Они устроились в тот же день, и никто, даже сама Броканта, не пожалел о лачужке на Кишечной улице.
На другой день пришел Петрюс, посмотреть, как обустроились новые жильцы.
Все были счастливы, в том числе и собаки, и ворона.
И за все это Петрюс попросил только, чтобы Роза приходила позировать в его мастерскую с Брокантой, или с Баболеном, или с ними обоими.
Роза сейчас же согласилась, но Броканта попросила подождать до завтра, чтобы посоветоваться с кем-нибудь, как ей поступить.
Петрюс предоставил ей полную свободу. Этот кто-нибудь, с кем старуха хотела посоветоваться, был Сальватор.
Сальватор пришел в этот же день, он полагал, что Роза может исполнить желание Петрюса.
В тот день, когда мы видели ее в мастерской, был второй сеанс. Сальватор приходил почти каждый день.
В этот день он пришел со своей собакой, так как Петрюс просил привести Роланда, чтобы заполнить угол на картине.
Известно, что последовало за встречей Роланда и Розы.
На другой день, около восьми часов утра, в ту минуту, когда Роза встала, в дверь постучали три раза, и Баболен, который обыкновенно отворял посетителям, открыл дверь.
Вошел Сальватор. Роза бросилась ему на шею.
– Здравствуйте, мой добрый друг, – сказала она.
– Здравствуй, дитя мое, – отвечал Сальватор, внимательно осматривая ее и раздумывая, обозначают ли ее розовые щечки возвращение здоровья или лихорадочное состояние.
– А Брезиль? – спросила девочка.
– Брезиль сегодня устал: он бегал всю ночь. Я приведу его в другой раз.
– Здравствуйте, г-н Сальватор, – сказала в свою очередь Броканта, начавшая причесываться. – Какой ветер занес вас к нам так рано?
– Я сейчас скажу, – ответил Сальватор, оглядываясь вокруг. – Но прежде скажи, как ты чувствуешь себя в новом жилище, Броканта?
– Как в раю, г-н Сальватор.
– С одним исключением, что тут живет дьявол. Но это твои счеты с Богом. Мне до этого нет дела. А ты, Роза, как ты чувствуешь себя?
– Так хорошо, что я не верю, что я здесь, хотя мне кажется, будто я всегда здесь и была.
– Так ты не желаешь ничего другого?
– Нет, г-н Сальватор, ничего, кроме вашего счастья и счастья принцессы Регины, – отвечала Роза.
– Ув ы! Дитя мое, – произнес Сальватор, – я боюсь, что Бог исполнит только наполовину твое желание.
– С вами не случилось никакого несчастья? – с беспокойством спросил ребенок.
– Нет, – ответил Сальватор. – Я-то, слава богу, ничего.
– Так, значит, принцесса несчастна? – спросила Роза.
– Я боюсь этого.
– О, Боже мой! – вскрикнула Роза, и на ее глазах показались слезы.
– Нет! – возразил Баболен. – Она ведь фея, поэтому это не будет долго продолжаться.
– Как можно быть несчастной с двумястами тысячами ливров годового дохода? – спросила Броканта.
– Ты этого не понимаешь, не так ли, Броканта?
– Право, нет, – заметила старуха.
– Вот идея, мать, – сказал Баболен.
– Какая?
– Если фея несчастна, значит, она не может получить того, что ей бы хотелось?
– Возможно.
– Погадай же ей.
– Я очень рада, мы ей обязаны. Роза, дай магическую колоду.
Роза хотела было повиноваться, но Сальватор остановил ее.
– После, – сказал он. – Я пришел по другому делу. Броканта, мне нужно поговорить с тобою.
– Что случилось, г-н Сальватор? – спросила цыганка с некоторым беспокойством, от которого она почему-то почти никогда не была свободна.
– Ты помнишь ночь со вторника первой недели поста на среду, когда ты посылала Баболена с письмом к учителю?
– Да, г-н Сальватор, я послала его отнести письмо, найденное мной в канаве на площади Мобер.
– Ты уверена в том, что говоришь?
– Совершенно уверена, г-н Сальватор.
– Молчи! Ты врешь…
– Клянусь вам, г-н Сальватор.
– Ты врешь, говорю тебе. Ты сама говорила мне, что это письмо было брошено из окна проезжавшей кареты.
– Ах, да, это правда, г-н Сальватор, но я не думала, что это так важно.
– Письмо ударилось о стену и упало около тумбы, на которой стоял фонарь. Ты услышала, что что-то разбилось, взяла фонарь и начала искать.
– Вы были там, г-н Сальватор?
– Ты знаешь, что я везде бываю… Для того, чтобы письмо, ударившись о стену, произвело шум, который ты услыхала, в нем должно быть что-нибудь завернуто…
– В письме? – повторила Броканта, начинавшая видеть цель расспросов.
– Да, я спрашиваю тебя, что в нем было?
– В нем, действительно, что-то было, – отвечала Броканта, – но я хорошо не помню.
– Зато я хорошо помню: в нем были часы.
– Это правда, г-н Сальватор, маленькие часы, очень маленькие, очень маленькие.
– Такие маленькие, что ты о них забыла… Что ты сделала с этими часами?
– Что я с ними сделала? Я не знаю, – сказала Броканта, проходя мимо Розы, чтобы скрыть от Сальватора цепочку, которая была на шее ребенка.
Сальватор взял старуху за руку и повернул ее:
– Погоди, – сказал он. – Что это у Розы на шее?
– Г-н Сальватор, – проговорила Броканта, колеблясь, – это…
– Это, – вскричал ребенок, вынимая часы, – это часы, которые были в письме.
Она подала часы Сальватору.
– Ты мне их даешь, Роза? – спросил молодой человек.
– Вы хотите сказать: отдаешь, мой добрый друг? Они мне не принадлежат, и я могла носить их до тех пор, пока о них не спросят… Возьмите, г-н Сальватор, – прибавила девочка, – я их очень берегла.
– Но эти часы стоят, по крайней мере, шестьдесят франков! – закричала Броканта. – И так как я их нашла…
– Я дам другие Розе… Тебе они будут еще больше нравиться, дитя мое, не правда ли?
– О! Гораздо больше, г-н Сальватор, потому что мне дадите их вы.
– Кроме того, Броканта, вот тебе пять луидоров, на которые ты можешь купить ей весеннее платье и шляпу. В первый хороший день я повезу ее гулять. Ребенку нужен воздух.
– Да, да! – вскричала Роза, прыгая и хлопая в ладоши.
Броканта заворчала, но Сальватор поглядел на нее пристально, и она замолчала.
Сальватор, получив часы, за которыми он и пришел, хотел уйти, но Розе вздумалось идти с ним.
– Нет, нет, – ответил ей Баболен, ревностный в исполнении своих обязанностей. – Я провожу г-на Сальватора.
– Уступи мне твое место сегодня, – просила Роза.
– О, – возразил Баболен, – а я?
Сальватор положил ему в руку небольшую монету.
– А ты останешься здесь. – Он понял, что Роза хотела ему что-то сказать, и повел с собой ребенка.
Когда они были в передней, Роза бросилась ему на шею и поцеловала его.
– О, г-н Сальватор! – сказала она. – Как вы добры, как я вас люблю.
Сальватор посмотрел на нее, улыбаясь.
– Не хочешь ли ты еще что-нибудь сказать мне? – спросил он.
– Нет, – сказала девочка, посмотрев на него с удивлением. – Я хотела вас поцеловать, вот и все.
Сальватор, улыбаясь, поцеловал ее в свою очередь. В этой его улыбке было невыразимое блаженство: нежность ребенка действовала на зачерствевшее сердце мужчины, как лучи солнца на замерзшую землю.
Он ласково погладил рукой смуглую щечку Розы.
– Благодарю, малютка, – сказал он. – Ты понимаешь, как много доброго делаешь ты мне.
И поцеловав ребенка еще раз, он ушел.
Часть IX
I. Ждать и надеяться
Сальватор, пройдя улицу Ульм и миновав Урсулинскую и Св. Якова, добрался, наконец, до предместья.
Читатель, разумеется, догадался, куда он шел.
Остановившись у двери школьного учителя, он позвонил. Звонок проведен был на первый этаж, чтобы посетители не беспокоили Жюстена во время классных занятий.
Ему отворила Целестина. Бледное лицо молодой девушки покрылось ярким румянцем при виде Сальватора.
– Господин Жюстен дома? – спросил молодой человек.
– Он у матери; потрудитесь подняться наверх. Мы только что о вас говорили. Действительно, часто приходилось членам этого бедного семейства говорить о Сальваторе. Они поднялись по лестнице, прошли мимо пустой комнаты Мины и вошли к госпоже Корби. У печки, где обыкновенно собиралось все семейство, сидели слепая старуха, добряк Мюллер и Жюстен.
Все было по-прежнему, только за эти шесть недель все лица состарились на десять лет.
Особенно страшно было смотреть на старуху Корби: ее лицо приняло вид желтой восковой маски, волосы совершенно поседели. Она сидела согнувшись и, казалось, не старалась даже узнать вошедшего.
Это была олицетворенная немая скорбь, но скорбь христианская, выражающаяся в терпении и покорности.
Она так незаметно наклонила голову, узнав голос вошедшего, что Сальватор мог принять ее за мраморную статую Богоматери у подножья креста.
Лицо добряка Мюллера несло также следы глубокой печали. Считая себя виновником случившегося несчастья, так как ему первому пришла в голову мысль отдать в пансион Мину, и он же принес адрес госпожи Демаре, Мюллер не переставал горько упрекать себя; вместо того, чтобы утешать Жюстена, он сам нуждался в поддержке и утешении.
Жюстен, напротив, казался менее печальным, чем следовало ожидать.
В первые дни, когда он еще не вел занятий в классах, отчаяние его было безгранично. Но потом, испив, так сказать, до дна, до последней капли чашу безнадежного горя, он как будто переродился, окунувшись в живительную купель из горьких трав, – откуда вышел сильный и крепкий, способный поддержать и ободрить других, несмотря на свою крайнюю впечатлительность.
Увидев Сальватора, он встал и пошел к нему навстречу. Молодой человек с чувством пожал его руку. Мюллер подал стул гостю и предложил ему, скорее для очистки совести, чем в надежде получить удовлетворительный ответ, – вопрос, ставший роковым приветствием этого несчастного семейства:
– Новости есть?
С тех пор, как Мина уехала, этот вопрос постоянно вертелся у каждого из них на языке: возвращалась ли Целестина домой, Жюстен и его мать спрашивали ее.
– Новости есть?
Случалось ли Жюстену отлучиться на короткое время из дома, при его возвращении Целестина и мать предлагали ему тот же вопрос. То же самое случалось и с Мюллером при его ежедневных посещениях этого семейства.