И в нас прилетел камень!
— Боксёр, выходи — бить буду! — продолжил голосить парень.
Я, было, дернулся на выход, но тут включил режим берсерка папа оскорбленной «шалавы».
— Ну-ка, стой тут! Сам разберусь! — рыкнул он, и, дернув меня назад на балкон, выскочил в комнату.
— Чё, ссышь? — орал Роберт, уже выйдя под свет окон и кидая ещё раз камень.
Не докинул, тут же стал искать ещё один, отойдя в сторону, а у меня крутятся мысли в голове — что делать? Тут из подъезда вылетел Юрий Григорьевич с тесаком! Кинул взгляд влево-вправо — нет никого. Я похолодел, поняв, что убийство может состояться прямо сейчас! Прыгаю с балкона, как есть, босиком, ну, то есть в носках. Мы же не в Америке, где все обутые по дому ходят. Больно ушиб пятку, но времени на рефлексии нет. Оскорбленный отец Люды увидел, наконец, пьянющего в дупель Роберта, выходящего из кустов около дома и орущего во все горло:
— Людка, шалава, выхо…
Больше он ничего сказать не успел, я бью левой джеб в челюсть. Джеб левой бьют без замаха, обычно для того, чтобы удержать соперника на дистанции, особого вреда таким ударом нанести нельзя, но я вложил в этот удар всю силу, и получилось не хуже, чем у Кличко. Красивая ровная траектория полёта борца была вызвана ещё и тем, что, очевидно, парень, потеряв равновесие, и сам пытался упасть назад.
— Тихо, дядь Юра! Хватит ему! — я еле успел перехватить пьяную и злую «Торпеду» с тесаком.
— Кто шалава? — тоже разутой ногой пнул он парня.
— Хватит ему, я сам с ним разберусь, по-мужски, — оттаскиваю я, глядя на неподвижно лежащего Роберта.
«А не убил ли я его?» — пронеслась мысль в голове, напугав меня до чертиков. В тюрьму я не хочу, пусть и даже вместо такого хорошего человека, как дядя Юра.
— Молодец, Толя! Повезло доче с тобой! Но этот пусть знает, что не только парень у Людки есть, но и отец! — и мужик ещё раз пнул ногой в рваном носке Роберта.
Тот слабо застонал.
— Ну, слава богу! — размашисто перекрестился я, видя, что жив алкаш.
Глава 27
— Ты что, верующий? — спросил Юрий Григорьевич, будто это самый важный вопрос сейчас!
— Крещёный, а так — комсомолец! Но тут станешь верующим! Я же думал, убил его и всё — тюрьма мне! — пугал я дядю Юру.
Рукой-то я указывал на орудие папаши-психа.
Тот удивленно посмотрел на нож в своих руках.
— Я такой же дурак! Ничего не помню, зачем я нож схватил? Что я в морду так не дам? — изумлялся он.
— В морду? За что? — очухался Роберт.
— Ты чего такое про мою дочь сказал? — опять озлобился дядя с режиком.
— Дядь Юр, ну его нах! Вон уже соседи выглядывают! — дернул за рукав я отца Людмилки.
И в самом деле, из окон на нас таращились любопытные жильцы. Хорошо хоть подъезд последний. Пока я уговаривал его уйти, Роберт уполз в темноту. И это не фигура речи, реально уполз, я не думаю, что он меня испугался, а вот тесак в руках здоровенного и не совсем адекватного мужика вполне мог его протрезвить.
— Ты пойми, Толь, дочка у меня одна! Красавица, умница, воспитана правильно, я любому голову проломлю за неё! — похвалялся, сидя уже на кухне, папаша.
Мама с дочкой были шокированы происшедшим, и, судя по красному уху Людмилки, ей был устроен экспресс-допрос с применением физической силы от мамы. Ни о каком «уйти» уже речи и не шло, меня никто не отпустит. Пришлось доводить отца семейства до кондиции, пока тот не вырубится. Мне были для этой цели выданы две бутылки «Жигулёвского» и даже одна баночка импортного пива! Юрий Григорьевич пил водку.
— Толя, прости! Я не знала что он гад такой! — провожала меня Люда часов в одиннадцать вечера, а это значит, что мне до дома пешком придется идти — автобусы уже не ходят с конечной Академгородка.
— Ты зачем сказала, что я к тебе жить просился, и вообще, зачем выдала за своего ухажёра? — спрашивал я, отстраняясь от шаловливых ручек девушки на лестничной площадке.
Вот оторва! За дверью мамаша, которая может нас застукать в любой момент, а ещё у двух квартир на площадке глазки дверные есть.
— Выхода не было! Как бы я сказала, что ты другой? Я про Роберта им рассказывала, а сейчас бы выяснилось, что у меня два друга? А мама видела, как я с тобой целовалась, — пояснила понятные вещи Люда.
— Ладно, проехали. Люд, мне домой пора, а то на автобус не успею! — решительно оторвал я руки подружки от своей шеи.
— Да, да! Беги, а то опоздаешь! — разрешила Люда и крикнула уже в спину, — Завтра вечером приходи, а?
Вот я и бегу по лесу, такси не вызвать, автомат на остановке стоит с оторванной трубкой, что для Академгородка дикость, ведь контингент здесь живет, по большей части, культурный. Минут за двадцать добрался до дома. Прохожу мимо вахтёра, не поднимая глаз, так как от меня прилично фонит пивом. Черт, Бейбут ключ в дверь вставил с той стороны. Тарабаню ногой слегка, чтобы «чудовище» по соседству не разбудить.
— Толян, а ты можешь у Аркаши переночевать? У меня тут… — просит мой друг, приоткрыв дверь.
В комнате темно, но я уверен, что у нас татарочка эта сегодня ночует.
— Ладно, сегодня переночую, ты как её провел через вахту? — заинтересовался я.
— В окно, в окно! Спасибо! — сказал сосед, прикрывая дверь.
В другой раз выгнал бы! Но сегодня днюха у него, и день ещё не закончился. Разумеется, к Аркадию я не пошёл, и к Сашке тоже, она меня уже дня три динамит по причине своей болезни, угораздило её простыть где-то и сейчас она боится заразить кого-нибудь ещё.
Пришлось спать мне в ленинской комнате на столах, подложив под голову пачку газет. Молодость молодостью, а проснувшись, я понял, что тело всё равно затекло с непривычки. Делаю разминку. Тут в комнату входит Ира Моклик.
— Ой, ты уже проснулся! Молодец! Надо переговорить по поводу конкурса, — обрадовалась она.
— Пять минут, — прошу я и ухожу в умывальник, привести себя в порядок.
— С конкурсом плохо всё, — выдала комсомолка, дождавшись меня.
— Не тяни, через десять минут завтрак начнётся, — прошу я.
— Ты же знаешь, что в комсомол принимают с четырнадцати лет, и в городе очень много молодых комсомолок, которые по возрасту не имеют права участвовать в конкурсе «Комсомольская красавица». Более того, школы против конкурса тоже! Я вчера была в управлении образования города, и меня настойчиво просили не проводить такие мероприятия в учебных заведениях! — рассказывала суть проблемы Моклик.
— Ладно, будем среди рабочих комсомолок конкурс проводить, — легко согласился я. — И вообще, у нас нет по школам никаких конкурсов, у нас районный конкурс планируется как отборочный.
— Тогда несправедливо получается — часть комсомолок лишена будет возможности из-за возраста или учебного заведения участвовать в нем! — упорствует Ира. — Я предлагаю другой вариант!
— Месяц остался! Какой другой вариант? — возмутился я. — Пора уже уведомления рассылать по районам!
— Во-первых, убрать отборочные конкурсы совсем! Пусть от каждого района города отправят… скажем, по семь человек, но выберут их сами! И ответственность будет на них, и палок в колеса можно не бояться. Во-вторых, изменить название конкурса на «Гордость комсомола», — продолжала Ира, — и, в-третьих, выбирать не по внешним данным, а по совокупности заслуг.
— У нас и так по совокупности! — возражаю я. — А если позволить выбирать районам, то как им выбрать, по каким критериям? Всё равно инструкции надо рассылать, и обоснование конкурса менять.
— Не спорь, смотри, что я придумала, — усмехнулась Ира и достала тетрадку.
Пришлось смотреть, хотя, жрать уже охота было сильно, но ничего, завтрак так быстро не пройдёт, а дело у нас действительно важное.
На завтрак мы с Ирой пришли последними, но довольные друг другом. Завтра поедем в горком окончательно менять формат конкурса. Каша рисовая со свежей сдобной булкой ещё добавила мне настроения, поэтому, зайдя, наконец, в свою комнату, я не убил никого сразу.
В комнате ссорились татарочка, уже одетая (слава богу), и Ленка. Бейбута видно не было.
— Лен, домой иди, — устало произнёс я спокойным голосом.
— Толя, а ты знаешь…, — попыталась наябедничать Лукарь.
— Лена, я знаю, к себе иди! — прервал я её обличительную речь и добавил её оппонентке, — а ты пересядь на кровать своего парня, где он, кстати?
— Надо же, ушла зараза горластая! — удивилась гостья, забыв ответить на мой вопрос.
А через секунду и этого не потребовалось — мы услышали торопливые шаги по коридору, и в комнату вошёл вчерашний именинник. С тортом и букетом цветов! Он ей что, предложение делать будет?
— О, Толян, а чё на завтраке не был? Давайте чай пить! — обрадовался друг мне.
— Соседка твоя приходила, скандальная, не нравился ей шум ночью. Она сказала, что и ночью пришла бы, но подумала, что это Толя с кем-то развлекается, — сразу же пожаловалась новая подруга Бейбута.
— Выгнал я её, но чую — ненадолго, — вздохнул я. — Ладно уж, давайте чай пить и знакомиться.
Новую подругу Бейбута звали Айдария Илдусовна Нафикова. Она, конечно, просто Айдарией представилась, но я смотрю сейчас на её студенческий билет, и меня разбирает смех. Нафикова… Вот ведь. Студ билет валялся под кроватью, очевидно, выпал из кармана в процессе раздевания.
— Отдай! — покраснела Нафикова.
Попив чай, молодые покинули нашу обитель разврата, а я завалился спать. Вечером меня ждала Людмила, но я решил не ходить к обманщице в гости, тем более там её папа и мама. Соседка попыталась мне вынести мозг пару раз, на обеде и на ужине, рассказывая, какой, оказывается, отвратительный у меня сосед, и с каким отребьем он водится. Я меланхолично молчал, берёг силы — завтра у меня трудный день.
Очередное заседание орггруппы посетила и уже выздоровевшая Сашка.
— Таким образом, вместо конкурса «Комсомольская красавица» мы будем проводить конкурс «Комсомолка Красноярска», — рассказывала Ирка Моклик. — Конкурс включает в себя следующие этапы: