Резко, на высокой ноте, оборвалась музыка. Танец закончился. Раздвинулись тяжелые портьеры, тьма уступила место солнечному свету.
А я продолжала стоять, набираясь сил и смелости, чтобы открыть глаза.
— Уважаемые саэры, — голос Эктара звучал непривычно низко, — предлагаю вам с подопечными немного отдохнуть и прогуляться по саду. В беседках для всех желающих накрыты столы с напитками и легкими закусками.
Гости загомонили и, переговариваясь, потянулись на террасу. Выждав несколько минут, выбралась из своей ниши. В зале не было уже ни мужчин, ни девушек, ни Эктара с Крэазом. Да я никого и не хотела видеть. Осторожно спустилась по ступенькам, приглядела одну из боковых дорожек, которая показалась уже и незаметнее других, и медленно побрела вглубь сада. В мыслях царили полная сумятица и хаос.
Танец Эоноры — потрясающий, незабываемый, почти гениальный. Что я могу противопоставить такому подарку? У меня по-прежнему даже идеи никакой нет. Не удивлюсь, если сиятельный выберет именно эту девушку, прекрасную, как яркий тропический цветок. Совершенную. Я бы сама на его месте остановила выбор только на ней.
Вдали послышались голоса.
Не желаю ни с кем встречаться!
Быстро свернула в сторону и, пробравшись сквозь невысокий кустарник, вышла на соседнюю дорожку к небольшой увитой зеленью беседке. Очень хотелось пить, и, вспомнив про «столы с напитками и легкими закусками», поспешила внутрь. Голоса настигли меня, когда, угнездившись в удобном плетеном кресле, я с наслаждением допивала второй по счету бокал прохладного, удивительно вкусного терпко-сладкого сока.
Шаги, стихшие у самой беседки, шепот, приглушенный женский смех, а затем тишина. Любопытство — страшная сила. Осторожно отодвинула несколько листочков, чтобы понять, что происходит, и замерла, оглушенная увиденным.
Савард и Эонора.
Его сильные руки, жадно прижимающие к себе покорно льнущее гибкое тело.
Ее маленькие ладошки, невесомо скользящие по широким плечам.
Его губы, страстно и алчно целующие призывно полуоткрытый нежный рот.
Почему так больно?
Отвернулась, выбежала из беседки, благо парочка стояла по другую сторону от входа, и, не глядя по сторонам, не заботясь больше о скрытности, помчалась к залу. Быстрее назад, в темноту и покой, чтобы там, оставаясь никем не замеченной, наконец спокойно умереть, освободиться из плена чужого, страшного мира.
Почему же все-таки так больно?
Сиятельный ничего не обещал, ни в чем не клялся, да и любви между нами нет. Отчего же чувствую себя обманутой? Откуда такая горечь? Что со мной происходит?
Сердце стучало все громче и громче, его биение эхом отдавалось в висках. Волнами попеременно накатывали то жар, то холод. Я не слышала, как вокруг опять стали собираться гости, как церемониймейстер начал поочередно вызывать новых девушек. С трудом соображала, где нахожусь и что здесь делаю. Лицо Крэаза, целующего Эонору, сменялось в затуманенном сознании лицами Артема и Светки. Во мне как будто что-то надломилось. Душа стонала и плакала, а перед глазами вспыхивали одна за другой, наливаясь яростным белым огнем, строчки.
Когда в зале прозвучало неизбежное «сирра Кателлина», уже знала, что буду делать.
Заторможенно, пребывая в каком-то полубредовом состоянии, прошла к креслам. Ноги противно дрожали и подкашивались, и я, не задумываясь ни минуты, просто опустилась на пол напротив сиятельного. Поймала внимательный взгляд, сглотнула острый комок в горле и, обращаясь то ли к нему, то ли к Артему, то ли к обоим сразу, начала говорить, мимолетно удивившись тому, как придушенно-хрипло звучит мой негромкий голос, когда гортань рвет изнутри отчаянный крик:
— Любить устала.
Не любить — больно.
Кому-то мало.
С меня — довольно.
Спокойно спите, а я плачу
И понапрасну себя трачу.
И задыхаюсь в бессильной страсти.
А утром только дрожат запястья,
А утром только глаза — ямы,
А утром губы прямо упрямы…
В очах напротив забилось-заплясало черное пламя. И я внезапно разозлилась.
С таким же выражением сиятельный смотрел на Эонору. Никак определиться с девушкой не может? Таким же взглядом обжигал меня Артем, возвращаясь поздно вечером домой, как теперь понимаю, вовсе не с очередного внепланового совещания, а от Светки. Тоже ждал, размышлял и прикидывал? Дождался. Я исчезла из его жизни. Этот тоже надеется, что моя смерть поможет в выборе? Что ж, и его надежды скоро сбудутся.
Оборвала, так и не успев досказать до конца, стихотворение. Поднялась. И выдохнула то, что внезапно, в эту вот самую минуту, родилось в душе, разрывая ее на части:
— Я тебя не хоронила,
Не под силу, видно, было.
Ты меня похоронил —
У тебя хватило сил!
В глазах потемнело, резко закружилась голова. Собрала последние силы, выпрямилась, развернула плечи, вздернула подбородок и, больше не глядя на застывшего в кресле мужчину, в гробовой тишине медленно направилась к выходу. Только бы не упасть, только бы дойти до дверей!
До дверей я дошла…
Меня хватило даже на то, чтобы выбраться из зала, шагнуть в сторону и со вздохом облегчения прислониться к стене. Но это было последнее, на что оказалась способна. Словно жидкое пламя взорвалось внутри. Кажется, я даже закричала, начиная медленно сползать вниз.
Неожиданно кто-то поймал превратившееся в огненный кисель тело и потянул вверх, не давая упасть. Сморгнула горячие слезы, приглядываясь. Незнакомый голубоглазый мужчина с короткими русыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой крепко сжимал мои плечи, что-то втолковывая. Попыталась сосредоточиться, вслушиваясь, но уловила лишь торопливо-нервные интонации, смысл слов ускользал. Разобрала только:
— …рожденный… готов… кольцо… закону…
Голос начал отдаляться, превращаясь в навязчиво зудящий комариный писк. Скоро он совсем стих где-то вдалеке, забрав с собой все краски и звуки, но соскользнуть в блаженное забытье мне не дали. Жесткий, бесцеремонный рывок и злое шипение на ухо:
— Руку, ты должна протянуть руку. Сама.
Еще один болезненный толчок, и меня грубо затрясли:
— Ну же!
Удивляться непонятному требованию назойливого незнакомца не было уже ни сил, ни желания. Нужно вытянуть руку? Пожалуйста. Все что угодно, только бы отпустили, оставили в покое, позволили уйти в заманчиво-манящее бесчувствие.
Но не успела и пальцем шевельнуть, как яростный вихрь резко оттолкнул докучливого блондина, впечатав его в стену, подхватил меня, и лицо обожгло неистовое черное пламя, бушующее в гневно суженных темно-серых глазах. Уронила отяжелевшие веки и, по-видимому, на какое-то время все-таки потеряла сознание.
Очнулась я в том же зале, из которого недавно с огромным трудом выползла, на одном из «девичьих диванчиков». Девушек поблизости не наблюдалось, зато обнаружился мэтр Циольф. Увидев, что пациентка пришла в себя, он торопливо шагнул в сторону, бросив кому-то:
— Я сделал все что мог. Предупреждаю, надолго ее не хватит. Не знаю, по какой причине, но привязка на данный момент почти полностью истончилась. Она уходит.
— До полуночи еще несколько часов, — замерла, услышав злой голос Крэаза.
— И тем не менее, — в словах Циольфа звучала растерянность. — Связь с родом Эктар вот-вот окончательно прервется. У вас осталось несколько минут, если вы хотите…
— Хочу! — Мэтра решительно отодвинули и передо мной предстал сиятельный, мрачный и сосредоточенный, напоминающий готовящегося к последнему прыжку хищника.
— Я, волею небес дваждырожденный Савард Крэаз, силой, властью и правом главы рода ввожу тебя, Кателлина, полностью и всецело, в род свой и наделяю именем, поддержкой и силой его. Да не будет у тебя отныне другого рода, помимо рода Крэаз. Нарекаю тебя своей наидой. Кольцом этим скрепляю связь нашу и подтверждаю право главы, хозяина и господина над телом твоим и душой, как надлежит по незыблемым законам империи Ирн. Призываю присутствующих здесь саэров удостоверить установление полной родовой связи.
Савард замолчал, чего-то ожидая, но мне было уже все равно.
Веки отяжелели, словно свинцом налились. Опустила ресницы и немедленно услышала властный строгий голос:
— Кателлина! — после долгих усилий глаза удалось открыть: сиятельный смотрел требовательно и тревожно. — Дай руку.
Мелькнула предательская мысль: «А надо ли? Может, лучше уйти, сбежать из этой кошмарной реальности навсегда? И не будет больше ни подлеца Эктара, ни стервы Альфиисы, ни мерзкого Арвита с его красавицей Эонорой. Никого из них. Как хорошо!»
— Девочка. — Мужчина подался вперед и теперь практически нависал надо мной. — Ты понимаешь, что сейчас умрешь?
Еще недавно, бросая в лицо Крэазу горькие, рожденные истерзанной душой строки, я была полностью готова к подобному исходу. Пожалуй, даже жаждала его. Но тот миг прошел, страница книги судеб перелистнулась, и неожиданно остро, вопреки всем обстоятельствам захотелось жить. И я, отбросив сомнения, не думая больше ни о чем, протянула руку, истово надеясь, что никогда не пожалею об этом.
Дальше все происходило так или почти так, как на помолвке Альфиисы. Вспышка черного самоцвета в перстне сиятельного, сильная рука, мягко обхватившая ладонь, и узкая полоска живой трепещущей тьмы, обернувшаяся тонким золотым колечком у меня на пальце.
Символ жизни.
И несвободы.
«А как же ритуал взыскания истины?» — неожиданно мелькнула мысль, но додумать ее я уже не успела, провалившись в благословенное небытие.
Очнулась в своей комнате, на кровати.
Традиция, однако.
Посмеялась бы над тем, с каким впечатляющим постоянством вновь и вновь попадаю в одно и то же место, в одни и те же декорации, но сил не было. Была чудовищная слабость. Чувствовала себя беспомощной, разбитой, как после долгой изнурительной болезни. Но томительная, изматывающая тело и душу боль, что неизменно сопровождала весь последний день, исчезла. Голова казалась удивительно свежей, мысли — ясными, четкими.