Кармелита вытерла глаза, насторожила уши и к вели кой радости, смешанной с непонятной грустью, увидела экипаж, вывернувший из-за угла и подъезжавший к крыльцу. Она хотела поскорее сойти с лестницы, чтобы броситься в объятия Камилла, но едва была в состоянии спуститься с первой ступени. Камилл выскочил из экипажа, запер дверь и кинулся к ней. Кармелита стояла на полдороге, дрожа и прислонясь к стене. Откуда у нее, ожидавшей его с таким нетерпением, такая мучительная слабость?
Камилл обнял Кармелиту со свойственной ему горячностью. Утром он так же обнимал княгиню де Ванвр, может, с не меньшей силой, даже с не меньшей горячностью; теперь ему нужно было испросить прощения за свое долгое отсутствие.
Кармелита отвечала на ласки Камилла холоднее, чем думала. У женщины есть чутье, которое редко ее обманывает: мужчина слишком много уносит с собой от той женщины, с которой расстался, чтобы не возбудить подозрения в той, к которой возвращается. Кармелита не могла отдать себе отчета в этом подозрении; но она инстинктивно сознавала, что, кроме отсутствия, ей еще в чем-то можно было упрекнуть Камилла. В чем имен но? Она не знала, что мучительная струна, дрожавшая в сердце, была струной упрека.
– Прости, дорогая, за причиненное тебе беспокойство! – сказал Камилл. – Клянусь тебе, более быстрое возвращение было не в моей власти.
– Не клянись, – сказала Кармелита, – разве я сомневалась? К чему обманывал бы ты меня? Если ты любишь меня, значит, какая-нибудь более могучая воля задержала тебя; если же ты разлюбил меня – к чему мне знать причину.
– Что ты, Кармелита! Я не люблю тебя? – воскликнул Камилл. – Ведь ты знаешь, что я не могу жить без тебя!
Кармелита печально улыбнулась.
Казалось, между ней и ее любовником прошла тень женщины.
Камилл отвел Кармелиту в ее комнату и закрыл окно: ночи становились холодные. Кармелита просидела 5 часов у открытого окна и не заметила свежести воздуха. Камилл бросился к ее ногам.
– Вот, – сказал он, – что случилось. Вообрази, я встретил в Париже двух креолов с Мартиники, двух моих друзей, которых я не видел… не сумею сказать тебе, с каких пор. Мы говорили о нашей чудной стране, где ты скоро поселишься, говорили о тебе…
– Обо мне? – спросила Кармелита, вздрогнув.
– Разумеется, о тебе. Разве я могу говорить о чем-либо другом?. Я, конечно, не назвал тебя. Они отправились со мной за покупками, но с условием, что я пообедаю с ними и пойду в оперу… Ты знаешь, ты и музы ка – единственные мои страсти… Ах, отчего тебя не было там, ты бы провела время очень весело.
Кармелита сделала неопределенное движение бровями.
– Я не была там, – сказала она, – но я не скучала: я ждала тебя.
– Ты просто ангел!
И Камилл снова горячо поцеловал Кармелиту.
Он заметил, что его слова не производят желаемого действия, но он упорствовал, возвращался к тем подробностям, которые должны были придать его рассказу больше достоверности. Кармелита уже не понимала смысла его речей, а слышала одни слова. Она улыбалась, качала головой и отвечала односложно; она так же мало сознавала, что отвечала, как и то, что говорил Камилл.
Пробило два часа, Кармелита вздрогнула.
– Два часа! – сказала она. – Вы устали, мой друг, я также. Ступайте к себе и оставьте меня. Завтра вы расскажете мне все, что не успели рассказать сегодня. Я уверена, что с вами не случилось ничего дурного, и я счастлива.
Камилл уже некоторое время чувствовал себя неловко: он не знал, уйти ему или остаться.
– Ты прогоняешь меня, злая? – сказал он. – Ты дуешься.
– Я? – спросила удивленно Кармелита. – Отчего же я буду дуться на тебя?
– Почем я знаю? Каприз!
– Действительно! – сказала Кармелита с печальной улыбкой. – Может быть, я и капризна, Камилл. Я постараюсь исправить этот недостаток… До завтра.
Камилл поцеловал Кармелиту, которая как будто окаменела, и вышел. Едва закрылась за ним дверь, как слова, которые так долго не могла она выговорить, сорвались у нее.
– Я задыхаюсь, – сказала она.
Она снова открыла окно и села в том же положении, в каком сидела в ожидании Камилла. Так просидела она неподвижно до самого утра.
При первых утренних лучах она вздрогнула, как будто только теперь заметила, который час, подняла свои чудные глаза к небу, вздохнула и легла в постель.
Это было первое облачко на светлом небе совместной жизни молодых людей.
Камилл сказал Кармелите, что он успел закупить только половину нужных вещей, но он решительно ничего не купил. Следовательно, было крайне необходимо снова отправиться в Париж. И Камилл поехал.
На этот раз он исполнил все поручения и вернулся рано.
Кармелита не ждала его у окна, она гуляла в саду, в той его части, где возвышалась пустая беседка.
С этого дня отлучки Камилла стали чаще и чаще, и Кармелита по снисходительности, скажем лучше, по беспечности, скорее, уговаривала его, чем удерживала.
Скоро эти поездки в Париж стали так часто повторяться, что его присутствие дома было исключением.
Сегодня были бега на Марсовом поле, на другой день – первое представление новой оперы, на третий – петушиный бой. Правда, Камилл каждый раз говорил Кармелите: «Хочешь ехать со мной, моя милая?», на что Кармелита каждый раз отвечала: «Благодарю».
И Камилл отправлялся один.
В одну из его отлучек кто-то позвонил утром. Кармелита слышала звонок, но он не заставлял ее более вздрагивать. Когда позвонили во второй раз, она приподняла занавеску и посмотрела, кто звонит. Она вскрикнула: у подъезда стоял Коломбо.
Ей чуть не сделалось дурно.
Она выбежала в прихожую и крикнула встретившейся ей садовнице:
– Нанетта, проводите этого господина во флигель в саду.
Затем она закрыла дверь, повернула ключ, дрожа задвинула задвижку и села или, вернее, упала на диван.
Это был Коломбо!
Коломбо писал Камиллу со свойственной ему аккуратностью, но так как с отъезда бретонца Камилл ни разу не был на улице Св. Якова, то письма Коломбо так и лежали у Марии-Анны.
Камилл, не получая писем, не счел нужным писать своему старинному другу по гимназии. К тому же он старался, насколько то было возможно, не думать о Коломбо, который напоминал ему об измене дружбе, о нарушенном обещании.
Молчание Камилла беспокоило даже и мало склонного к подозрению бретонца. Дело в том, что он воображал, что дикие красоты его родины благотворно подействовали на его душу.
Однажды он сказал себе: «Я выздоровел, я снова могу приняться за изучение права. Кстати, посмотрю, что поделывают Камилл и Кармелита».
Он приехал в Париж и нанял экипаж, чтобы скорее доехать до улицы Сен-Жак. Было семь часов утра. Он, конечно, застанет Камилла еще в кровати: он был ленив, как креол. А Кармелита будет уже на ногах; он помнил, что она вставала, как птичка, рано и приветствовала пением первый проблеск света, первый луч солнца.
Когда он подъезжал к улице Сен-Жак, сердце у него билось, голова пылала. Мария-Анна видела, как он вышел из экипажа.
– Да это господин Коломбо! – сказала она. – Куда идете вы?
Коломбо сразу остановился.
– Куда я иду? – ответил он. – Да к себе, к Камиллу.
– Господин Камилл давным-давно переехал отсюда!
– Переехал? – повторил Коломбо. – А Кармелита, – произнес он с усилием, – тоже переехала? Куда отправились они?
– Муж скажет вам, он знает. Шант-Лиля, прачка, может сказать вам тоже.
Коломбо прислонился к стене, чтобы не упасть.
– Дайте мне ключ от моей комнаты, – сказал он.
– Ключ от вашей комнаты? На что он вам?
– К чему обыкновенно спрашивают ключ от своей комнаты?
– Ключ спрашивают обыкновенно, когда хотят пройти к себе, а у вас нет здесь комнаты.
– Как? – сказал бретонец сдавленным голосом.
– Так как вы тоже переехали.
– Я переехал? Да вы с ума что ли сошли?..
– Нет, я не сошла с ума. Вы можете подняться, если хотите, но в вашей комнате нет совсем мебели. Господин Камилл увезли все и сказали, что вы будете жить с ними.
– С ними? – повторил Коломбо, и из глаз его посыпались искры.
– По крайней мере, раз я должен жить с ними, нужно же мне знать, где они живут.
– Мне кажется, они поселились в Медоне, – ответила Мария-Анна.
Коломбо взял свой чемодан, снова сел на извозчика и велел ему ехать в Медон.
Часа через полтора он был на месте. Коломбо с терпением и упорством бретонца ходил из дома в дом и расспрашивал.
Наконец в последнем доме ему сказали, что, наверное, молодые люди живут в Нижнем Медоне.
Там объяснения стали вразумительнее, ему указали дом; он позвонил раз, другой. Кармелита посмотрела в окно, узнала его и велела Нанетте не говорить о себе, а провести его прямо во флигель.
Часть III
I. Один вернулся
Когда Нанетта открыла дверь Коломбо, он был почти так же бледен, как Кармелита.
Он хотел спросить Камилла, но слова замерли у него на губах.
– Вы к г-ну Розану, не так ли? – спросила Нанетта, приходя к нему на помощь.
– Да, – пробормотал Коломбо.
– Пожалуйте сюда.
И Нанетта повела его прямо в садовый флигель.
Кармелита, слышавшая, как входная дверь открылась и закрылась, пошла на цыпочках посмотреть из окна коридора, выходившего в сад.
Коломбо не следовал уже за Нанеттой – он шел впереди ее.
Он спешил прийти к Камиллу и потребовать от него объяснения. Но флигель был пуст.
Он повернулся к Нанетте и спросил:
– Куда вы ведете меня?
– В вашу комнату, сударь, – отвечала садовница.
– В мою комнату?
– Да. Ведь вы друг, которого г-н Камилл ждет из Бретани?
– Камилл ждет меня?..
– Два месяца.
– А где Камилл?
– В Париже.
– Но он вернется сегодня?
– Вероятно.
– Часто ли он ездит в Париж?
– Почти каждый день.
– А, вот как, – пробормотал Коломбо. – Он живет здесь, а она в Париже. Камилл боится скомпрометировать ее, живя с ней не только в одном доме, но даже в одном городе. Милый Камилл, я дурно думал о нем…