– Трэвис, я… не думаю, что смогу так.
Он сильнее прижал меня к себе, и по моей щеке скатилась первая слезинка.
– Не смогу так, – зажмурилась я.
– Тогда не надо, – проговорил он. – Дай мне еще один шанс.
Я попыталась вырваться, но объятия были слишком крепкими, чтобы сбежать. Я закрыла лицо ладонями и заплакала. Мои всхлипы сотрясали наши тела. Трэвис печально посмотрел на меня.
Своей большой нежной ладонью он отвел с моего лица руки и поцеловал ладонь. Я прерывисто вздохнула, когда он скользнул взглядом по губам и остановился на глазах.
– Голубка, я никого не полюблю так, как тебя.
Я шмыгнула носом и прикоснулась к его лицу.
– Не смогу.
– Знаю, – сказал он надломленным голосом. – Я не раз убеждался, что недостаточно хорош для тебя.
– Трэв, дело не только в тебе, – скривилась я. – Мы не подходим друг другу.
Он покачал головой, желая возразить, но передумал. Тяжело вздохнув, он опустился мне на грудь. Когда часы в дальнем конце комнаты стали показывать одиннадцать, дыхание Трэвиса замедлилось и выровнялось. Мои веки отяжелели, я несколько раз моргнула, а потом провалилась в сон.
– Ой! – вскрикнула я, отдергивая руку от духовки и засовывая обожженные пальцы в рот.
– Голубка, ты в порядке? – спросил Трэвис, шаркая ко мне через комнату и натягивая на себя футболку. – Черт! Пол замерз, черт его дери!
Я сдержала смех, наблюдая, как Трэвис прыгает сначала на одной ноге, потом на другой, пока его ступни не привыкли к температуре остывшего кафеля.
Сквозь жалюзи проникли первые солнечные лучи, и все Мэддоксы, за исключением одного, спокойно спали в своих постелях. Я продвинула старенький противень в глубь духовки и закрыла дверцу, подставляя пальцы под холодную воду.
– Ты можешь вернуться в кровать. Мне просто надо было поставить индейку.
– Ты идешь? – спросил Трэвис, обхватывая себя руками и пытаясь согреться.
– Да.
– Тогда веди, – сказал он, махая рукой в сторону лестницы.
Трэвис снял футболку, мы забрались в постель и натянули одеяло до подбородка. Он обнял меня, и мы оба задрожали в ожидании тепла.
Трэвис поцеловал меня в макушку и заговорил:
– Смотри, голубка. На улице снег.
Я повернулась к окну и увидела белые хлопья в свете уличного фонаря.
– Как на Рождество, – сказала я, начиная согреваться. Трэвис вздохнул, и я повернулась посмотреть ему в лицо.
– Что?
– Тебя не будет здесь на Рождество.
– Я здесь сейчас.
Он приоткрыл губы и наклонился, чтобы поцеловать меня, но я отстранилась и покачала головой.
– Трэв…
Он стиснул меня в объятиях и наклонился, карие глаза наполнились решимостью.
– У меня осталось меньше суток с тобой, голубка. Я собираюсь поцеловать тебя. Собираюсь сегодня все время целовать тебя. Целый день. При каждом удобном случае. Если хочешь, чтобы я остановился, только скажи, но пока ты ничего не сказала, я не потеряю ни секунды нашего последнего дня вместе.
– Трэвис…
Я надеялась, он не обманывает себя насчет того, что произойдет по окончании вечера. Я приехала сюда, чтобы притворяться. Но, как бы тяжело ни было нам потом, мне не хотелось говорить ему нет.
Трэвис заметил, что я смотрю на его губы, и снова приоткрыл свои, прижимаясь к моему рту. Все началось с невинного поцелуя, но, как только он проник внутрь языком, я отозвалась на ласки. Тело Трэвиса тут же напряглось. Он прильнул ко мне, дыша через нос. Я перекатилась на спину, а Трэвис лег сверху, не отрываясь от моих губ ни на секунду.
В мгновение ока он раздел меня. Когда между нами не осталось ни слоя ткани, Трэвис стиснул железные прутья изголовья и быстрым движением вошел в меня. Я закусила губу, сдерживая вскрик, застрявший в моем горле. Трэвис стонал, по-прежнему целуя меня, а я вжалась ногами в матрас, изгибая спину и приподнимая бедра навстречу.
Вцепившись одной рукой в изголовье, а другой поддерживая мою голову, Трэвис стал ритмично двигаться внутри меня твердыми решительными толчками. Его язык вновь скользнул сквозь мои губы. Я ощутила дрожь в теле Трэвиса, когда он застонал, сдерживая обещание сделать наш последний день вместе незабываемым. Я могла бы потратить тысячу лет, стараясь стереть из памяти это мгновение, но оно все равно будет прожигать мою память.
Через час я крепко зажмурилась и сосредоточилась на своих ощущениях, все мое тело сотрясалось изнутри. Трэвис задержал дыхание и сделал последний толчок. Я рухнула на кровать, совершенно обессилевшая. Трэвис сильно вспотел и пытался выровнять дыхание.
Внизу я услышала голоса и закрыла рот ладонью, хихикая над нашей выходкой. Трэвис лег на бок и посмотрел на меня своими нежными карими глазами.
– Ты сказал, что собираешься только поцеловать меня, – заулыбалась я.
Ощущая близость обнаженного тела, видя в глазах беспредельную любовь, я откинула свои разочарование, злость и упрямство. Я любила Трэвиса. Неважно, по каким причинам я выбрала жизнь без него, хотелось мне совсем не этого. Даже если бы я не передумала, мы не могли держаться вдалеке друг от друга.
– Почему бы нам не проваляться в постели весь день? – улыбнулся Трэвис.
– Ты не забыл? Я приехала сюда, чтобы готовить.
– Нет, чтобы помогать мне готовить, а в следующие восемь часов я на свой пост не выйду.
Я прикоснулась к лицу Трэвиса. Жажда прекратить наши мучения стала невыносимой. Если я скажу ему, что передумала и все снова как раньше, нам не нужно будет притворяться весь день. Мы сможем нормально отпраздновать.
– Трэвис, мне кажется, мы…
– Не говори ничего, ладно? Не хочу об этом думать, пока не придется. – Он поднялся, натянул трусы и подошел к моей сумке. Бросил на кровать мои вещи и надел майку.
– Я хочу запомнить сегодняшний день замечательным.
На завтрак я приготовила яичницу, а на ланч сделала бутерброды. Когда по телику началась игра, я принялась за ужин. При каждом удобном случае Трэвис становился позади и клал руки мне на талию, прижимаясь губами к шее. То и дело глядя на часы, я сгорала от нетерпения остаться на минутку наедине с ним и объявить свое решение. Я с волнением ожидала увидеть выражение на лице Трэвиса, когда мы вернемся к прежним отношениям.
День заполнился смехом, разговорами и непрерывным потоком жалоб Тайлера насчет столь очевидного проявления любви Трэвиса.
– Боже, Трэвис, снимите себе номер! – застонал Тайлер.
– Ты прямо позеленел от зависти, – поддразнил Томас.
– Я не завидую, придурок, – усмехнулся Тайлер. – Меня уже тошнит от них.
– Тай, оставь их в покое, – предупредил Джим.
Когда мы сели ужинать, Джим настоял, чтобы индейку разрезал Трэвис. Я улыбнулась, когда тот с гордостью принялся за дело. Я слегка волновалась, пока меня не закидали комплиментами. Когда я подала пирог, на столе уже не осталось ничего съестного.
– Наверное, я мало всего приготовила? – засмеялась я.
Джим улыбнулся, облизывая вилку в предвкушении десерта.
– Эбби, ты наготовила в избытке, просто мы хотели набить животы до следующего года… если ты, конечно, не решишь повторить это на Рождество. Ты теперь тоже Мэддокс. Мы будем рады видеть тебя на всех праздниках, и не за плитой.
Я взглянула на Трэвиса, чья улыбка померкла. Сердце мое сжалось. Мне обязательно нужно все ему рассказать.
– Спасибо, Джим.
– Не говори так, пап, – сказал Трентон. – Она просто обязана готовить! Я так вкусно не ужинал с пяти лет! – Он засунул в рот полкуска пирога с пеканом и с удовольствием стал жевать.
В окружении этих довольных мужчин, потирающих сытые животы, я чувствовала себя как дома. Невероятные эмоции захлестнули меня, когда я представила себя за этим же столом на Рождество, Пасху и все прочие праздники. Больше ничего мне не хотелось, как стать частью этой шумной, потрепанной жизнью семейки, которую я так обожала. Когда пирога не осталось, кое-кто из братьев принялся убирать со стола, а близнецы отправились мыть посуду.
– Я сама помою, – сказала я, поднимаясь.
Джим покачал головой.
– Не надо. Ребята об этом позаботятся. Веди Трэвиса на диван и отдыхайте. Ты славно потрудилась, дочка.
Близнецы стали брызгаться друг в друга мыльной водой, а Трентон выругался, поскользнувшись на луже и разбив тарелку. Томас принялся отчитывать братьев, доставая щетку и совок и сметая стекло. Джим похлопал сыновей по плечу и обнял меня перед тем, как удалиться к себе в комнату.
Трэвис положил мои ноги себе на колени и снял туфли, массажируя ступни большими пальцами. Я откинулась на спинку и вздохнула.
– Это лучший День благодарения после смерти мамы.
Я подняла голову, чтобы посмотреть на выражение его лица. Трэвис улыбался, но с ноткой грусти.
– Я рада, что приехала.
Лицо Трэвиса переменилось, и я приготовилась к тому, что он скажет. Сердце мое забилось чаще. Я надеялась, он попросит меня вернуться, и я отвечу да. Казалось, Лас-Вегас остался далеко позади, а теперь я сидела в доме своей новой семьи.
– Я изменился. Не знаю, что случилось со мной в Вегасе. То был не я. Я мог думать лишь о том, на что мы потратим эти гигантские деньги, и только. Я не понимал, как тебе больно, что я пытаюсь вернуть тебя к прежней жизни. Хотя в глубине души, наверное, знал. Я заслужил то, что ты бросила меня. Заслужил каждую бессонную ночь и ту боль, что испытал. Мне все это было нужно, чтобы понять, насколько ты дорога мне и что я готов сделать, чтобы удержать тебя.
Я закусила губу, с нетерпением ожидая той части, где смогу сказать да. Я хотела, чтобы он отвез меня к себе в квартиру и мы бы всю ночь напролет отмечали воссоединение. Я сгорала от желания расслабиться на новом диване с Тотошкой, смотреть фильмы и смеяться, как раньше.
– Ты сказала, что все кончено, и я принимаю это. С нашей встречи я стал другим человеком. Я изменился… к лучшему. Но как бы сильно я ни старался, я не смогу стать тем, кто тебе нужен. Сначала мы были друзьями, голубка, и я не могу потерять тебя сейчас. Я всегда буду любить тебя, но, если я не могу сделать тебя счастливой, мои попытки вернуть тебя бессмысленны. Я не могу представить себя с кем-то еще, но буду счастлив сохранить с тобой хо