– Нам изменили… Продали… Донесли! Мне остается только бежать! – проговорил Сарранти. – Все готово?
– Да, все! – ответила Орсола.
Я между тем не мог выговорить ни слова. В глазах у меня стояло какое-то кровавое облако.
Сарранти подошел ко мне и сжал мою руку.
– Да, да, нас предали! – повторил он. – А восстание было так хорошо задумано и организовано!
Ореола позвала Жана, и тот подвел двух оседланных лошадей.
Языком своим я все еще не владел и только молча указал на них Сарранти.
– Бегите, бегите скорее! – твердила Орсола. – Теперь главнее всего – ваша собственная безопасность!
Он вскочил на одну лошадь, Жан – на другую, оба направились по одной из окольных дорог в Орлеан.
– Отлично! – прошептала мне на ухо Орсола. – Садовник каждый вечер уходит ночевать к своему зятю в Морсан. Мы будем совершенно одни!
– Одни! – повторил я почти бессознательно.
– Да, одни! – подтвердила Орсола. – Одни, потому что как люди предусмотрительные, мы заранее позаботились избавиться от Гертруды.
Это слово «мы» напоминало мне о другом преступлении и сделало меня его сообщником. На лбу у меня вы ступил холодный пот. Я понимал, что теперь настал момент собрать все мои силы и начать борьбу. Но силы исчезли уже давно! Я уже давно привык не к борьбе, а к беспрекословной покорности.
– Ну, давай обедать, – сказала Орсола. – Теперь все дело в том, чтобы не упустить такого удобного случая. Подкрепимся и сделаем свое дело.
Я уже знал, что именно называла Ореола моим подкреплением. Она спаивала меня до такой степени, что я становился сам не свой и мною овладевал какой-то демон безумия и насилия. В этих случаях Орсола обыкновенно подмешивала в мое вино какого-то зелья, от которого я совершенно терял рассудок. Читала ли она у Светония, что сестра Калигулы делала с ним то же самое, когда хотела толкнуть его на какое-нибудь пре ступление, или же просто в ней самой был инстинкт, открывший ей все пути к злодействам, – я не знаю.
В ночь смерти Гертруды я чувствовал совершенно такое же опьянение, смешанное с неистовством, какое овладело мною и после обеда 19 августа. Я встал из-за стола в восемь часов, когда уже начинало смеркаться. Единственно, что я помню, так этот голос, который беспрестанно повторял мне:
– Ты возьмись за мальчика, а я расправлюсь с девчонкой.
Я едва держался на ногах и бессмысленно твердил:
– Да, да, хорошо, хорошо…
– Но прежде всего, – продолжал голос, – надобно устроить так, чтобы можно было свалить все на Сарранти.
– Да, да, на Сарранти! – повторял я.
– Ну, так пойдем же! – произнес голос.
Я почувствовал, что меня повели в кабинет, где стояло бюро, на котором я обыкновенно писал и в ящике которого лежали триста тысяч франков, привезенные мною от нотариуса для Сарранти. Орсола замкнула ящик на ключ, потом взяла клещи и сломала замок.
– Понимаешь? – спросила она.
Я продолжал смотреть на нее совершенно бессмысленно.
– Он украл у тебя деньги, которые ты получил от нотариуса; и, чтобы украсть их, взломал замок. Но в это время в кабинет вошли дети. Чтобы избавиться от свидетелей своего преступления, он убил их.
– Да, да, убил, – повторял я…
– Да ты понимаешь меня? – спросила Орсола, и сердясь на мою тупость, и радуясь, что довела меня до такого состояния.
– Понимаю!.. Только он станет отпираться…
– Да разве же он может сюда вернуться? Или разве поедут его разыскивать в Индию? Ведь после того, что его приговорят к смерти как заговорщика, как вора и как убийцу, он сюда и носа показать не посмеет.
– Не посмеет…
– Кроме того, мы будем миллионерами, а с такой силой чего на свете не сделаешь!
– Как же это мы будем миллионерами? – спросил я заплетающимся языком.
– А так, что я разделаюсь с девчонкой, а ты с мальчишкой, – ответила Орсола.
– Да, правда…
– Ну, пойдем вниз.
Помню, что я не хотел идти, если не по разуму, то по инстинкту, но она свела-таки меня с крыльца.
Дети сидели вместе и любовались закатом.
– Как странно! – проговорил я. – Мне кажется, что все небо в крови!
Дети увидели меня и подошли, держа друг друга за руку.
– Что, домой пора, дядя? – спросили они.
Голоса их показались мне такими странными, но отвечать им я был не в силах, – я задыхался.
– Нет, еще, – сказала Орсола, – поиграйте еще, мои милые…
– О! Этого я никогда не забуду, – продолжал умирающий. – Я и теперь вижу их, вижу розовенькое, свежее личико мальчика с его белокурыми кудрями и умные черные глаза девочки, которая пристально смотрела на меня, не смея спросить, отчего я так дрожу и шатаюсь?
В это время пробило восемь часов. Где-то невдалеке хлопнула калитка. То уходил садовник. Я осмотрелся. Орсолы с нами не было. Я вздохнул свободнее. Мне хотелось взять детей на руки и убежать с ними. Вероятно, я так бы и сделал, но почувствовал, что один едва держусь на ногах. Кроме того, я еще невольно лепетал:
– Ах вы мои бедные, бедные дети!
Возле меня очутилась Орсола. В руках у нее было мое ружье.
– Вот вам ружье, сударь, – сказала она.
Она подавала его мне, но у меня не поднимались руки.
– Ах, дядя, ты на охоту идешь? – спросил Виктор.
– Да, у нас будут завтра гости, и дядя хочет убить штуки две или три кроликов, – ответила за меня Ор сола.
– Так возьми и меня с собою! – просил мальчик.
Я задрожал.
– Да бери же ружье! Трус! – прошептала Орсола.
Я покорился.
– Дядя, голубчик, я буду стоять сзади за тобой и не стану шуметь, – продолжал упрашивать мальчик.
– Слышите вы, о чем он вас просит? – спросила Орсола.
Я взглянул на племянника.
– Так ты хочешь идти со мною? – спросил я.
– Да, дядя! Ты ведь сам обещал, что, если я не буду шалить, то возьмешь меня с собою.
– Это правда! – подхватила Орсола. – А ты был умницей, Виктор.
– Да, да! Если бы Сарранти был здесь, он, наверно, сказал бы вам, что очень мною доволен! – простодушно отвечал мальчик.
Дети еще не знали, что воспитатель уехал навсегда.
– Ну, вот видите, господин Жерар, он был умницей, и вы должны взять его с собой, – сказала Орсола.
– Если пойдет Виктор, то пойду и я, – объявила Леони.
– Нет, нет, не надо! – вскричал я – И одного довольно!
– Слышите, что сказал дядя? – подхватила Орсола. – Пойдемте спать.
– Зачем же мне ложиться? – возразила девочка. – Я хочу лучше подождать, пока они вернутся, и лягу в одно время с братом.
– Да скажите же, наконец, этой девочке раз и навсегда, что она должна слушаться, а не твердить беспрестанно: «я хочу»!
– Ступай с Орсолой, Леони! – сказал я ребенку.
– А я ведь с тобою пойду, дядя? – спросил мальчик.
– Да, пойдем.
Он протянул мне ручку, но у меня не хватило духу прикоснуться к ней.
– Пойдем так, рядом, – сказал я.
– Нет, нет! Лучше идите вперед, Виктор, – посоветовала Орсола, уводя Леони, которая беспрестанно оглядывалась и кричала нам:
– Возвращайтесь скорее, дядя! Виктор, приходи скорее домой!
Я тоже оглянулся и видел, как девочка исчезла за дверью замка. С чувством какого-то глухого отупения я пошел вдоль берега пруда в парк. Виктор добросовестно исполнял приказ Ореолы и шел шагов на двенадцать впереди.
Солнце уже село. Сумерки заметно сгущались, а в чаще парка было совершенно темно. По лбу у меня текли крупные капли пота, сердце билось так сильно, что я несколько раз останавливался.
Оба ствола моего ружья были заряжены. Перед этим целых две недели стояла невыносимая жара. Поговаривали, что в окрестностях бегают бешеные собаки. И вот из опасения, что они как-нибудь проберутся и к нам в парк, я и зарядил оба ствола своего ружья. Ореола знала об этом и потому принесла мне его. Мальчик продолжал идти впереди, следовательно, мне оставалось только приложиться и выстрелить.
Боже великий и беспредельно милосердный, ты заранее возмутил мою совесть против такого злодейства! Я прицеливался три раза или четыре, но каждый раз опускал ружье, не прикоснувшись к курку.
– Нет, не могу, не могу! – лепетал я.
Один раз, хоть и быстро опустил я ружье, Виктор оглянулся и заметил мое движение.
– Ай, дядя, что ты делаешь! – вскричал он. – Ты ведь сам говорил мне, что не следует целиться в кого-нибудь, даже шутя, потому что один мальчик так убил свою сестру.
– Да, да, мой милый! – подхватил я. – Я действительно хотел пошутить, но это было с моей стороны глупо.
– Понятно, что ты шутил, – сказал мальчик. – За что же тебе убивать меня? Ты ведь так любил нашего бедного папу.
Я вскрикнул. В мозгу точно сверкнула молния. Мне показалось, что я схожу с ума.
– Да, да, голубчик, я очень любил твоего папу, – подтвердил я, закидывая ружье за плечо. – Пойдем-ка домой. Сегодня охотиться уже поздно.
– Как хочешь, дядя, – ответил Виктор, видимо, испуганный звуком моего голоса.
Я подошел к нему, взял его за руку и повел по лесу к замку. В душе я все надеялся, что приду туда вовремя и не позволю убить девочку. К несчастью, мы вышли на берег пруда и, чтобы попасть домой, нам нужно было обойти его кругом или переплыть в лодке.
– Поедем в лодке, дядя, – предложил Виктор. – Это очень весело!
Он прыгнул первый, я, шатаясь, вошел за ним.
Глубокий, как омут, пруд стоял неподвижно, точно зеркало, и светился в лучах взошедшей луны. Я схватил весла и принялся грести.
В эти минуты я думал только об одном: успеть вовремя, не допустить преступления и, что бы потом не было, твердо заявить Орсоле, что я на убийство не согласен.
Мы были уже почти на середине пруда, когда послышался ужасный крик. Я узнал голос Леони. В то же время в ночной тишине раздался лай собаки. Вероятно, Брезиль тоже услышал и узнал крик своей маленькой подруги.
Несколько минут спустя крик повторился, затем еще и еще.
Я взглянул на Виктора. Он был бледен.
– Дядя, – пролепетал он, – ведь это Леони убивают.