— Ну так подумайте. Ведь никто лучше вас шахту и ее оборудование не знает. Ну же?
— Говорю тебе, что не знаю. Мне они не докладывали.
— Черт… Может, они там хотят что-то спрятать? Скажите, Павел Архипович, что можно надежно спрятать в шахте?
— Да что угодно, хоть железнодорожный состав целиком. Спрятать и похоронить на веки вечные. Вы знаете, что такое шахта? Шахта, которая работала уже много лет, сколько там теперь внизу пустоты? Хоть состав, хоть полк пехоты. А можно и кавалерии…
Поняв, что у Белецкого снова стал заплетаться язык и он вот-вот опять уснет, Василий стал отчаянно трясти инженера, убеждая говорить, не молчать. Про какой полк, про какие составы он говорит, если подъемники не работают? Их ведь так и не пустили, а по главному стволу не спуститься. Белецкий вяло махнул рукой и заявил, что это в нижние горизонты не спуститься, а на самый верхний, выработанный, в котором теперь часть энергооборудования и складские помещения, спуститься можно. По вспомогательному стволу.
— Тот подъемник работает, — тихо проворчал он. — Я не помню, мы его починили или немцы. А может, его и из строя не выводили в начале войны. Да что подъемник, там лестница есть. В 40-м году ее переваривали, укрепляли. Там же вся разводка вентканалов.
— А какая там глубина, как глубоко можно спуститься по лестнице?
— Пятьдесят четыре метра. Через каждые десять метров площадка…
Ивлиев пытался вспомнить планы и представить себе, где этот вспомогательный ствол находится. Кажется, между зданием управления и первым терриконом. Эх, старик, старик! Василий снова стал трясти Белецкого:
— Павел Архипович! А где Таня?
— Во-от, — многозначительно выставив указательный палец, промычал инженер. — Я всегда опасался этого. Ты думаешь, что я пьяный? Нет, Василий, или как там тебя, откуда ты… Я конченый человек, я все продал ради дочери, а теперь и ее нет. Не знаю, где она! И на том свете мне воздастся полной чашей страданий. — Голос Белецкого снова стал тихим и унылым. — Мне нутро выжигает только от одной мысли, что она у них… вурдалаки… А я уже ничего им не могу дать. Я время тяну, но оно скоро кончится…
Белецкий упал на подушку лицом и вдруг горько заплакал. Ивлиев смотрел некоторое время на растоптанного, расплющенного горем человека, потом накрыл его пледом и пошел к выходу. Значит, Таня исчезла. По логике событий и по обрывкам пьяных фраз можно понять, что ее похитили, что она теперь заложник. Бандеровцы еще надеются, что главный инженер шахты 16-бис может быть им полезен, поэтому он и жив. А пока они ждут его помощи, девушка у них. А потом? Яснее ясного, что потом они убьют обоих, потому что Белецкие много знают. Черт, времени нет совсем! Ивлиев еле сдержался, чтобы не грохнуть кулаком в стену от бессилия и злости. Надо искать Таню, надо думать и попытаться понять, зачем бандеровцам шахта и химзавод. Ни черта не вяжется!
Обратный путь через чердачное помещение занял немного времени. Снова сутулясь и припадая на одну ногу, Василий вышел из соседнего подъезда, сосредоточенно рассматривая из-под низко опущенного козырька кепки бумажку. Он делал вид, что смотрит на адрес нового наряда на ремонт. Будни простого электрика.
Жорка шел домой, глубоко засунув руки в карманы и весело насвистывая что-то. Видать, парню сегодня подфартило, раз он такой веселый и беззаботный. Хотя надо отдать должное — и это Ивлиев хорошо уже знал, — вывести Жорку Одессита из состояния душевного равновесия очень сложно. Он почти всегда, несмотря на невзгоды и жизненные сложности, весел, беззаботен. По крайней мере, умеет создавать такую видимость. А что у него в этот момент творится в душе, никому не известно. Туда Жорка посторонних пускал очень неохотно.
— Жорик! — окликнул Ивлиев приятеля. — Все цветешь и пахнешь?
Жорка не ответил и даже не повернулся на голос Василия, подпиравшего плечом стену магазина. Он только замедлил шаг, наклонился к стеклу стоявшей у обочины машины и, глядя на свое отражение, поправил воротник «шведки» под пиджаком. Ивлиев усмехнулся навыкам Жорки. Тот ведь сейчас, глядя в отражение, смотрел, кто его окликнул, сколько их и есть ли что подозрительное.
— Здорово! — повернулся Одессит. — Объявился наконец. Тут за тобой большая охота, между прочим, велась. Где-то ты напроказничал так, что тебя ищут и те, и эти.
— Не нервничай, Жорик, — подмигнул парню Ивлиев. — Я за тобой с полчаса уже слежу. И за собой тоже «хвосты» умею сбрасывать. Так что сейчас лишних глаз за нами нет. Но береженого, как говорится, бог бережет. Зайдем? — кивнул он на дверь продуктового магазина.
Жорка согласился и следом за Василием вошел в магазин. Они прошли через торговый зал, возле задней двери, где штабелями были сложены приготовленные для выноса на улицу деревянные водочные ящики, Ивлиев кивнул рабочему с пропитым лицом, и они вышли во двор. Отодвинув доску в заборе, Василий протиснулся сам, затем помог пролезть Жорке.
— Ну, рассказывай, темнила, — засмеялся Жорка, отряхивая брюки.
— Кручусь как могу, Жорик. Ты сначала расскажи, кто меня искал. Серьезные люди?
— Вот что мне в тебе нравится, — сразу стал серьезным Жорка, — ты никогда первым не «колешься». Все из меня норовишь вытянуть.
— Прости, дружок, — усмехнулся одними губами Василий. — Лучше бы тебе не знать обо мне того, чего хочется. Смерть за мной ходит, а она, когда косой размахивает, не смотрит, кто под руку подвернется. Не хотелось бы мне, чтобы ты в тот момент рядом оказался.
— У тебя особый талант людей убеждать, Васек. Ладно, слушай. Насела на меня уголовка местная, плотно насела. Есть у них там опер один ушлый. Левандовский его фамилия. Он меня и запугивал, и уговаривал, и купить пытался, хотел, чтобы я тебя ему сдал, ушами и глазами его при тебе был. Очень его интересуют твои делишки.
— Левандовский, говоришь, — усмехнулся Ивлиев и кивнул на витрину: — Давай в пирожковую зайдем, жрать что-то охота.
Они заняли столик сбоку от окна, взяли по пяточку пирожков с картошкой и повидлом. Жорка молчал, ожидая реакции приятеля на свои слова. После второго пирожка Василий наконец снова заговорил:
— Левандовского знаю. Я тебе про него скажу так, Жорик. Это не честный мент, это, Жорик, шкура продажная. Не люблю я таких людей. По мне друг — так друг, а враг — пусть враг, но в открытую. Со своими идеалами, целями и задачами в жизни. А вот такие, которые только и ждут, кто им больше заплатит, моего уважения не дождутся.
— Таких нигде не уважают, — поддержал его Жорка. — Даже в наших кругах. А вот это вторая сторона золотого рубля, Васек. Кое-кто из блатных, кто в авторитете, поддались на обещания и красивые посулы. Ты же знаешь, наши в политику никогда не лезли, да и не уважают на зоне тех, кто по 58-й[5] чалится. А тут кое-кто продался.
— Жорик, говори прямо, что ты крутишься, как уж на сковородке. Блатные снюхались с бандеровцами?
— Есть такие. Они вроде и марку держат, а все одно с теми, кто в активном подполье сейчас и против советской власти. И самое неприятное, Васек, что они тоже тебя ищут. И мне приходится бегать теперь и от тех, и от этих.
— И что ты предлагаешь, Жорик? Ночевать в твоей квартире резона мне нет. Могу и не проснуться одним прекрасным утром. Город я знаю плохо. Может, подскажешь, где тут есть кротовые норы? Или к себе снова в компаньоны возьмешь? Уж ты-то, я думаю, спишь по ночам спокойно. Днем гуляешь, развлекаешься в картишки и с выигрышем часто бываешь, а как вечер, исчезаешь с горизонта. Так?
— Ну, это да, — засмеялся Жорка, вытирая пальцы носовым платком.
Ивлиев обратил внимание, что носовой платок у Жорки Одессита не отличался свежестью. А ведь парень до этого был чистюля и аккуратист. Щеголял своей аккуратностью и чистоплотностью. Значит, все серьезно. Он и сам живет как собака. Жорка хитер, его на мякине не проведешь. И если он запаниковал, то и правда в уголовной среде стало опасно. Не продались, нет. Кто-то из авторитетов попал в зависимость от бандеровцев по иной причине. В подполье тоже не дураки, видать, кого-то из блатных крепко «посадили на кукан». Шантаж, какие-то нарушения воровских законов. Мало ли причин. А ворам с националистическим подпольем тягаться сложно. Там оружие и опыта побольше. И организация объединена под жестким руководством, и дисциплина там хорошая.
— Хаза мне нужна, Жорка, — серьезно сказал Ивлиев. — На несколько дней. Сейчас все решают дни, а не недели даже.
— Есть местечко, — довольно заулыбался Жорка. — Ты извини, я с тобой там жить не буду, своих проблем хватает. Но тебе помогу.
— И это уже хорошо. Я тебя понимаю. Что за место? Квартира?
— Не-а! Хитрее место. Я тебе его сдам, потому что ты говоришь, что скоро все кончится и будет неопасно. Да и я думаю податься из этих мест. Найду себе городок поспокойнее.
— Ладно, не буду лезть в твои дела. Когда ты мне укромное место покажешь?
— Когда скажешь.
— Давай сегодня часика в четыре пополудни. Где тебя ждать?
— Прогуливайся по Кузнечному переулку. Как меня увидишь, иди за мной.
Ивлиев из пирожковой вышел первым. Как ни хотелось ему узнать, кто же из местных авторитетных воров снюхался с бандеровцами, спрашивать об этом Жорку не следовало. У них дружеские отношения, основанные на благодарности друг другу за помощь в сложной ситуации. И оба ничего о другом не расспрашивали. Да и западло урке своих сдавать. Василий даже усмехнулся от этой мысли. Он пытался думать и говорить мысленно как уголовники. Опыта у него маловато в этой области, но все же об их основных «понятиях» он был наслышан.
Ладно, Жорка и уголовники — это дело второе. Что делать с шахтой? И как искать Татьяну? Ивлиев зло сплюнул. Женщина, которая шла навстречу, испуганно шарахнулась от него и, пройдя шагов двадцать, возмущенно оглянулась вслед.
Положение сложилось дурацкое — и официально с удостоверением офицера НКВД нельзя работать, да и не сделаешь тут ничего. Надо нелегально втереться в эту ситуацию, а он напортачил со своей легендой представителя штаба из-за границы. Никакого подтверждения этому нет, ему не верят, а если сунется, тут же шлепнут. Он и живой-то до тех пор, пока они за ним наблюдают и пытаются получить от этого полезную информацию. Ну и, может, все же немного побаиваются, вдруг он на самом деле тот самый таинственный эмиссар штаба, связи-то у них практически нет.