Убежищем французских карбонариев служила кофейня на улице Копо. Жубер и Дюжье, содержатели этой кофейни, после заговора 19-го августа 1820 года – в то самое время, когда Сарранти покинул Париж, – отправились искать убежища от преследования полиции Реставрации. Принятые в число членов общества карбонариев, они, в свою очередь, известили своих друзей об основании союза неаполитанских карбонариев.
Несколько молодых людей – а их было около десяти человек – условились ввести в это общество всех недовольных, подчинить одной власти и тем положить основание обществу французских угольщиков.
Бавар, начальник союза, Бюше и Флоттир взяли на себя труд несколько изменить устав союза итальянских карбонариев, как этого требовали нравы и обычаи Франции. Принялись за дело, и вот как они видоизменили главнейшие правила этого статуса для французских угольщиков. Все общество разделялось на три ложи, или отделения: высшее, центральное и частное. В высшем – сосредоточивалась, так сказать, верховная власть, эта власть была абсолютная, тайная, число членов центрального и частного отделений было не ограничено. Каждые двадцать человек составляли особую ложу. Перед глазами Жакаля находилось собрание из шестидесяти человек, следовательно, тут было три ложи.
Каждая ложа выбирала из среды своих членов президента, цензора, казначея и депутата. Целью их всех было усовершенствование существующего порядка. Здесь предлагали и обсуждали новые реформы, а главной целью каждого карбонария было изгнание иезуитов и освобождение от ига…
Сторонники Бонапарта, орлеанисты и республиканцы соперничали между собой, и если бы Жакаль имел глаза Аргуса, то увидел бы, что в глубине катакомб, в углу, противоположном тому, где находились бонапартисты, были зажжены фонари орлеанистов и республиканцев. Каждая частная ложа, как мы уже говорили, имела депутата, который был обязан наблюдать за центральным отделением, которое, в свою очередь, состояло из 20-ти членов, также с президентом, цензором, казначеем и депутатом. Депутат центральной ложи выбирался для наблюдения над высшей, состоявшей из знаменитых военных и парламентских мужей того времени. Здесь были собраны члены высшей ложи, едва знавшие друг друга. Назовем главнейших из них. Тут были: Лафайет, Аржансон, Лаффит, Мануель, Буонаротти, Дюрок, де Шонен, Мерилу, Барт, Тест, Баптист, Руэ, Буанвилье, двое Шефферов, Бавар, Кошуа-Лемер, де Корсель, Жак Кёхшин и другие. Члены эти, сторонники различных партий, преследовали одну и ту же цель, они ненавидели старшую ветвь бурбонской династии. Об этом мы поговорим поподробнее в свое время, теперь же будем продолжать наш рассказ.
После ухода депутата поднялся невообразимый шум, каждому хотелось говорить, и каждый стремился перекричать другого. Шум и беспорядок начался ужасный.
– Ого-го! – бормотал Жакаль. – По-видимому, они думают, что власть уже в их руках. Кажется, и ждать не хотят!
Через полчаса после начала этой сумятицы в глубине подземелья показался свет, а вслед за тем появился и депутат. Окинув взором все собрание, он произнес только одно слово, но это слово, как quos ego![12] Нептуна, сразу привело в спокойствие всех.
– Решено! – сказал он.
Раздались аплодисменты, а затем крики: «Да здравствует император!» На этом собрание закончилось, и люди стали исчезать в подземелье. Спустя минуту опять под этими мрачными сводами воцарилась гробовая тишина.
– Больше мне, кажется, здесь нечего делать, – подумал Жакаль, которому стало жутко среди этого мрака и безмолвия. – Поднимемся-ка наверх, на землю. Я и без того долго заставил ждать себя моего друга Жибасье.
И Жакаль, убедившись, что он один, зажег свой карманный фонарь и направился к той щели колодца, через которую ему удалось увидеть заговорщиков, которых он принял сначала за сумасшедших.
– Эй! – закричал он. – Вы еще ждете?
– А, это вы, г-н Жакаль, а мы уже начали о вас беспокоиться.
– Благодарю вас, Улисс, вы очень осторожны, – ответил Жакаль. – А крепка ли веревка?
– Будьте покойны, – разом ответили шесть агентов, дожидавшихся его у колодца.
– Ну, так тащите меня! – сказал Жакаль, прикрепив крючок к кушаку.
Его начали быстро поднимать наверх.
– Если бы я промедлил еще полчаса, то, пожалуй, меня бы загрызли крысы в этом проклятом подземелье, – сказал Жакаль, ступив на мостовую Карла X.
Полицейские агенты участливо окружили Жакаля.
– Хорошо, хорошо, – сказал тот. – Я чувствительно благодарю вас, но не будем терять времени… Где Жибасье?
– В больнице, вместе с Карманьолем, которому приказано не выпускать его из виду.
– Хорошо, – сказал Жакаль. – Возьми с собою лестницу, Лонг-Авуан, закрой крышку колодца. Остальные отправляйтесь все вперед и через полчаса будьте в префектуре.
Маленькая группа молча пустилась в путь. Они достигли госпиталя в ту минуту, когда Жакаль, с превеликим удовольствием наполнив свой нос табаком, предавался самым приятным размышлениям.
– Когда я думаю об этом сборище, мне кажется, что благодаря моим хорошим распоряжениям мы наслаждались тишиной и спокойствием, а эти идиоты, иезуиты, думают захватить власть в свои руки, а с ними заодно действует этот честный человек, наследник престола.
В это время по звонку полицейского агента дверь госпиталя отворилась.
– Хорошо! – сказал Жакаль, опуская очки на нос, – подождите меня в префектуре.
С этими словами он исчез в госпитале.
В это время на башне собора Нотр-Дам пробило четыре часа.
III. Счастье приходит во сне
В глубине одной из обширных палат госпиталя, рядом с комнатой сестры милосердия, лежал около двух часов тот изнуренный каторжник, который известен нашим читателям под именем Жибасье. Когда его раны, которые не были опасны, были перевязаны, он заснул от усталости, чувствуя необходимость в отдыхе вследствие большой потери крови.
Он лежал лицом к входной двери, а спиной к товарищу, сидевшему в углу комнаты. Судя по лицу последнего, казалось, что он шептал молитвы о спасении души Жибасье. Этот господин был наш знакомый Карманьоль.
Карманьоль очень строго исполнял свои обязанности, хотя и обходился с каторжником с нежностью брата или, по крайней мере, с заботливостью сестры милосердия. Но Жибасье не требовал неослабного внимания, так как уже два часа спал и, казалось, проспит еще более. Пользуясь этим, Карманьоль вынул из своего кармана и принялся за чтение маленького томика в красном переплете, озаглавленного «Семь чудес любви». Мы не можем сообщить вам содержание этой книги, так как она была написана на провансальском наречии, но скажем, что она произвела сильное впечатление на Карманьоля: его нижняя губа опустилась, глаза заискрились, и все лицо сияло блажеством. В эту минуту дверь в кабинет отворилась, и на пороге показалась сестра милосердия. Окинув взором комнату и с братской нежностью взглянув на больного, она тихо удалилась, видя, что Жибасье еще спит. Но, несмотря на ее осторожность, скрип двери разбудил Жибасье. Он открыл сначала левый глаз и посмотрел напротив, затем открыл правый – и посмотрел налево. Убедившись, что никого нет, он протер глаза и поднялся с постели.
– Уф, – произнес он, – мне снилось, будто я лежу избитый на улице Счастья. Что бы мог значить подобный сон?
– А я вам могу его объяснить, г-н Жибасье, – отвечал Карманьоль, сидевший за ним.
Жибасье быстро обернулся и увидел провансальца.
– А! – сказал он. – Я теперь припоминаю, что сегодняшнюю ночь я имел удовольствие провести с вами?
– Совершенно верно, – подтвердил Карманьоль.
– Позвольте вас спросить: я имел честь разговаривать с моим земляком?
– А мне показалось, – заметил Карманьоль, – что вы уроженец севера.
– О, нет, – философски ответил Жибасье. – Та страна может быть названа родиной, где мы приобретаем друзей. Действительно, я уроженец севера, но предпочитаю юг. Тулон – моя вторая родина.
– В таком случае, почему вы покинули ее?
– Как вам сказать? – грустным тоном возразил Жибасье. – Я поступил как блудной сын: мне хотелось видеть людей, насладиться жизнью. Словом, хотелось дать самому себе отдых на несколько месяцев.
– Но мне кажется, ваша первая попытка неудачна.
– Я стал жертвой своей честности. Я поверил в дружбу, которой не существует! Но, позвольте, вы сказали, что можете объяснить мой сон. Разве вы принадлежите к разряду ясновидцев?
– Нисколько. Сейчас вам объясню, почему я могу разгадать ваш сон. Некоторое время я занимался с академиком де Монмартом, который хорошо знаком с хиромантией. Кроме того, у меня довольно подвижная психика, и я склонен к лунатизму.
– В таком случае удовлетворите мою любознательность, любезный друг, и растолкуйте мне сон. Мне снилось, что ко мне приближается Фортуна и так поспешно, что я не могу никуда от нее скрыться. Наконец, она меня настигла и толкнула, вследствие этого я упал. Она приблизилась ко мне и хотела раздавить меня своей тяжестью, и это непременно бы случилось, если бы добрая сестра милосердия не открыла дверь и тем самым прервала мой сон. Что же это означает?
– Очень обыкновенную и простую вещь, – сказал Карманьоль. – Ваш сон мог бы объяснить и ребенок. Это означает, что с сегодняшнего дня вас начнет преследовать счастье.
– О! – сказал Жибасье. – Могу ли я поверить этому?
– Конечно, так же, как фараон поверил Иосифу и как императрица Жозефина – госпоже Ленорман.
– Но когда же это случится?
– Завтра или сегодня вечером, а может быть, и через час. Кто знает?
– Но почему не сейчас, любезный друг? Если это счастье зависит от нас самих, то было бы безумием терять час.
– В таком случае не будем терять его…
– Неужели в самом деле это зависит от меня?
– Конечно, ни от кого больше, кроме вас.
– Ах, любезный друг, я так разбился от этого падения, что не могу ничего сделать. Сделайте это от моего имени.
– С удовольствием.