадеженного выражения лица на душе у меня заныло. – Дай мне минутку собрать вещи.
На его лице появилась благодарная улыбка, и он вернулся в комнату, с порога наблюдая, как я запихиваю вещи в сумку.
– Голубка, я по-прежнему люблю тебя.
Я не подняла головы.
– Не начинай. Я делаю это не для тебя.
До дома его отца мы ехали в молчании. Вся машина будто пропиталась нашим нервным напряжением, и я с трудом сохраняла спокойствие, сидя на холодном кожаном сиденье. Как только мы приехали, на крыльцо вышли улыбающиеся Трентон и Джим. Трэвис вытащил из машины наши сумки, и Джим похлопал его по спине.
– Рад видеть тебя, сын. – Улыбка Джима стала шире, когда он взглянул на меня. – Эбби Эбернати. Мы с нетерпением ждем ужина. Прошло много лет с тех пор, как… Что ж. Много времени прошло.
Я кивнула и проследовала за Трэвисом в дом. Джим положил руку на свое брюшко и довольно улыбнулся.
– Трэв, я разместил вас в гостевой спальне наверху. Я сообразил, что вы не захотите воевать в твоей комнате с близнецом.
Я взглянула на Трэвиса. Слова давались ему с трудом.
– Эбби… она займет… займет гостевую комнату. А я размещусь в своей.
Трентон состроил рожицу.
– Почему? Разве она не живет с тобой в квартире?
– Не совсем, – ответил Трэвис, отчаянно пытаясь избежать правды.
Джим и Трентон переглянулись.
– Комната Томаса за многие годы превратилась в склад, поэтому я собирался пустить его к тебе в спальню. Но, думаю, он может поспать и на диване, – сказал Джим, глядя на потрепанные выцветшие подушки в гостиной.
– Джим, не переживайте. Мы просто хотели проявить к вам уважение, – сказала я, прикасаясь к его руке.
Смех Джима прогрохотал на весь дом, и он похлопал меня по ладони.
– Эбби, ты познакомилась с моими сыновьями. Ты должна понимать, что меня, черт побери, невозможно чем-то оскорбить.
Трэвис кивнул в сторону лестницы, и я последовала за ним. Он ногой открыл дверь и поставил на пол наши сумки, глядя на кровать, а потом поворачиваясь ко мне.
По периметру комнаты шли коричневые панели, а коричневый ковер на полу был совсем истрепанным. Стены – грязно-белого цвета, где-то откололась краска. На стене была лишь одна фотография – Джима и мамы Трэвиса. На голубом студийном фоне стояла молодая пара с пушистыми волосами и улыбками на лице. Наверняка эту фотографию сделали, когда еще у них не появились мальчики, им обоим – не больше двадцати.