Брак с прекрасной принцессой и обладание пятью миллионами, принесенными ею в приданое, были для него чем-то более прочным и надежным, чем трон Вестфалии для Жерома, трон Испании – для Иосифа, трон неаполитанского королевства – для Мюрата или трон Голландии – для Людовика.
Но что всего более обрекало прекрасную Рину, или, как ее стали звать вследствие ее княжеского происхождения, Регину, на полное одиночество или заставляло ограничиваться самым небольшим кругом – это знание только своего черкесского, русского и немецкого языков. По счастью, генерал знал немецкий язык настолько, чтобы понимать свою жену и быть ею понятым. Что касается графа Раппа, то он, воспитанный в Венгрии и проживший там до девятнадцати лет, знал этот язык, как свой родной.
Ты сам поймешь, милый Петрюс, что этот язык, которым совершенно свободно владели и граф, и принцесса, дал им возможность постоянно обмениваться мыслями, способствуя таким образом некоторому сближению молодых людей. Ты находишь неприятным господина Раппа, потому что он намеревается вступить в брак с Региной, а я его нахожу безобразным, низким, потому что его, помимо моей воли, желают сделать наследником моей фамилии, чему я, конечно, воспротивился, не желая признавать сыном такого мерзавца. Но злые языки утверждали, что супруга маршала де Ламот Гудана не разделяла нашего взгляда. Повод к этому предположению подал сам маршал Ламот Гудан, забывший расстояние между главнокомандующим и его адъютантом и поместивший графа Раппа в своем собственном отеле, потому будто бы, что он не может обходиться без этого преданного человека.
По окончании кампании 1808 года граф Рапп был поселен в цветочном павильоне. Ты, конечно, имеешь понятие об этом павильоне? По всей вероятности, именно он служит местом для ваших сеансов?
– А граф Рапп до сих пор продолжает жить там?
– О, нет! Состояние графа увеличилось, а принцесса состарилась; теперь у графа Раппа свой собственный отель. Но в то время, когда он был только капитаном и адъютантом, у него еще отеля не было, и он жил в отеле Ламот Гудана на улице Плюме. Но в то время, милый друг, мы, по сути, не жили: мы гнездились временно, как птицы на ветках. Дух республики умер вместе с Кольбером и другими, царили гении войны, и самый великий из них был Наполеон.
В начале ноября 1808 года Наполеон отправился вместе со своим штабом и свитой в Испанию. Это было как раз накануне того дня, когда генерал привез свою супругу в свой новый отель и поселился в нем сам. Ты поймешь положение черкешенки: на второй же день остаться совершенно одной. Она могла обмениваться мыслями только с мужем и графом Раппом, знавшим немецкий язык, и со своей камеристкой, говорившей отлично по-русски. Следовательно, ее общество ограничивалось только маршалом Ламот Гуданом, графом Раппом и камеристкой. Несмотря на желание графа участвовать в кампании, генерал оставил его при своей жене. Должен же был кто-нибудь помочь акклиматизироваться бедной принцессе!
Кампания продолжалась очень недолго. Прибыв четвертого ноября в Испанию, Наполеон уже в первых числах января возвратился в Париж. Генерал отлично понимал, что потерял граф, не участвуя в военных действиях против Испании, и чтобы утешить его, способствовал назначению его командиром батальона. Все, конечно, очень удивлялись, как граф Рапп получил это повышение, находясь так далеко от театра военных действий; еще более поражала эта милость потому, что молодому офицеру еще не было и двадцати четырех лет. Но злые языки и тут сумели найти причину: адъютант служит только своему генералу, пренебрегая обязанностями по отношению к государю и отечеству – он достоин вполне имени помощника во всех делах маршала. В особенности помощь его была ощутима, прибавляли те же злые языки, во время двух месяцев, проведенных маршалом в Испании.
Деятельный молодой человек не терял времени даром: остановившись проездом в Париже, генерал Ламот Гудан нашел жену свою вполне акклиматизировавшейся, отель отделанным на славу и поставленным на широкую ногу, что как нельзя более соответствовало его новому положению. Я говорю «проездом», потому что генерал только заехал в Париж. В конце февраля он уже был в Баварии, куда нас отчаянно призывал наш друг Максимиллиан. На этот раз генерал де Ламот Гудан захватил с собой и своего адъютанта, так что при принцессе осталась одна ее верная наперсница.
Не стоит и говорить, что в продолжение всей кампании 1809 года, начиная с победы при Аренсберге и кончая взятием Ваграма, как генерал, так и его адъютант являли чудеса храбрости. Только в конце последнего дня битвы генерал Ламот Гудан получил очень опасную рану осколком гранаты в бедро. Ему хотели ампутировать ногу, но он твердо объявил, что, если ему суждено умереть, он умрет не калекой, и эта решительность спасла его ногу от опасности быть отрезанной. Император, желая наградить генерала за его заслуги и видя невозможность дать ему лично почетное поручение, потому что он еще не покидал постели, отправил его адъютанта, графа Раппа, свезти в Париж весть о победе при Ваграме.
Адъютант уехал в тот же вечер и через семь дней был в Париже. Он приехал как раз вовремя, чтобы возвестить о великой победе, и, кроме того, как награду за утомление, принять на руки прелестнейшего ребенка – девочку, которую подарила черкешенка заслуженному французскому генералу спустя восемь месяцев после свадьбы.
– О, дядя!
– Друг мой, числа числами, не правда ли? Генерал женился на принцессе, которую сопровождал его адъютант, 25-го октября 1808 года, ребенок родится 13-го июля 1809 года, это составляет ровно восемь с половиной месяцев. К тому же тут нет ничего поразительного, учебники и доктора утверждают, что роды могут пройти совершенно благополучно и на седьмом месяце, тем более возможен счастливый исход через восемь с половиной. Так и случилось, доказательством чего служит то, что маленькая девочка и есть известная тебе Регина, которую назвали при крещении именем ее матери, переиначив его на французский лад, как было и с именем матери.
– Но, дядя, вы хотите всем этим сказать…
– Я ничего не хочу больше сказать, не заставляй меня договаривать.
– Что Регина – дочь…
– Генерала де Ламот Гудана, против этого не может быть возражений: Pater est quem nuptia demonstrant!
– Но что же может побуждать графа Раппа сделать эту подлость?
– У Регины миллион приданого.
– Но и годовой доход этого негодяя приближается к двадцати пяти тысячам ливров.
– Тогда у него будет семьдесят пять тысяч ливров, а так как после смерти генерала и принцессы Регина получит еще два миллиона, то доход его будет равняться ста семидесяти пяти тысячам ливров.
– Но ведь это значит, что Рапп – презренный злодей.
– А кто тебя убеждает в обратном?!
– Что генерал соглашается на этот брак, ничего не зная, – это понятно; но как же принцесса допускает, чтобы дочь ее вышла замуж за…
– О, боже мой, любезный друг, да это повторяется сплошь и рядом. Ты не можешь понять, как тяжело людям, обладающим огромным состоянием, передавать его в чужие руки. Потом надо принять во внимание, что положение принцессы ужасно: она больна одной из нервных болезней, которая приковывает ее к постели. Она дошла до того, что не может переносить дневного света, в комнате ее царствует постоянный мрак, и так она проводит целые дни. Может быть, она вовсе и не знает, что Регина выходит замуж.
– Но вы, стоящий так близко ко всей этой истории, неужели вы хладнокровно допустите, чтобы это преступление совершилось перед вашими глазами?
– Да разве это меня касается? По какому праву, наконец, вступлюсь я?
– По праву всякого честного человека, обязанность которого предупредить всякое незаконное деяние.
– Чтобы обличить незаконность известного деяния, нужны доказательства. Кроме того, не существует закона, который преследовал бы подобное преступление.
– Но я, я…
– Ты поступишь так же, как и я: ты будешь спокойным свидетелем.
– Нет, нет и нет!
– Видишь ли, друг мой, – продолжал генерал, – существует пословица, что между деревом и его корой пальца класть не следует, и это очень мудрая пословица. Кроме того, все, что я тебе сейчас изложил, – только праздные толки.
– О! И этот господин будет министром.
– Если я подам за него голос.
– Он не женится на Регине, дядя, это преступление не будет совершено!..
– Милый друг, через неделю Регина де Ламот Гудан будет графиней Рапп.
– Я говорю вам, что этой свадьбе не бывать! – повторил Петрюс, вставая.
– А я вам говорю, – возразил с достоинством генерал, – я вам говорю, милостивый государь, что вы сядете и будете меня слушать.
Петрюс снова опустился в кресло.
Генерал встал и оперся на спинку кресла, на котором сидел Петрюс.
– Я вам говорю, Петрюс, что, как бы вас это не раздражало, вы все-таки не настолько сильны, чтобы помешать этому браку только потому, что вы любите Регину. Теперь позвольте вас спросить: какое право имеете вы любить Регину? Кто одобрил эту любовь? Она? Мать ее? Отец? Никто! Вы посторонний человек, введенный в их дом. По какому же праву посторонний человек смеет принимать участие в судьбе семейства, которому его представили? По какому праву придет он к женщине, ставшей, может быть, жертвой наших разнузданных нравов, и сказать ей: «Вы – неверная жена», а счастливому мужу, игнорирующему прошлое и уверенному в настоящем: «Вы – обманутый муж!», или девушке, которая любит свою мать и уважает отца, потому что никому и в голову не может прийти, что маршал Ламот Гудан – не отец Регины: «Ты должна с сегодняшнего дня презирать мать свою, а в отце видеть постороннего человека!» Если вы, милый племянник, вы, считающий себя честным человеком, пойдете и сделаете это, вы будете негодяем, и вы этого не сделаете, я уверяю вас.
– Но что же тогда будет, дядя?
– Это не ваше дело. – отвечал генерал. – Это касается судьи более справедливого и строгого, чем ты, судьи, которому лучше известно, как и что произошло. Этот судья – Бог.