Она договорилась с Холмсом, чтобы получить аттестат. Надо сдать устный экзамен. Ответить ему на этот единственный вопрос честно, как он честно рассказал ей, что устроил пожар в 1965 году.
Его пальцы сжимают ее руку.
Джейд открывает глаза, все еще качая головой.
– Будет она или… – начинает Джейд, глубоко дыша, чтобы наконец-то произнести это после стольких лет, – будет она или не будет… бабушкой до тридцати лет. Доктор… должен был сказать, залетела я от этого… или нет.
Джейд только казалось, что раньше она плакала. Это сейчас все ее лицо потекло, и слезы катятся из какой-то немыслимой глубины.
Наконец она сказала об этом вслух! Наконец она это сказала. Теперь оно живет не только в ней, оно вышло в мир, это реально, это было на самом деле. Она приехала в Айдахо-Фолс не для того, чтобы выкачать детский аспирин из желудка, детский аспирин – первое, что попалось маме на глаза на полке для скидочных товаров у кассы, вот она и выкрутилась. На самом деле они ездили туда проверить… есть ли у нее что-то внутри.
Мистер Холмс закрывает глаза, будто от этого ему больнее, чем от травмы головы, ноги, чего угодно.
– Я… я должен был… – Левой рукой он притягивает ее лицо к своей шее, и Джейд чувствует, как его трясет, как в фильме «Нервное подергивание смерти», да. Он же «Кровавый залив».
Спасибо тебе, режиссер Марио Бава.
Джейд обнимает мистера Холмса, прижимает к себе, но поделать ничего не может. Он умирает. Прямо сейчас, в эту минуту, у нее на руках – умирает.
– Но кто-то ведь должен, кто-то должен… – говорит он.
И Джейд бормочет ему в шею, прижимаясь губами к шершавой коже:
– Кто-то обязательно это сделает, сэр.
Она поднимает голову и видит – глаза остекленели, мистера Холмса больше нет, он… Скажи как есть: он стал историей.
Джейд позволяет ему уплыть, вернуться в бурлящую кровь, крики, хаос – все звуки, словно после поворота рычажка, включились на полную громкость. Она смотрит на своего отца, который так и стоит в лодке среди этого безумия, нетронутый, черно-белая боевая раскраска даже не потекла.
Пока не потекла.
– Ты забираешь не тех людей! – кричит Джейд Тео Мондрагону, который сейчас неизвестно где и неизвестно кого сейчас потрошит.
Джейд уже не движется украдкой. Больше скрываться незачем. Вокруг полный хаос, воздух наполнен кровью, его прорезают крики, они только нарастают. Лета была права, комбинезон тяжелый, но пальцы Джейд онемели, с промокшей молнией не справиться, и она плывет как есть.
По пути к отцовской лодке она подбирает обломок деревянного шеста – похоже, ребро от чирлидерской акулы. Ее отец – не вампир, но если воткнуть в сердце кол, результат для всех одинаковый. И этот кровосос точно должен умереть! В такой бойне никому не будет дела до лишнего трупа, плавающего лицом вниз. Этот урок она усвоила от шерифа.
– Это за тебя, – говорит Джейд себе одиннадцатилетней, полный бред, конечно, но она должна что-то сказать.
Она подбирается к отцовской лодке и залезает в нее, незаметно, как настоящий слэшер. Вокруг и так все качается, дополнительной тряски – от того, что она взбирается на борт – он даже не заметит. Не пытаясь себя отговорить, Джейд решительно ступает вперед, согнув руку крюком, берет его сзади за шею – и вгоняет острие шеста ему в спину. Грудь отца вздымается от боли, но она держит крепко, и вырваться он не может.
Из всех реплик, какие Джейд готовила для этой минуты, ей приходит в голову только одна:
– Я была тебе не нужна, папа.
– Д-Дженнифер? – В голосе отца звучит неподдельное удивление, он понимает, что это она, что это не конец, как он уже подумал, и Джейд, как в плохо сляпанном флешбэке, позволяет себе поверить: в ту ночь он был слишком пьян и даже не помнит, что натворил. Последние шесть лет он жил как ни в чем не бывало. Не заморачивался.
Но это не значит, что ничего не было.
Какая разница, твердит себе Джейд, какая разница! Помнит он, что сделал, или не помнит – ведь оно все равно было.
Отец изворачивается, пытаясь увидеть ее лицо, но она крепко сжимает руку на его горле, проталкивает обломок шеста глубже – и кровь теплой струей выплескивается ей на руку.
Перед ее мысленным взором возникает душ, где все и произошло. Водонагреватель не работает, поэтому они торопятся. Отец моет ее, рядом с шампунем стоит бутылка водки, он моет ее, а потом… потом…
– А если Джанет Ли из «Психо» сама ждала Нормана? – спрашивает Джейд сквозь внезапные слезы, вернее, пытается спросить, но ее горло сжимается, тело дрожит, съеживается от тесного контакта с ним, и… ей хочется дернуть головой, как в «Лестнице Иакова», выкинуть воспоминания об этом «Шоссе в никуда», она хочет все помнить по-своему, стереть из памяти тот год, когда училась в шестом классе, размазать его в безвкусную пасту, и она еще не вонзила острие на нужную глубину.
– И я смогу! – Она заставляет себя сказать это вслух, чтобы не отступить.
Но… она не может?
Джейд опускает взгляд на руку – рука ее предает? Нет. Дело в голове. Ее предает голова. И сердце.
Она не может этого сделать. Она не убийца.
– Дженнифер? – В голосе отца слышна уверенная усмешка, от которой ее едва не выворачивает наизнанку.
– Нет, – раздается голос из-за его спины, – ее зовут Джейд!
Голова Открывашки Дэниэлса заваливается набок. Джейд отпускает его, и он мешком падает в воду, заливаясь кровью.
Лета. Это же Лета!
В руках у нее доска с гвоздем, но она шваркнула ею, как бейсбольной битой. И этот взбесившийся гвоздь оторвал височную кость от черепа – кусок щеки, носа, может быть, даже бровь висят на самом острие.
– Больше он никогда тебя не обидит! – заверяет Лета, тяжело дыша, и мир враз превращается в белое обжигающее полотно. Лета исчезает в нем, а Джейд падает на колени, закрывая лицо, пряча свой беззащитный череп.
Над водой разносится урчание, оно везде, в нем таится опасность, будто надвигается громадная газонокосилка размером с автомобиль.
Это глиссер Харди.
Он включил мотор на полную мощность, фары буравят туман и брызги, поднятые огромными лопастями.
Но вдруг мотор замирает.
Сквозь свет проносятся чудовищные тени, Харди корчится – с ним что-то случилось, рукой он еще держится за высокое капитанское кресло, но живот открыт ночному воздуху, другая рука метнулась к источнику боли. Но накрыть его она не может. Сначала кровь сочится сквозь пальцы, а потом выплескивается наружу вязким потоком, блестит серебром.
Джейд тяжело дышит.
Она оглядывается на Лету, та стоит на месте, доска с гвоздем – вдоль ноги… На Харди напала не она, Лета была здесь и сделала то, на что у Джейд не хватило духу. А на пирсе возвышается громадная фигура Тео Мондрагона, одной рукой он держит свой гвоздомет, другой прикрывает глаза от света проектора, а позади него, на экране – огромный Броди, он в последний раз прикладывается к кислородному баллону.
– Я не… это не… – Джейд протягивает руку, пытаясь удержать Лету, и вдруг за ее спиной возникает детская рука, берет за подбородок и с чудовищной силой сворачивает набок. Лета вскидывает руки, пытаясь спасти лицо, но даже последней девушке это не по силам.
Ее челюсть отрывается, голова тянется следом, глаза широко распахнуты, потому что этого просто не может быть! Наконец рефлексы и мышцы помогают ей вцепиться в того, кто творит с ней этот ужас, и она всем телом противится, не позволяет содрать с себя кожу.
Но челюсть отделяется от лица и открывает кричащий, неестественно искривленный рот – темную пропасть, какую Джейд видела сотни раз в фильмах, но сейчас, вблизи, это впечатляет кудао сильнее. Ряды верхних и нижних зубов должны идти параллельно друг другу, но нижние зубы Леты отлетают в сторону, и отчетливо слышно, как трещит шарнир челюсти, как рвется кожа. Крови еще нет – все происходит как в замедленной съемке – кожа расходится, кости врезаются в мышцы, связки и сухожилия лопаются, как резинки…
Потом мгновение настигает само себя, и Лету отшвыривает в сторону, ее тело кувыркается по остаткам гостиной Лонни, бьется о борт беспечно плывущей, совсем пустой лодки-люльки и безо всякой помпы идет ко дну.
Последняя девушка мертва.
Джейд смотрит туда, где только что стояла Лета, и переводит взгляд на слэшера, совершившего немыслимое.
Это маленькая девочка с длинными черными волосами, с мертвенно-бледной кожей, в подгнившем и утыканном лосиными волосами платье, с вечно потрескавшимися губами и поломанными ногтями, от чернющих глаз расползаются тонкие черные прожилки.
Это Стейси Грейвс, Озерная Ведьма.
Она открывает рот, собираясь издать шипение, но ее челюсть с одной стороны отходит и выпадает из сочленения, стягивая сухую кожу на этой стороне лица. Она вскрикивает, тянет руку вверх, чтобы остановить боль, со знанием дела поворачивает голову и вставляет челюсть на место.
– Ты! – Джейд отшатывается, задевает борт, и в этот миг все становится на свои места: маленькая девочка боится того, что она такая, какая есть, удирает по озеру Индиан на четвереньках, прочь от мальчишек, сыгравших с ней злую шутку, от города, который никогда не кормил ее, от отца, которому она никогда не была нужна. Она хочет одного – найти маму, спрятанную в расщелине, глубоко, чтобы не добрались грифы, потому что Летчу Грейвсу внимание шерифа не требуется.
Но Стейси Грейвс – не гриф, она ищет маму несколько недель и наконец находит ее у самой кромки воды.
Стейси Грейвс забивается вместе с мамой в неглубокую пещеру, обхватывает себя мамиными руками и засыпает, но вскоре с негромким журчанием к ним подкрадывается ненавистная вода. Поскольку вода надвигается сама, а не Стейси Грейвс вторгается в чужие владения, ей удается уйти под воду и быть там с мамой – именно этого она всегда хотела.
И вдруг, прерывая сон, ее настигает острый черный крюк.
Стейси всплывает, освобождается, снова ищет маму, по пути убивает всех, кому вздумалось охотиться на той стороне озера, и делает эти леса такими запретными, что они сами собой превращаются в национальный заповедник. Ей удается снова найти маму, ее выудили вместе со Стейси, и она плавает на поверхности озера.