— Иногда. Но в данном случае подвески были сделаны как комплект "его-ее". Они принадлежали влюбленным во времена династии Сан.
Я оживился.
Наконец-то мы перешли к самому интересному.
— Что с ними случилось? Их обезглавили?
— Зак.
— О, точно. — Я огрызнулся, а затем провел пальцем по горлу. — В те времена они умирали от тысячи порезов. У них, наверное, были вырваны руки.
Отец помассировал виски, глядя на меня с легкой улыбкой.
— Ты закончил?
— Нет. Как ты думаешь, когда они отрезали людям носы без анестезии, они умирали сразу или истекали кровью?
Пробка рассосалась, и машина набрала скорость.
Наконец.
— Закари Сан, удивительно, что ты мой ребенок…
Раздался ревущий гудок, заглушивший его голос. Дождь. Весь мир.
Отец прервался, широко раскрыв глаза.
Машина резко вильнула в сторону, словно пытаясь избежать столкновения. Отец отшвырнул коробку и бросился на меня, обхватив руками мой торс и больно сжав.
Он прижал меня к сиденью. Ослепительная вспышка фар ослепила его лицо.
Бентли опрокинулся на бок, перевернувшись на крышу. Мы приземлились вверх тормашками.
Он все еще был на мне.
Все еще прикрывая меня.
Все произошло быстро.
Громкий, пронзительный звон.
Затем боль.
Полная, абсолютная боль.
Везде и нигде одновременно.
Я одновременно оцепенел и мучился.
Я быстро моргал, как будто это могло помочь мне увидеть или даже услышать.
— Ты в порядке, Закари. Ты в порядке. — Он произнес эти слова губами, его лицо было менее чем в дюйме от моего.
Все его тело дрожало.
Его глаза опустились между нами, и он закрыл их, сделав рваный вдох.
— Wo cao. (пер. Черт)
Мои глаза вспыхнули.
Он ругался.
Папа никогда не ругался.
На мою правую ногу упало что-то липкое и темное, исходящее от отца. Я стряхнул его.
Кровь.
Это была кровь.
Папина кровь.
А потом я увидел это.
Ландшафтные грабли пронзили его нутро. Он влетел в дверь.
Зазубренный край вонзился мне в живот, задев его. Я втянул живот, пытаясь одновременно дышать.
Я быстро моргнул, надеясь, что этот кошмар исчезнет. Отец появился в поле зрения, все его лицо было в крови, осколки стекла впивались в кожу, как шипы ежа.
Кровь была повсюду. Кровь стекала по его виску от шрама на лбу до подбородка. Его кровь — теплая, металлическая, вонючая, липкая — впиталась в мою одежду, кожу, волосы.
Я хотел снять его.
Я хотел кричать.
Его губы снова зашевелились, но на этот раз я не смог ничего разобрать из-за звона в ушах.
Я не слышу тебя, — пробормотал я. Скажи это еще раз.
Я попытался пошевелиться, дотронуться до его лба, остановить кровотечение, но он был слишком тяжелым, и мне пришлось втянуть живот, чтобы грабли не разрезали меня.
Красный мешочек.
Я потянулся к нему, вытянув руку так далеко, как только мог. Грабли проделали крошечную дырочку в моей коже, но я успел схватить мешок и перевернул его вверх дном.
Нож.
Я обхватил его рукоятку и попытался отрезать ремень безопасности. Он рвался в стороны, но без толку.
Я все еще не мог пошевелиться.
Генри, — попытался я выкрикнуть имя нашего водителя.
Никакого ответа.
Оглянувшись через правое плечо, я обнаружил, что лоб Генри прижат к сдувшейся подушке безопасности, создавая постоянный пронзительный звон клаксона.
Я знал, что он мертв, даже не видя крови. Он был похож на безжизненную марионетку, его зрачки были черными и плоскими.
Губы отца снова зашевелились. Его глаза умоляли меня слушать. Я хотел, очень хотел, но услышал только гудок.
Слеза упала с папиной щеки на мою.
Из моего горла вырвалось шипение, словно капля обожгла меня в том месте, где она упала.
Папа никогда не плакал.
Его губы двигались медленнее, а его тело все еще прикрывало мое. Защищая меня от всего, что происходит или уже произошло.
Клетка из гнутой стали сковала нас. Я не смог бы выбраться из-под него, даже если бы попытался.
Я успел сжать кулак и вцепиться в его рубашку, прежде чем он рухнул на меня. Мои руки дрожали под его весом, а вторая все еще обхватывала рукоятку ножа.
Глаза отца оставались открытыми, но я знал, что он больше не жив. Его душа уже улетела. И я, наконец, понял, что он имел в виду, когда говорил, что души бесценны.
Чувства возвращались одно за другим, просачиваясь, как дождь.
Сначала слух.
— Там есть кто-нибудь еще?
— Ребенок.
— Живой?
— Черт… Сомневаюсь. Этот грузовик на полной скорости врезался прямо в них. У них не было шансов.
И тут у меня заныла кожа.
Отец был холодным.
Очень холодным.
Слишком холодным.
Я знал, что это значит.
Кусочек его плоти оттаял от лица и упал мне на грудь. Если он и был горячим, то я этого не чувствовал.
Я весь дрожал, зажмурив глаза, борясь с желчью, поднимающейся к горлу, мой желудок все еще был крепко стиснут.
Слезь с меня.
Я не хочу чувствовать твою смерть.
Я не хочу чувствовать, и точка.
Наконец-то я смог говорить.
— Жив, — прохрипел я, слыша, как люди стонут, рычат, кричат, пытаясь перевернуть машину в вертикальное положение. — Я жив.
Но я не чувствовал себя таковым.
— Держись, приятель, — раздался голос. — Мы достанем тебя. Это займет некоторое время, хорошо?
— Хорошо.
Не хорошо.
Не было ничего хорошего.
Я зажал рот, слушая их разговор.
— Подожди. Разве это не…?
— Да. Бо Сан. Бо Сан. — Тишина. — Иисус, блядь, Христос.
— Он…?
— Им придется вытащить его, прежде чем они смогут добраться до ребенка. Он налетел на грабли через расплавленный металл.
— Черт побери. Бедный ребенок.
1
ФЭРРОУ
— Я слышала, что у ее парикмахера меньше подписчиков в Instagram, чем у нее. — Табби щелкнула жвачкой с заднего сиденья Mercedes GLE. — А у нее, кажется, четыре тысячи? Я имею в виду, просто позволь мяснику из "Балдуччи" сделать тебе прическу и покончи с этим.
— Она выставляет напоказ эту челку, как будто сейчас 1999 год. Ни у кого не хватает смелости сказать ей, что они ужасно смотрятся на вьющихся волосах. — Регина хмыкнула. — А ее балаяж просто оранжевый.
Табита и Регина Баллантайн, дамы и господа.
Мои сводные сестры.
От них исходило столько яда, что хватило бы на то, чтобы убить целый населенный остров.
Моя мачеха Вера, сидя за рулем, недовольно проворчала.
— Ну-ка, ну-ка, девочки. Это не очень-то милосердно. — Слова не соответствовали ее злобному хихиканью. — Сильвия — милая девушка. Немного простовата, но это не ее вина. Вы видели ее мать?
Табби насмешливо хмыкнула.
— К сожалению.
Я изо всех сил прикусила губу, подавляя желание указать на то, что Сильвия Холл только что сдала экзамен на адвоката, окончив Джорджтаун с отличием. Ее голова могла предложить миру нечто большее, чем завышенная цена стрижки.
Но я была не в том положении, чтобы что-то говорить.
Во-первых, потому что женщины Баллантайн ненавидели меня до глубины души, и все, что я скажу, будет использовано против меня.
А во-вторых, потому что я была буквально не в состоянии говорить — лежала в багажнике, свернувшись в позу эмбриона, и дышала так неглубоко, как только возможно, чтобы мое присутствие оставалось неизвестным.
Внедорожник проехал мимо ухоженных газонов Потомака. Снаружи воздух сгустился от цветущих цветов. Я чувствовала только запах сапог Табби для верховой езды. Смесь навоза, сена и любого конюха, которого она обхватила ногами на этой неделе.
— Мы уже приехали? — Регина чмокнула губами, что-то пробормотав. — Я немного взволнована, понимаете? Я никогда не была в доме Зака Сана.
— Сфотографируй, потому что это будет твой первый и последний раз. — Табби фыркнула. — Я даже не знаю, почему ты заставляешь нас идти, мама. Все знают, что Констанс Сан вырежет почку, если это будет означать, что ее сын женится на той, кого она выберет.
— У Закари Сана есть свой ум. Если он решит, что хочет взять в невесты одну из вас, никто его не остановит.
Если уж на то пошло, я восхищалась вечным оптимизмом Веры Баллантайн. Табби и Регина были так же желанны, как хроническая болезнь истощения. Смертельное сочетание высокого уровня обслуживания и низкого IQ.
— Кроме того… — Вера переключила станцию на классику, хотя не знала Yo-Yo Ma по Yo Gabba Gabba. — Там будут и другие богатые, влиятельные мужчины, готовые к тому, чтобы их забрали. Вон тот герцог… Оливер, что ли?
— Фон Бисмарк. — Табби хмыкнула. — Этот человек — дипломированный охотник за юбками. Он наверняка заразит меня венерическим заболеванием, если дыхнет в мою сторону.
Регина фыркнула.
— Как мило ты притворяешься, что тебе это неинтересно.
— Вытаскиваю свою карту Уно, сестренка.
— К твоему сведению, однажды он пригласил меня в свой особняк на Амальфитанском побережье.
— Только тебя и всех остальных женщин с пульсом. — Табби прищелкнула языком. — На твоем месте я бы сразу начала разрабатывать дизайн приглашений на свадьбу.
Я обхватила руками колени, мысленно перебирая месяцы исследований.
Мой план был пуленепробиваемым.
Войти. Забрать то, что принадлежит мне. Выскользнуть незамеченной, скрытая ночью и дизайнерским платьем, которое я выпросила у Регины.
Это была не первая моя авантюра, и она не станет последней.
Я была выжившей с самого рождения. С того момента, как мой неявившийся донор яйцеклетки положила меня в картонную коробку из Costco у папиной двери с запиской:
Вся твоя.
Надо было отвечать на мои звонки, засранец.
Аборт стоит не так дорого, как ребенок.
— Тэмми
К тому времени папа уже женился на Вере после бурного романа. По словам Табби, Вера убеждала отца "избавиться от этой штуки".