— Здесь?
Крошечная, неохотная слезинка потекла по ее щеке. Она не всхлипывала. Не издала ни звука. Просто кивнула.
Я наклонился и поцеловал то самое место. Она закрыла глаза, когда я провел по нему языком, стирая все следы этого ублюдка.
Я провел языком по ее шее, где она ударилась о стену.
— А здесь?
— Мой локоть тоже.
Она смотрела на крышу, пока я стирал прикосновения Андраша с ее шеи, бедра, спины, локтя.
Все это время она не произнесла ни слова.
— Прекрасно. — Когда я закончил, я отстранился и просто уставился на нее, когда она растянулась на багажнике, ее дикие солнечные волосы разметались во все стороны. — Чертовски красивая.
Пальцы Фэрроу прочертили дорожку на нейлоновой подкладке.
— Что вы думаете о Монови?
— Никогда о нем не слышал.
— Это в Небраске.
— Похоже на то.
— Одно население.
— К чему ты клонишь?
Пожалуйста, не говори "Монови".
— Просто думаю о Монови.
Мне хотелось смеяться. Может быть, даже закричать. Определенно, второй раунд против Андраша.
Нам с Фэрроу было о чем поговорить, и мы остановились на Монови.
Она так и не рассказала мне об Эйлин. Я все еще не спрашивал о нашем будущем.
Вот только инстинкт, а также оставшиеся клетки моего мозга, которые не были поджарены яростью, вызванной Андрашем, подсказывали мне, что на этот раз разговор пройдет иначе, чем если бы мы завели его в самолете, прежде чем завершить нашу договоренность.
Фэрроу положила руку на ребра.
— Без тебя я бы не смогла победить Андраша и Веру.
Я опустился на задницу и вытянул ноги как можно шире, подставив им бедра Фэрроу.
— Ты бы победила.
— Нет, не победила. Вера указала на это. Тогда я сказала ей, что могу вести свои собственные войны. Но я ошибалась.
— Нет. Ты всю жизнь была бойцом.
— Возможно. Но я также полагалась на своего отца, сама того не осознавая. — Ее глаза нашли мои. — Он обналичил свои сбережения, чтобы финансировать мою карьеру фехтовальщика. Карьеру фехтовальщика, которой больше нет.
— Общественное мнение склонилось на твою сторону. Твои друзья по академии рассказали СМИ об этих обстоятельствах. Как только появятся новости о Вере и Андраше, никто не будет отчитывать тебя за то, что ты устроила ничего не значащий матч.
— А ведь должны. Я была неправа.
— Если ты хочешь уйти, уходи. Иногда бросить — это смелее, чем продолжать. — Я наклонил ее подбородок вверх, заставляя посмотреть на меня. — Но если ты уходишь, потому что боишься, что подумают другие, это чушь, и ты сильнее этого, Фэрроу Баллантайн.
— Я не бросаю. Ну, я еще не знаю. — Она вздохнула, потянув за пушистые нейлоновые нити на полу багажника. — Наверное, дело в том, что я считала себя независимой, жила сама по себе, боролась с Верой по-своему. На самом деле мне помогал папа — больше, чем я думала, — и ты.
Попроси меня о помощи, Фэрроу.
Ты не одна.
Я — твоя армия, состоящая из одного человека.
Прежде чем я успел ответить, она поднялась, вытирая пыль с рук.
— Мы можем отправиться домой?
Я изучал ее лицо, не в силах понять ее и ненавидя это.
— Конечно.
— Думаю, пора заканчивать нашу игру в Го.
70
ФЭРРОУ
Я решила, что больше всего буду скучать по француженке, готовящейся к принятию ванны. Почти настолько, чтобы попросить ее на память, но я полагала, что это разрушит все мои планы.
Я запомнила ряд картин в кабинете Зака, пока врач обрабатывал мои несуществующие раны. Настоящие раны нельзя было вылечить с помощью стетоскопа и аптечки.
Мне нужно было время, но я вылечусь.
Я знала, что исцелюсь.
Зак кружил вокруг нас, придирчиво осматривая каждый появившийся синяк, как будто я подралась с медовым барсуком.
— Она в порядке. Немного поцарапалась. — Доктор Салливан отложил ватный тампон. — Ничего серьезного. — Он сделал небольшую паузу. — Не так серьезно, как порезанный палец.
Ах.
Я знала, что узнаю его. Семейный врач Оливера. Тот самый, который ухаживал за Бреттом-младшим после инцидента на кухне.
Когда он закончил приводить себя в порядок, Зак выпроводил его за дверь и вернулся через несколько минут.
Я кивнула в сторону стола для игры в Го.
— Мы должны продолжить нашу игру сейчас.
Нет смысла откладывать.
— Куда-то спешишь?
— А если я скажу "да"? — Я приподняла бровь, погружая палец в воду и чувствуя, как в животе затягивается узел.
— Смотря куда. Куда? — Он сделал паузу. — И ради Бога, не говори "Монови".
— Ты не веришь в Бога.
— Нет, но я верю, что кто-то во Вселенной издевается надо мной. — Он занял свое обычное место за столом. — А если серьезно. Если ты скажешь "Монови", я могу взорвать город.
Я опустилась на плюшевую обивку и подняла крышку со своей миски с камнями.
— Как?
Я не могла не заметить, насколько легким стал наш разговор. Как будто мы оба хотели уклониться от очевидной надвигающейся беды.
Как всегда, он поднял камень с безупречным этикетом.
— Ты забыла, что наш сосед торгует оружием?
Я ответила ему самым безжалостным способом, который только могла придумать.
— Точно. Что ж, думаю, мне лучше пощадить единственного жителя Монови.
Он нахмурился, глядя на доску.
— Это может продлиться всю ночь.
— У меня хорошая выносливость.
— Может, и так, но я планирую хорошенько тебя вымотать.
— Мы все еще говорим об игре, конечно же.
— Конечно.
Четыре часа спустя он получил контроль над доской. За все это время мы не произнесли ни слова, сосредоточившись на камнях.
Когда я, наконец, набралась смелости и затронула эту тему, он, казалось, погрузился в раздумья.
Я откинулась в кресле, сцепив пальцы на коленях.
— Я сдаюсь.
Его глаза поднялись от камней.
— Прости?
— У меня не осталось ходов. — Я разжала пальцы и жестом указала на доску. — Поздравляю. Ты выиграл.
— Я выиграл?
— Да. — Я кивнула, изо всех сил стараясь не раствориться в небытии. — Ты выиграл кулон. Честно и справедливо.
Прости, папа. Ты разочаровался во мне?
Мы с Заком как-то сразу договорились использовать кулон в качестве награды. Со временем игра превратилась в прелюдию, а не в соревнование.
Я не думаю, что кто-то из нас осознавал, что мы натворили. Судя по напряженным плечам Зака, он, должно быть, забыл, во что мы играли.
— Фэрроу.
Я покачала головой, поднимаясь на ноги. Хотелось в последний раз попрощаться с кулоном.
Но, сделав несколько шагов, я поняла, что в стеклянной витрине лежит только один из кулонов. Но не мой.
Моя легкая реакция испугала меня. Я думала, что сейчас сорвусь, развернусь, потребую объяснений. Но столкновение с Верой ударило меня по черепу, переключив мозг.
Вера, Регина и Табби всю жизнь копили материальные ценности, не в силах утолить свою жажду. Они совершали преступления, разрушали жизни и так и не поняли, какой вред причинили.
Я не хотела превращаться в них.
Смогла бы я полюбить все, что Вера заложила? Всеми фибрами своего существа.
Но я не позволяла их отсутствию диктовать мои эмоции.
Если я сосредоточусь на том, чего у меня нет, я никогда не смогу оценить то, что у меня есть.
— Поговори со мной, Фэрроу.
— Выпьешь? — Я подошла к тележке с виски, налила два стакана и села на стол Зака, покачивая ногами. — Думаю, это нам понадобится.
Он подошел ко мне, проигнорировал предложенный напиток и встал между моих ног, положив подбородок мне на плечо. Еще несколько месяцев назад он не мог даже мизинцем прикоснуться ко мне.
— Что происходит в твоей хаотичной голове?
Все, что, как мне казалось, я знала о своем прошлом, оказалось неверным.
Я не знаю, кто я. И какие цели я преследую теперь, когда фехтования больше нет и правосудие восторжествует.
Я боюсь превратиться в Веру, ставящую во главу угла совсем не то, что нужно.
Я верю каждой частицей своей души, что я лучше для тебя, чем Эйлин. Но я не хочу погружаться в отношения, не зная, кто я есть на самом деле.
Вместо этого я остановилась на простом:
— Боюсь, то, о чем я хочу тебя попросить, эгоистично.
— Я хочу, чтобы ты была эгоисткой. — Он обвел пальцами мое запястье и поднес напиток к губам, сделав глоток именно там, где я оставила след от ChapStick. — Считай, что я твой личный джинн. Твое желание — мой приказ.
— Расскажи мне что-нибудь об осьминогах, — пролепетала я, в последний момент струсив.
Просто сделай это уже, трусиха.
— Хм… — Зак зарылся носом в мои волосы, вдыхая мой шампунь, который, по истине, оказался его шампунем. — Если ты считаешь это эгоистичной просьбой, то нам придется пересмотреть словарь.
— Пожалуйста.
Он закрыл глаза, отрезвев, и я подумала, не думает ли он, что это последний раз, когда он сообщает мне забавный факт об осьминоге.
Его глаза распахнулись.
— У осьминогов восемь щупалец.
— Ого. Кто бы мог подумать? — Я постучала костяшкой пальца по его лбу. — Неудивительно, что ты славишься своим IQ в двести с чем-то единиц.
— Я еще не закончил, крошка. — Он постучал по кончику моего носа. — Удивляюсь, как тебе удалось прожить двадцать три года с таким терпением.
— Прости. — Свободной рукой я изобразила молнию, провела ею по губам и бросила ключ.
— Простите, мисси, но это не так. — Он поднял воображаемый ключ с пола и использовал его, чтобы открыть мне рот. — У меня много планов на твой рот, и он должен быть открыт для всех них.
Я потерла костяшками пальцев щеку, борясь с жаром.
— Продолжай.
— На мандаринском языке слово "четыре" звучит как слово "смерть", поэтому в китайской культуре четыре — самое несчастливое число. Я родился в четвертый день четвертого месяца года. Восемь, с другой стороны? Это самое счастливое число. — Он отступил назад, и мы оказались лицом к лицу, нос к носу, всего в нескольких дюймах друг от друга. — Ты — мой талисман удачи, Фэрроу Баллантайн. Даже Вселенная знает, что ты мне нужна.