— А филиал Института Гэллапа, который я здесь представляю, — заявил он, — готов оплатить ваше участие в моих исследованиях. Долларами.
Ворочаясь в палатке и пытаясь уснуть, Леонид размышлял о паломниках. Он вчуже сочувствовал им, убившим свои отпуска и ничего не обнаружившим в Зоне. Доллары, конечно, должны их утешить. Гонорар за крушение надежд… Нет, все это было не так просто. Доллары — долларами, но и в теории мистера Боба тоже было нечто весьма утешительное. При всей ее антинаучности. Она даже Леониду чем-то понравилась. Правда, ему не хотелось бы в этом признаваться, но теперь, почти во сне — можно. Идеализм чистейшей воды, а вот — понравилась. Может быть, простотой. А может быть — наоборот. Ибо не так уж она и проста, если разобраться. Он стал разбираться. В пришельцев Леонид не верил, и в Бога тоже, но в неверии своем был нетверд. Это было бы слишком мало — не верить. Или, наоборот, верить. Слишком мало и слишком просто, а природа не терпит простоты. Человек часть природы, и как бы он ни стремился упрощать свои представления, его интуитивно тянет к сложному. Знание сложнее, чем вера или неверие, — и даже фанаты от уфологии пытаются облечь свою веру в некое подобие знания: изучают, систематизируют, строят гипотезы. Так древние схоласты, пытаясь уйти от простой веры в существование ангелов, исчисляли их количество на острие иглы… Мистер Боб тоже нашел свою линию поведения: он оценивает достоверность, усложняя тем самым простенькую схему «верю — не верю». А Леонид, чтобы не осциллировать между этими двумя полюсами, закрепился на третьей позиции: «наплевать». Третья точка — еще одно измерение. «Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть». Наверное, это все-таки обидно — ничего не хотеть. Даже там, где ты ничего не можешь. Наверное, поэтому Теория Пресуществления Воображаемого Леониду понравилась. Все-таки, равнодушие не выход из простоты. «Верю — не верю — наплевать». Три точки. Плоскость. В английском языке плоскость и пошлость, обозначаются одним и тем же словом. А теория — даже если она неверна — уже выход из плоскости. Из простоты. Заблуждение — это не просто. Заблудиться можно в лесу — так ведь он не плоский! На равнине можно заблудиться — так ведь и она не плоская. Она круглая, и ориентиры скрыты за горизонтом. Или в тумане, который тоже объемен… Но это — для Леонида, которому было наплевать. Паломники же (по крайней мере, большинство из них) примитивнее на целое измерение. Они верят, и теория для них — слабое утешение. Вот мистер Боб и подкрепил ее долларами… Вернувшись к этому глубоко материалистическому выводу, Леонид уснул.
Ему приснилось, что он стоит в очереди в кассу за своими ста шестьюдесятью плюс поясной, плюс северная надбавка — итого триста пятьдесят два, минус налог, плюс премия, которая этот налог слегка перекроет, — и сон был в руку. Мистер Боб расплачивался с паломниками за участие в его исследованиях. Гвалт возле палатки стоял почти такой же, как в стройконторе № 4 в день получки. Прихватив полотенце и мыльницу, Леонид выбрался из палатки, обошел сгрудившихся вокруг мистера Боба «коллег» (мистер Боб выкликал их по своему списку, а они протискивались) и побрел к реке. Был уже полдень или около того, погода, как и все эти дни в Зоне, стояла солнечная — лишь два или три перистых облачка на горизонте. Сухие стебли скошенной травы покалывали босые ступни; приятный ветерок с реки освежал лицо. А Леониду почему-то мерещились молнии, ливень, мокрые листья навстречу… Кто-то его догонял, и, оглянувшись, он увидел, что это был Телепат. Он брел чуть быстрее, чем Леонид, и со странным выражением на лице разглядывал не наши денежные знаки. Держал эти три или четыре бумажки веером, как игральные карты, и смотрел на них, свесив голову вперед и к левому плечу. То ли недоумевал, то ли брезговал. Когда Леонид уже отворачивался, Телепат внезапно брызнул на него одним глазом (почти как давеча на мистера Боба) и негромко, но так, чтобы Леониду было слышно, проговорил: — Иудины деньги… Это Леонида не могло касаться и, он ускорил шаги. Но Телепат, убедившись, что Леонид услышал то, что должен был услышать, окликнул его:
— Эй… товарищ! — а когда Леонид все-таки не обернулся, возвысил голос: — Гражданин! Ведь это невежливо.
Пришлось оглянуться. Телепат стоял, широко расставив ноги, на ощупь засовывал доллары в карман обтерханных вельветовых штанов (было в его стойке что-то ковбойское) и сверлил Леонида своим «сквозным» взглядом.
— Скажите, пожалуйста, — произнес он очень и очень вежливо, — если это, конечно, не секрет: вы что-нибудь ощущаете?
— Не понял, — сказал Леонид, настораживаясь.
— Ну, вот было чудо, — серьезно объяснил Телепат. — Вы о нем узнали, посмотрели на него — и чуда не стало… В этот момент вы что-нибудь ощущаете? Сожаление. Неловкость. Или, может быть, наоборот — радость… А?
— Я вас не понимаю, — повторил Леонид.
— Значит, тауматафия — это даже не болезнь? — задумчиво и как бы уже про себя продолжал Телепат. — Значит, это просто способ существования? Как творчество, только наоборот. Строители и саперы. Врачи и убийцы. Чудотворцы и тауматафы…
Леонид присмотрелся к нему. Нет, он был не пьян. И не издевался. Кажется, даже не угрожал. Обыкновеннейшее любопытство светилось в его глазах…
— Послушайте, — сказал Леонид, внутренне холодея перед неизбежно непредсказуемой ситуацией. — Не кажется ли вам, что вы должны передо мной извиниться?
Да, Телепат был непредсказуем.
— Извините меня, пожалуйста, — раздельно, с какой-то механической покорностью произнес он и добавил: — Прощайте! — и, повернувшись, ушел.
«Все-таки пьян», — с облегчением подумал Леонид, и Телепат немедленно споткнулся на ровном месте, заехал, теряя равновесие, другой ногой в коровью лепешку и чуть не растянулся на шпагат. Леонид вытаращил глаза, глядя, как Телепат, балансируя руками и пьяно вихляясь, подбирает под себя ноги. «В стельку!» — мстительно подумал он, и Телепат, едва шагнув, снова споткнулся. Но не упал, а ловко перекувыркнулся через голову, подпрыгнул — и вот он уже стоит лицом к Леониду, весело и трезво грозя ему худым длинным пальцем.
— А вот этого у нас не получится! — радостно выкрикнул он и, повернувшись, побежал прочь ровными длинными скачками. Солнечный зайчик плясал на его загорелом затылке — словно тоже смеялся. Леонид с досадой, но неуверенно плюнул себе под ноги и пошел умываться.
Возвращаясь, он опять ощутил запах молний, дыхание близкого ливня и мокрые листья в лицо. Ощущение исходило слева. Там, в тени опушки, стояли, уткнувшись рогами друг в друга, три мотоцикла туристов; и там же неспешно клубились, то разбредаясь, то скучиваясь, группки «коллег». В центре самой большой из них сияла загорелая макушка Телепата. Молнии потрескивали оттуда… Палатки не было на месте, а мистера Боба Леонид нашел в «запорожце». Компьютер, завернутый в палатку, лежал на заднем сиденьи, и мистер Боб тщательно его укреплял, чтоб тот не свалился. Все остальное барахло, не уместившееся в багажнике (в том числе одежда Леонида), было как попало свалено на пол машины.
— Что происходит? — удивился Леонид.
— О, наконец-то! — Мистер Боб затянул последний узел, перебрался на водительское место и распахнул правую Дверцу. — Садитесь, Леонид! Мы берем ноги в руки.
— Прямо так? — спросил Леонид. — В плавках?
— Потом оденетесь, — нетерпеливо сказал мистер Боб, включив зажигание.
— Посмотрите туда! — крикнул он, видя, что Леонид колеблется. Леонид посмотрел. Грозовой фронт уже оформился и медленно двигался через луг в их сторону сплошной человеческой массой, а впереди, как две красные дымные молнии, неслись два мотоцикла.
— Их тридцать два человека! — проорал мистер Боб. — Со сколькими вы сумеете справиться, Леонид?
Не отвечая, Леонид обежал машину, плюхнулся на сиденье и еще не успел захлопнуть дверцу, как мистер Боб рванул «запорожец» с места. Никогда еще наши машины не двигались по нашим дорогам с такой не нашей скоростью. «Если это — не перегрузка, — подумал Леонид, — то что же тогда испытывают космонавты?»
— Что им… от нас на… да? — спросил он, дважды чуть не прикусив язык на одной фразе.
— Жертвоприношение! Фанатики везде одинаковы!
— Чушь… — пробормотал Леонид, не разжимая зубов, и, рискуя свернуть шею, оглянулся. Мотоциклисты были уже совсем близко. «Ковбойские штучки», — подумал он вдруг, а вслух — громко, но все так же сквозь зубы — сказал:
— Догоняют.
— Не успеют, — спокойно отозвался мистер Боб. — Сейчас у них кончится бензин.
— Откуда вы знаете?
Мистер Боб посмотрел на него и улыбнулся.
— Я подготовился, — сказал он. — На всякий случай.
они вылетели на шоссе, и Леонид смог оглянуться уже без риска для своей шеи. Действительно, никаких мотоциклов позади не было… Нет, был! Один. Черный.
— Те были красные, — сказал он. — Может быть, не из них?
— Из них… — сказал мистер Боб. Он сидел прямо и смотрел в зеркальце заднего вида. — Догадался заглянуть в бак… — Он вдруг отобрал у Леонида полотенце и мыльницу, которые тот, оказывается, все еще держал в руках, и бросил ему под ноги. — Держитесь! — скомандовал он.
«Ковбойские штучки…» — опять подумал Леонид и ухватился за какую-то рукоятку на дверце.
— За сиденье! — рявкнул мистер Боб. — Я не хочу, чтобы вас вынесло из машины!
Леонид ухватился за сиденье. Дорога вильнула влево и накренилась, потом они куда-то летели, а потом Леонида оглушило ударом по темени. На какое-то время он вообще перестал соображать, где верх, где низ, и лишь инстинктивно не выпускал сиденья из рук. Так продолжалось довольно долго, пока наконец он не обнаружил, что «запорожец» стоит, развернувшись поперек какого-то проселка, что мистера Боба на водительском месте нет, а обе дверцы распахнуты. «Ковбойские штучки… — тупо думалось ему, пока он, пошатываясь, выкарабкивался наружу. — Ох уж эти мне ковбойские штучки!». Опрокинутый мотоцикл с вывернутыми вперед рогами лежал, уткнувшись колесом в поваленный вдоль обочины ствол дерева. Как будто он только что долго и упорно бодал его, даже рога свернул, но вот наконец устал и прилег отдохнуть. А мистер Боб сидел на стволе рядом с утомившимся мотоциклом и держал на коленях толстый, лаково отблескивающий конец чего-то длинного. Приблизившись, Леонид увидел, что это длинное было Телепатом, и что мистер Боб бинтовал ему голову. Раскрытая аптечка валялась рядом.