ими. Даже обрезать особо нечего.
— Нет, — после небольшой паузы ответил Грим. — Считается, что все мы рождаемся в один безопасный день, когда… можно сказать, Вселенная закрыта от нашего влияния. Один ребёнок в определённый цикл.
— Что, прямо на всей планете? — удивилась Кира. — Типа никогда нет сверстников? И сколько длится этот определённый цикл?
— Иногда очень долго, — Грим изобразил что-то вроде вздоха. — На самом деле нас очень мало, так мы ограничиваем свою популяцию. Новый сиусянин рождается тогда, когда кто-то из старых умирает. Точней, решает раствориться во Вселенной, устав от тягот бремени своего статуса. Или если как меня или Её — изгоняют или заключают… Но это происходит крайне редко.
— Печально как-то, — потёрла бровь Кира. — А что, у вас реально нет естественной смерти? Типа вы вечные какие-то?
— В каком-то смысле, — уклончиво ответил Грим. — Никто не знает срока нашей жизни. До его исхода братья и сёстры уставали от бремени…
— Ну, то есть ты хочешь сказать, что по сути совершали самоубийство? — уточнила Кира. — Я же правильно понимаю?
— И да, и нет, — ответил Грим. — Растворение во Вселенной — это переход в другую фазу существования. Так что не сказать, что это самоубийство.
— А кто-то из ваших как-то подтверждал эту фазу? — скептически хмыкнула Кира. — Как-то не очень звучит, честно говоря. Кстати, а почему тогда ты не растворился и все эти заморочки со мной были нужны?
— Заставить нельзя. Это добровольный акт, — ответил Грим.
— Ладно, замнём для ясности, — Кира поняла, что зря начала критиковать устои чужой цивилизации. Мало ли, насколько скучно становится на промороженном Сиусе через пару тысяч лет, когда тебе нельзя ни радоваться, ни огорчаться, ни в принципе проявлять эмоции. Может, помереть предпочтительней: хоть что-то интересное. — А часто у вас, так сказать, освобождается место под нового члена общества?
— Не часто. Мой старший брат, то есть тот, кто родился раньше меня, появился за сорок лет до меня, по летоисчислению Земли, а младший — через сто семнадцать.
— Да уж… — Кира вздохнула и решила, что ничего страшного, если в альбоме будут все тридцать шесть фото без обрезок: иногда она вырезала из кадра какой-то кусочек и приклеивала на место для записей. — Знаешь, мне сегодня такой странный сон приснился…
Она попыталась поймать ощущение, чтобы отправить мысленный образ Гриму. В необычном видении была темнота, в которой плавало много-много дверей, и невесомость. Кира ощущала себя очень странно, словно всё происходит реально и она понимает, что это сон, но вроде бы и не сон, но до Грима дозваться не смогла. Плавала в этой невесомости и когда приближалась к двери, та становилась полупрозрачной, будто показывая, что за ней, и приглашая войти. Но Кире уже хватило того «контракта», из-за которого в теле появился инопланетный подселенец, так что входить в непонятные двери она не захотела. Правда, возле некоторых дверей ей показалось, что она видит кого-то из знакомых: одногруппниц Свету и, кажется, Ольгу, — но видимость была не слишком хорошей, так что сказать с уверенностью было нельзя. Кира проторчала в невесомости какое-то время, а потом всё исчезло и она проснулась.
— О, наконец-то! — оживился Грим.
— Что значит «наконец-то»?
— Ты всё же пробилась на определённый уровень. Эти двери — вход в сон. Пока ближайших к тебе спящих.
— Типа я что, сны всей общаги увидела? — удивилась Кира. — И что будет, если я войду в такую «дверь»? Кстати, это мне напоминает что-то из Кастанеды, правда, мне только рассказывали в общих чертах, но там точно что-то со снами связанное. Вроде осознания того, что это сон. Мне сны как-то очень редко снятся. Возможно, они, конечно, и снятся, но я их не запоминаю. Всё время маме удивлялась. У неё что ни ночь, так пять-шесть снов, которые она все запоминала и один другого интересней.
— Вхождение в чужой сон относительно безопасно, — протянул Грим. — Правда, в чужом сне ты мало чем можешь управлять… Разве что сама собой.
— А моё оружие там тоже появится, если сон чужой? — спросила Кира. — Просто мне в детстве часто кошмары снились. Мучили меня. Точно помню, что был сон то ли про вампиров, то ли про зомби, вроде под впечатлением от какого-то ужастика. Мама меня тогда научила, что во сне можно призвать оружие типа светящегося меча, который всегда будет с тобой, и справиться с кошмаром.
— И у тебя получалось? — заинтересовался Грим.
— Ну да, — пожала плечами Кира. — Правда, пользовалась я им в последний раз ещё до поступления. Точно помню, что он может меняться по виду, хотя я чаще применяла именно меч. Либо топор. Такой двойной, как у викингов, секира, кажется, называется. Ещё иногда с глефой, но вроде не очень удобно было.
— Тогда тебе точно ничего не грозит, — постановил Грим.
И в первой же двери Кира набрела на какого-то маньяка, который преследовал смутно знакомую девчонку в чём-то, похожем на лабиринт с туманом.
В чужом сне ощущался страх хозяйки, но это чувство словно обтекало её как вода, не задевало и не путало мысли. Было необычно — в том плане, что в собственном сне Кире сначала приходилось преодолевать страхи, а уже потом как-то действовать, что всё равно занимало некоторое время.
— Эй, идём, — взяла она руку заплаканной и дрожащей девчонки.
— Куда? Тут везде сплошные тупики, он всегда меня находит… Всегда, — всхлипнула хозяйка сна.
— Это ж круто. Значит, можно устроить ловушку. Давай найдём хороший тупик с одним входом, чтоб не сбежал, — Кира сосредоточилась и ощутила приятную тяжесть в ладони. В этот раз появился топорик, почти обычный, но с удлинённой и тонкой ручкой.
Они быстро нашли нужное место. Девчонка забилась в угол и чего-то хныкала. Кира осталась у входа наготове, забравшись на удобный приступочек, потому что, если судить по тени, в тумане маньяк был высоким. Видимо, реальность сна немного подыгрывала.
Маньяк с радостным воем ворвался в их тупик, словил чвякающий удар по темечку и упал лицом в пол. Туман тут же начал рассасываться. А несостоявшаяся жертва подбежала к ним, чтобы со смаком попинать крупное мужское тело.
Невольно вспомнился тот «фотограф», который пару дней орудовал в общаге. Про воровство у парней говорили, а вот насчёт девчонок вообще ничего. Кира и сама промолчала. Общество, скорее всего, обвинило бы её: зачем открыла, зачем пустила, почему позволила, спровоцировала, повелась и всё в таком духе. Она не хотела знать реакцию Кирилла. Потому что боялась разочароваться. Но убивать «маньяка» было приятно.
— Он получит по заслугам, — сказала Кира девчонке. — Можешь больше не бояться.
И её выкинуло из чужого сна в зал с дверями.
Людям снилось разное. И какие-то тяжёлые сны про учёбу, преследования, нападения животных, людей, зомби, вампиров, ссоры и падения с высоты. Были и приятные сны, но как-то совсем мало.
Кира даже побывала в эротическом сне, и это оказалось очень забавно, особенно с учётом того, что тот принадлежал девчонке, а Кира в какой-то момент обнаружила себя исполнителем, так сказать, «главной роли», причём мужской — похоже, её видели как часть сна, а не как инородный элемент. Впрочем, сначала Кира подумала, что это сон с очередным маньяком или преследованием, так как стоял полумрак, а из ниоткуда свисали какие-то белые полотнища ткани, в которых хорошо прятаться и пугать тенями и прочим. Но чуть позже выяснилось, что из ткани также получается неплохой гамак и что-то вроде верёвок для связывания и удержания.
— Да, я так хочу тебя, иди ко мне… — прозвучал женский голос, и Кира вышла к тому самому «гамаку». Девчонка висела на этих тряпках с завязанными глазами. — Прикоснись ко мне, пожалуйста!
Возможно, сон был об одиночестве или чём-то таком, но кроме Киры и хозяйки сна никого не наблюдалось. Ни маньяков, ни парней. Так что Кира провела рукой по голой ноге, заставив девчонку застонать.
— Не уходи, пожалуйста, ещё… Так хочу тебя! — всё вокруг звенело от какого-то отчаяния и страсти.
И вот тогда Кира и обнаружила у себя «лишние» органы и даже желание их применить, чтобы узнать, каково парням, особенно когда так откровенно приглашают. С Кириллом они в основном только обжимались и целовались и ни до какого секса не дошли. Она была его первой девушкой, даже поцелуй с ней, по его заверениям, был первым в его жизни. Хотя, может быть, он до этого тренировался на помидорах, так как целовался более чем хорошо.
— Да, возьми меня! — попросила девушка, и Кира ощутила прилив крови к причинному месту и не обнаружила желания отказываться от приглашения.
В сонных реальностях незаметно пролетел конец апреля. Первое мая было выходным днём, но выпало на среду. Зато в субботу они отучились за десятое число и получили небольшие каникулы: с девятого по двенадцатое мая. Кира уехала к родителям, захватив с собой свой блокнот со стихами, которые пообещала маме привезти, чтобы почитать, что написала. Конечно, она записывала стихи в письмах, но мама хотела «настоящего живого чтения», тем более времени было чуть побольше, чем полтора дня, когда надо успеть и туда, и сюда. Она печатала стихи летом, но мама хотела, чтобы ей именно прочитали.
— А это я перед выездом написала, — сказала Кира и продекламировала:
Я захожу в чужие сны,
Умывшись бликами луны,
Накинув шаль из звёзд на плечи.
Как всё на свете быстротечно…
Кому-то снится ужин… свечи…
Кому-то — всполохи весны…
Я захожу в чужие сны,
Смотрю в глаза морской волны
И с кем-то чуточку флиртую,
И на Сатурне вальс танцую,
Закончив сон на поцелуе,
Лечу до Северной Двины…
Я захожу в чужие сны,
Мираж, в который влюблены…
И улыбаюсь Незнакомкой,
И прохожу по тонкой кромке,
И дуют все ветра вдогонку: