– Нет, господин Жакаль, отказываться я не отказываюсь, да и лезть туда не согласен.
– Это почему?
– Доктор запретил мне лазить в сырые места: я к ревматизму слабость имею, а на дне колодцев сухо не бывает.
– Не знал я, что ты трус такой, Лонг-Авуан! – сказал Жакаль. – Ну, расстегивай свой кушак да давай его сюда. Я сам полезу.
– Да позвольте мне, мосье Жакаль! – вызвался Карманьоль.
– Ты-то человек храбрый, Карманьоль, да только я передумал. Мне почему-то кажется, что на дне этого колодца я узнаю что-то очень хорошее.
– Еще бы! – заметил Карманьоль. – Ведь недаром говорится, что правда на дне колодца живет.
– Да, да, слыхал это и я, – подтвердил Жакаль, надевая на себя кушак Лонг-Авуана, который был похож на те, какие носят пожарные, т. е. дюйма в четыре шириной и с прочным металлическим кольцом. – Ну, теперь, ребята, привяжите веревку к этому колодцу да двое, кто посильнее, спустите меня в колодец.
– Позвольте мне, господин Жакаль! – предложил Карманьоль со свойственной ему живостью.
– Нет, нет, нет, братец! – так же живо отвечал Жакаль. – В силу твоего мозга я верю безусловно, но в силу твоих рук – нисколько.
Двое из тех, что несли факелы, невысокие коренастые парни, взялись за веревку, обмотали ее вокруг своих рук. Жакаль влез на край колодца, потом сел на него, захватил с собою свою трость и опустил ноги в глубину.
– Ну, ребята, – осторожно! – сказал он без малейшего волнения в голосе.
XI. Только гора с горой не сходятся
Оба силача уперлись одним коленом в край колодца и, несколько отставя другую ногу назад, ожидали последних приказаний.
Жакаль поднял очки на лоб и пристально глянул им в лица.
– Ах, да! – воскликнул он, подбрасывая трость под мышку с видом человека, который в последнюю минуту перед отъездом в далекое путешествие вспомнил нечто крайне важное, достал табакерку, тщательно перетер табак и набил себе нос огромной понюшкой. После этого он опять взял трость в руки, по-видимому, придавая ей какое-то особенное значение.
– Ну, теперь готовы? – спросил он.
– Точно так, господин Жакаль.
– Так начинайте, только смотрите, потихоньку, осторожно, потому что в срубе, может быть, есть вода.
Одной рукой он ухватился за веревку повыше своей головы, а другой начал отталкиваться тростью от стенки колодца, чтобы не биться об нее.
– Спускайте веревку помаленьку, а иногда и совсем останавливайте, – говорил Жакаль.
Люди стали опускать его, он медленно исчез в черной тьме колодца.
– Хорошо, хорошо, отлично! – приговаривал он голосом, который скоро стал почти таким же глухим, как голос подземного узника.
Тот, услышав, что к нему приближается помощь, совершенно успокоился.
– Да вы не бойтесь, – доброжелательно ободрял он Жакаля, – здесь не очень глубоко – всего каких-нибудь сто футов.
Жакаль не отвечал. Мысль, что ему предстоит спуститься еще метров на двадцать, начинала его тревожить. Он силился взглянуть на дно, но вокруг царил мрак непроницаемый.
– Ну, теперь поскорее! – скомандовал он и закрыл глаза.
Веревка пошла заметно быстрее, и минуты через полторы он стоял на дне, которое так напугало Лонг-Авуана своей сыростью.
– Что же вы не сказали мне заранее, что торчите здесь по пояс в воде! – заметил Жакаль невидимому узнику.
– А я, напротив, очень этой воде благодарен, – отвечал тот. – Без нее я сломал бы себе шею. Да это ничего! Вот как раз напротив меня есть мысок. Влезьте на него: там почти что сухо.
Жакаль ощупью последовал этому благому совету.
Очутившись на суше, он почувствовал, что человек, которого он собирается спасать, одной рукой обхватил и крепко сжал обе его ноги и в знак благодарности горячо целовал их.
– Вы меня от смерти спасаете! – говорил он. – С этой минуты я принадлежу вам и душой, и телом.
– Хорошо, хорошо! – ответил Жакаль, чувствуя, как другая рука благодарного узника добирается до его часов. – Скажите-ка лучше, как вы сюда попали.
– Меня избили, обокрали и бросили в колодец.
– Так! Однако, пустите меня!.. А давно вы здесь?
– Да как вам сказать? Человеку в моем теперешнем положении трудно судить о времени. Кроме того, они украли у меня часы. Да, впрочем, если бы они их мне и оставили, я все-таки не мог бы посмотреть, который час.
– Это совершенно верно! – согласился Жакаль. – Но так как вы здесь ничего не увидите и на моих часах, то позвольте мне положить их в такое место, где бы они вас не беспокоили.
– Однако я все-таки предполагаю, – продолжал незнакомец, нисколько не обижаясь на подозрение Жакаля, – что с тех пор, как меня избили, прошло часа полтора.
– А знаете вы, кто вас бил?
– Отлично знаю.
– Следовательно, вы можете отдать этих людей в руки правосудия?
– Ну, уж нет, я этого не сделаю!
– Почему же?
– Потому что это мои друзья.
– А! Теперь и я вас знаю!
– Вы – меня?
– Да! Вы один из моих самых старых знакомых.
– Я?!
– И хотя вы не хотели назвать мне ваших друзей, я попрошу вашего позволения назвать вам ваше собственное имя.
– Вы спасаете меня от смерти, и я ни в чем не могу отказать вам.
– Вас зовут Жибасье.
– А вы еще не спустились в колодец, как я уже узнал вас, мосье Жакаль. Вот так встреча! Ха, ха, ха!
– Да, это правда! А сколько времени прошло с тех пор, как вы вернулись из Тулона, мосье Жибасье?
– Да уж около месяца, любезнейший мосье Жакаль.
– И, надеюсь, вы путешествовали без всяких приключений?
– Действительно, без малейших.
– Ну, и с тех пор вам все время жилось хорошо?
– Да, довольно сносно, вплоть до сегодняшней ночи. Но сегодня ночью меня обокрали, избили и бросили в этот колодец.
– Скажите, пожалуйста, любезнейший мосье Жибасье, как это так: вы слетели с такой высоты и все-таки, если не ошибаюсь, остались целы и невредимы?
– За исключением двух-трех царапин ножом, я, действительно, невредим, а из того, что я сегодня не сломал себе раз десять шею, я вижу, что Бог еще бережет честных людей.
– Я тоже начинаю так думать! – согласился Жакаль. – Однако все-таки не угодно ли вам будет рассказать мне в нескольких словах, как вы сюда попали?
– С величайшим удовольствием! Но отчего бы не сделать это, когда мы будем там, наверху?
– Там нам нельзя будет говорить так откровенно, как здесь, – там постоянно будут лишние уши, а кроме того, как справедливо выражается Карманьоль…
– Карманьоль?.. Я такого не знаю.
– В таком случае вы с ним сейчас познакомитесь.
– Так что же такое говорил Карманьоль, любезнейший мосье Жакаль?
– Он сказал, что правда живет на дне колодца. А вы сами понимаете, милейший мосье Жибасье, что найди я на дне колодца что-нибудь другое, а не правду…
– Что бы вы сделали?
– Оставил бы свою находку на дне.
– О, мосье Жакаль! Я расскажу вам все, все, все!
– В таком случае, начинайте.
– С чего?
– С вашего бегства. Я знаю, что вы человек находчивый и с живым воображением и потому ожидаю от вашего рассказа множества совершенно новых, романтических, небывалых эпизодов.
– О! В этом отношении, мосье Жакаль, – сказал Жибасье с видом вполне уверенного в себе артиста, – вы останетесь мною довольны. Я жалею только о том, что не могу принять вас более достойным образом… здесь нет даже стула…
– Не стесняйтесь, пожалуйста, – у меня стул с собой. – Жакаль нажал пружину своей трости, и она, как по волшебству, обратилась в складной табурет.
Установив его на мыске, он поднял голову и крикнул:
– Эй, вы, там!
Что прикажете, мосье Жакаль? – ответили сверху.
– Можете там болтать между собою, а обо мне не беспокойтесь, – у меня тут дела.
После этих распоряжений он уселся.
– Начинайте, почтеннейший мосье Жибасье, – сказал он. – Приключения таких людей, как вы, интересуют все общество.
– Вы мне льстите, мосье Жакаль.
– Нет, клянусь вам, что говорю правду, только и вас прошу ограничиваться в вашем рассказе только правдой.
– В таком случае я, с вашего позволения, начну.
– Я только этого и жду, мосье Жибасье.
В непроглядном мраке запущенного колодца послышался звук усиленного нюханья табака.
XII. Плющ и вяз
– Вы, вероятно, позволите мне дать этому романтическому приключению соответствующее ему название? Все заглавия имеют ту особенность, что заключают в одном слове главный смысл всего рассказа, поэмы или романа.
– Вы относитесь к делу, как настоящий литератор, мосье Жибасье.
– Мне даже кажется, что я был рожден именно для литературного творчества, мосье Жакаль.
– Да, но, к сожалению, вы не совсем верно направили свой талант. Если не ошибаюсь, вы были однажды приговорены за сочинение фальшивого векселя?
– Не один раз, а два раза, мосье Жакаль.
– А! Однако давайте же название вашему рассказу и рассказывайте скорее, потому что пол в вашей гостиной не особенно сух.
– Я назову его «Плющ и вяз», – заглавие, заимствованное, если не ошибаюсь, у добряка Лафонтена.
– Это все равно.
– Когда я попал на галеры, то в первое время скучал невыносимо! Не люблю я галер. Как хотите, общество там для меня вовсе не подходящее, да и кроме того, вид страждущих братьев терзает мне душу тоской и жалостью. Я ведь человек уже не молодой, и прежних фантазий о жизни в Тулоне, в этом Ханаане каторжников, у меня уже нет. Теперь я приезжаю на каторгу со скукой и горечью, и прелести для моего воображения она уже не имеет никакой. Когда едешь туда в первый раз, она, как новая любовница, а на второй – это уж ваша старая законная супруга, прелести которой вам давно уже известны и которая вам так надоела, что вы готовы ее возненавидеть. Так вот и приехал я на этот раз в Тулон почти что в настоящем сплине. Хотя бы послали меня в Брест, – еще туда-сюда! Я Бреста не знаю, и тамошняя жизнь, может быть, освежила бы меня. Да не тут-то было! Как я ни хлопотал, сколько прошений ни подавал министру насчет своего здоровья и желания поправить его брестским климатом, его превосходительство настоял на своем. Так я и угодил на цепь, да, верно, протаскал бы ее, скучая, до самой своей смерти, если бы не один человек. Был он мне товарищем по цепи и такой наивный да добрый, точно такой, каким был я, покуда не увлекся моим безграничным стремлением к свободе.