Джейд закрывает глаза – зачем это ей сейчас? Надо было уйти через черный ход. Надо было заночевать в комнате отдыха или накрыть монитор компьютера, на котором она писала, большой картонной коробкой. Она забыла, что Харди всегда заканчивает рабочий день последней сигаретой на скамейке у озера, той, что носит имя его дочери. От библиотеки – рукой подать… Или ногой.
– Шериф…
– Но потом я заскочил к Конни, – продолжает Харди в своей манере доброго дяденьки, – и обе машины на месте, понимаешь? В окошке гостиной голубой свет – значит, по телику идет какое-то шоу.
– Она смотрит «Место преступления», – уточняет Джейд, и засов, наконец, защелкивается и будет держать уставшую дверь несколько часов, что еще остались от ночи.
– Да? – Харди явно настроен поболтать. – Надеюсь, ты все следы замела?
Джейд прекрасно понимает, что нужно следовать за ним, когда он отталкивается от стены, стреляет зубочисткой в кусты и враскачку идет к своему «Бронко», ярко-белому пятну во мраке.
– Что это у тебя? – спрашивает он о пачке листов – еще теплые после принтера, они сворачиваются от дуновения ночного ветерка.
Джейд не отвечает, Харди оборачивается, оценивая обстановку, и протягивает руку. Джейд повинуется – жизнь кончена! С вами было весело, но мне пора в ад, до скорого. Мой тайный дневник зарегистрируют как улику, которой запросто хватит, чтобы предъявить мне обвинение по шести пунктам, не последним из которых будет выдача желаемого за действительное.
Харди останавливается на бугристом тротуаре, надевает бифокальные очки и читает первую строчку на первой странице: «Была у нас одна такая. Это я про себя, мистер…» Холмс?
Знак вопроса и наигранная драма – Харди это любит. Он смотрит на Джейд поверх очков, переходит к следующему сочинению – Джейд каждое из них скрепила степлером, чтобы Лета не запуталась:
– «Не расстраивайтесь, мистер Холмс. Про последнюю девушку знают не все»? Что еще за «последняя девушка»?
– Это просто сочинение, для урока истории, – объясняет Джейд, совсем поникнув.
– «На самом деле, сэр, нельзя сказать, что слэшер – это что-то невозможное или бывает только в кино», – читает Харди дальше, с особой силой делая ударение на слово «сэр», сбрасывает с глаз очки, и те повисают на ремешке, почти не подпрыгивая. Джейд знает, потому что смотрит именно на них, не на лицо шерифа.
Он тоже смотрит на нее.
– «Слэшер?» – наконец спрашивает Харди.
Мысленно давая задний ход, Джейд натыкается на яму, в которой всегда собиралась похоронить свой школьный аттестат, и достает последний козырь – все, что у нее есть для спасения своей жизни в Пруфроке.
– Летнее задание для Шерлока, – бормочет она, глядя на черные-пречерные воды озера Индиан.
Аве, Мария, лети в небеса, пончики верят в твои чудеса – ничего другого у Джейд в этом мире сейчас нет. Так звучит ее первая, она же последняя молитва.
– Насколько я знаю, Мед… мистер Холмс не позволяет ученикам так себя называть. – Харди придерживает для нее дверцу машины, ведь полицейским положено регулировать движение на дороге. – К бывшим ученикам это тоже относится.
– Я не совсем бывшая. – От смущения голос Джейд понижается до самых нижних октав. – Мне для аттестата не хватает зачета по истории.
– Ты же была на церемонии, – возражает Харди, объясняя использование слова «бывшая».
Джейд садится в машину.
Харди не купился на ее лепет, стоит снаружи и внимательно листает распечатанные страницы, повергая Джейд в трепет, потому что где-то там, она сама не помнит, где именно, как она эти листы скрепляла, есть строчка: «Здравствуй, Лета Мондрагон», и письмо настолько убийственно, что Харди, скорее всего, целиком прочтет его вслух, приобщая к вещдокам.
– «Как… как насчет того, чтобы считать это самым концом моей… – читает он, делая вдох перед следующей фразой, – школьной карьеры с дополнительными баллами, мистер Холмс». – Он повторяет фразу с изумлением: – «Самым концом»? – Потом собирает листы в стопку, разглаживает края, словно что-то прикидывая, взвешивая. – И сколько длится эта карьера?
– У него на столе корзинка стоит, – сообщает Джейд. – Специально для заданий, которые дают дополнительные баллы.
Плечи Харди вздрагивают – молодец учитель истории, – но виду он не подает, захлопывает пассажирскую дверцу «Бронко» и садится за руль.
– Значит, решила сыграть на том, в чем здорово поднаторела. – Шериф заводит машину. – Кровь и кишки, оборотни и зомби.
– Только слэшеры, – бормочет Джейд, возможно, Харди ее даже не слышит.
Он сдает «Бронко» задом, разворачивается, выезжает на асфальт и включает фары. Джейд не знает, куда он ее повезет: обратно в больницу в Айдахо-Фолс, в камеру или куда еще, но все становится ясно, когда он сворачивает на ее улицу. Шериф останавливается перед ее домом, не выключая передачу, и все в зеркальце Джейд окрашивается в красный цвет.
– Я не скажу Конни, что ты пользовалась краской для принтера и бумагой, – обещает он, возвращая Джейд эту самую бумагу с краской. – А вот у Медведя, когда встретимся с ним в следующий раз в баре, спрошу, школьная это работа или личная.
Грейди «Медведь» Холмс, он же «Шерлок», летающий преподаватель истории и тайный фанат сигарет. Гребаный Айдахо!
Радио под приборной панелью Харди верещит, и Джейд снова вздрагивает, а ведь она, как любитель ужастиков, могла бы уже привыкнуть к таким неожиданностям. Может, именно поэтому они пугают ее не меньше, а то и больше, чем других.
Голос Мэг Кениг звучит невнятно, но деловито. Харди убавляет звук и наклоняется над рулем, обнимает его, прижимая к себе обеими руками, – изучает фасад дома Джейд, не глядя при этом на ее профиль.
– Он сейчас работает на той стороне озера? – спрашивает он об Открывашке.
Джейд коротко кивает.
– Ладно, тогда увидимся… – Харди умолкает, глаза сужаются в щелки, что-то прикидывает. – С пятницы приступаешь к общественным работам. Что скажешь?
– Жду не дождусь, – отвечает Джейд. – Одеться надо похуже?
Харди хмыкает, снимает микрофон с крючка у зеркальца заднего вида, но, прежде чем нажать на выключатель, говорит:
– Помогаешь Мэг, чистишь кофеварку, все такое. Она найдет, чем тебя занять. Скажем… час в день в течение следующих двух недель, пойдет?
Мэг Кениг, мама Тиффани Кениг.
– Куда деваться.
– Харди слушает, – говорит он в микрофон, прямо как в кино… Или в кино все как в жизни?
Джейд выходит из машины, захлопывает дверцу, Харди ждет, пока она поднимется на крылечко – убедиться, что точно пойдет домой. Джейд стоит и смотрит на заляпанные грязью отцовские ботинки – грязь свежая? – и тут дверь, на которую она смотрит, вспыхивает красно-синими отблесками – Харди включил ближний свет, ударил по газам и, взвизгнув колесами, скрылся за поворотом, понесся по срочному вызову.
В Пруфроке, в два часа ночи?
Джейд спускается с крылечка, чтобы проследить за ним, но его уже и след простыл, и она идет до конца улицы, откуда видно и озеро, и Терра Нову.
Все те же сверкающие огни, что и последние несколько недель: гигантская яхта, ночная стройка.
– Ага. – Джейд смотрит на свой затянутый мрачной пеленой квартал, на погруженный во тьму город.
Наверное, это Блонди, решает она в конце концов. Девушка из Голландии. Приплыла, наконец.
Джейд смотрит на страницы, что развеваются на ветру в ее руке. Открывает стопку посредине и видит восьмилетнюю Стейси Грейвс: эта девочка живет, будто кошка, в стародавней версии Пруфрока и все время смотрит на колышущиеся воды озера – вдруг покажется мама, которая ее покинула?
Так ли это было, кто знает?
В жизни все не так, как в природе. В документальных фильмах, которые учителя показывают на уроках биологии, говорится про инстинкты: крольчиха встает на защиту своего крольчонка, когда появляется змея, койот или ястреб – готова биться за детеныша, хотя у нее нет ни малейшего шанса отвадить хищника, но все равно всем тельцем бросается прямо в когти, на клыки и бьется насмерть за себя и своего малыша, который и есть для нее вся жизнь…
– Едва ли, – бормочет Джейд и даже рада, что не получила дурацкий аттестат, ведь это все равно что в тесте согласиться с утверждением: «вот так крольчиха защищает своего детеныша», хотя она вовсе так не думает.
Да пошло оно!
Далеко не все мамы такие, как Памела Вурхиз, которая кидается на всех вожатых подряд, потому что по недосмотру одного из них ее малышка утонула. Впрочем, Джейд уже не малышка.
Она идет вперед и вперед, буравит глазами озеро, пытается представить картину, которую однажды на уроке нарисовал им Холмс: пожар тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, огонь на той стороне бушует у самого берега, Пруфрок затаил дыхание, весь штат Айдахо готовится сгореть в огне…
Но не сгорел.
Живучий.
Джейд пожимает плечами, типа, погодите, еще не время, поворачивается на каблуках армейских ботинок и, втянув голову в плечи, идет назад по своей улице и усмехается. В общем и целом ночь закончилась удачно. Харди запросто мог конфисковать ее бумаги, и тогда ей пришлось бы залезать в одну из школ, где есть принтер, чтобы снова все распечатать из почты, и, кто знает, она вполне могла бы наткнуться на Фарму, протиравшего объективы своих невидимых камер.
Нет уж, не надо!
Джейд с независимым видом пересекает лужайку перед домом – как Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи». Насколько она знает, никто в их школе не перенял ни походку, ни стиль этого персонажа – походкой а-ля Холден Колфилд пользуется только она.
Джейд поднимается на обшарпанное крылечко, бредет через гостиную, словно через полосу препятствий – отец демонстративно ставит на паузу «Ночь охотника», давая ей пройти, – а потом у себя в комнате напяливает на голову наушники, придвигает ближе маленький телевизор и включает кассету с «Попутчиком». Потом можно поставить «Школьный бал-2», но ее так и тянет вернуться в гостиную, хоть краешком глаза глянуть на «Ночь охотника», может, тамошний замшелый проповедник похож на Иезекииля? Может, его появление на экране в ее доме – не случайно, и ей не стоит сбрасывать со счетов Утонувший Город, вдруг слэшер явится оттуда? На своем тринадцатидюймовом экранчике она ставит на паузу «Попутчика» Рутгера Хауэра и пытается подслушать, что там вещает Роберт Митчем на экране в двадцать семь дюймов, но это не так просто, и какая-то ее часть словно переносится на кушетку в гостиную, где отец осторожно укрывает ее одеялом.