И вдруг входная дверь дома распахнулась от сильного удара ногой, и на пороге появился милиционер с погонами старшины. Ремня на нем не было, русые волосы растрепались, по щеке стекала струйка крови, рукав выше локтя перетянут окровавленной тряпкой. Высокий сильный мужчина, он держал в руках ручной пулемет, а его бешеный взгляд метался по окрестным кустам, сараям и деревьям.
— Люди! — Зычный голос милиционера пронесся над соседними хатами. — Беритесь за оружие, бейте бандеровцев, гоните из своих сел эту нечисть!..
Голос перекрывала пулеметная очередь. Раненый милиционер стрелял от пояса, поливая свинцом все вокруг. Одна пуля ударила в березу, за которой стоял Кравец, и он поспешно присел на корточки, прижимаясь к стволу дерева. В ответ зазвучали выстрелы, и пулемет замолчал. Кравец выглянул и увидел, что милиционер, выронив из рук ручной пулемет, медленно сползает по стене дома на ступени, оставляя за собой кровавый след. И почти сразу из дома раздались крики:
— Прощайте, товарищи! Помните нас! Смерть кровавым предателям своего народа!
Три окна хаты одновременно с грохотом взрыва выдохнули огонь и сизый дым. Остатки оконных рам вместе с осколками стекла разлетелись по двору. Выбитая дверь качалась на одной петле, на ней горела обивка. Потянуло дымом, в доме что-то потрескивало. Бойцы Коломийца поднимались с земли, с подозрением поглядывая на дымящиеся окна. Наконец самые отчаянные подошли к хате и заглянули внутрь. Ясно, что после взрыва двух ручных гранат там никого в живых не осталось.
Когда Кравец подошел, Коломиец вовсю распоряжался выносом тел из дома. Тела второго милиционера и фронтовика были сильно изуродованы. Судя по всему, они перед смертью обнялись, зажав гранату между собой. Но все еще можно было различить остатки почерневших повязок. Оба отстреливались из дома, будучи уже ранеными. А Ляшенко и Савчук погибли не от гранаты. Их милиционеры просто расстреляли, когда поняли, что сами обречены. И это вызвало приступ животного бешенства у националистов.
— Остановись, Вадим! — Кравец поморщился, видя, как бойцы привязывают за ноги труп милиционера и подвешивают на колодезном «журавле». — Он уже мертвый.
— Мертвый? — Разъяренный Коломиец повернулся так резко, что Кравец отшатнулся. — Я и мертвого его буду убивать, я его на части рвать буду за своих хлопцев, я устрою тут такое, что все будут за километр обходить это место и креститься. И другим закажут против нас идти. Я всем покажу, что такое Украина и что здесь будет с москалями!
Длинный худой Кравец, сутулясь, отошел в сторону. Сейчас разговаривать с этим фанатиком было бесполезно. Как и бесполезно объяснять ему, что борьба за новую Украину не должна отпугивать простых людей, что эта борьба на широкие массы населения и должна опираться. А тут эти зверства, жестокость, глумление над трупами… Кравец стиснул тонкие губы и подумал о том, что стоит ему самому уехать и не ждать, когда неожиданно нагрянет отряд НКВД и положит здесь всех до одного. Он лучше других знал, что новая установка руководства страны и НКВД направлена на уничтожение в первую очередь боевых отрядов УПА, а потом уже агентурная работа, выявление лидеров, подпольных баз и тому подобное. Уничтожение. Это значит, что они станут сразу стрелять, не предлагая сдаться и не обещая жизни тем, кто сложит оружие.
Хата от взрыва гранаты загорелась быстро, и через несколько минут внутри все было объято огнем. Помощники Коломийца притащили откуда-то из соседних дворов бутыль керосина и, облив тела второго милиционера и фронтовика, взорвавших себя, подожгли их. Почти сразу к запаху плохо очищенного керосина добавился удушливый запах горелой плоти. Другого милиционера, застреленного на пороге дома, бойцы Коломийца подвесили за ноги вблизи разгоравшейся хаты.
— Пусть поджаривается! — зло гоготали они, закидывая на плечи ремни автоматов.
На подводы, которые они забрали у местных жителей, бандеровцы уложили убитых, посадили раненых и, подгоняя лошадей, двинулись к лесу. Над хатой столбом поднимался в голубое чистое небо черный смолистый дым.
Глава 7
Жорка был на месте. Ивлиев увидел его издалека и сразу пристроился за газетной тумбой на краю рынка, чтобы было удобнее наблюдать. А парня-то тут знают все, подумал Василий. Минуты не проходит, чтобы он с кем-то не поздоровался, не обнялся, не перекинулся парой слов, не помахал рукой. Вообще-то Жорка был человеком хорошим, общительным и по-своему добрым. То, что судьба закинула его в мир преступников, а не созидателей нового светлого будущего, было, видимо, чистой случайностью. Ну, может, свою роль здесь еще сыграла склонность к авантюрам, немного романтический склад характера.
Ивлиев как-то сумел немного расспросить Жорку о его прошлом и на основании скудных сведений, которыми Жорка с ним поделился, то с грустью замолкая, то весело посмеиваясь, сделал вывод, что парень мог стать и артистом, и моряком на торговом судне. Наверное, и торговым работником тоже смог бы стать. Но он стал вором, но вором не простым. Он просто тащил что плохо лежит, а не встречал ночных прохожих в подворотнях с финкой. И по квартирам он не лазил. Жорка организовывал авантюры, проворачивал аферы, в результате которых жадные, вороватые и падкие до чужого граждане сами отдавали ему деньги или ценности. По большому счету, он никогда не обманывал бедных, пенсионеров, несмышленых детей. Ему нравилось выуживать деньги у состоятельных, нажившихся на чужом горе.
А еще Жорка любил играть в карты. Он знал практически все существующие виды карточных игр и играл блестяще, обладая феноменальной памятью и умением в голове прокручивать возможные комбинации игры вперед на несколько ходов. Он помнил весь расклад на руках у каждого игрока и все вышедшие карты. И еще Жорка терпеть не мог шулеров.
Проворачивал свои воровские аферы он редко, лишь когда подворачивалось или придумывалось настоящее, красивое и элегантное дело. И в карты по-крупному он играл тоже редко. Поэтому и жил небогато, зато с неизменной задорной улыбкой на лице.
Все было, как показалось Ивлиеву, в порядке. Ни откровенных наблюдателей, ни подозрительных лиц. Жорка хорошо придумал, чтобы они не встречались лицом к лицу при всех, а чтобы Ивлиев шел за ним за пределы города с максимальной осторожностью. Стараясь держаться большого скопления людей и стен зданий, Василий приблизился к Жорке, бесцельно слонявшемуся по рынку. Прикинув его путь, он занял позицию возле продавщицы пирожков и стал ждать. Жорка увидел его, когда между ними оставалось всего метров двадцать. Не подав вида и не изменившись в лице, он встретился с Ивлиевым взглядом, потом вдруг хлопнул по плечу какого-то паренька, обнял его и повел к выходу с рынка, старательно и горячо что-то рассказывая и объясняя.
Возле старых хлебных складов Жорка расстался со своим приятелем и легкой походкой беззаботного бездельника двинулся к окраине. Василий шел не приближаясь, но и не теряя Жорку из виду. Они вышли за крайние дома, прошли мимо огородов с высокими плетнями, потом миновали развалины старого пожарного депо, спустились ниже насыпи заброшенной узкоколейки. Дальше Жорка пошел быстрее, все чаще поворачивая голову и приглядываясь к окружающей местности. Небольшие холмики, овражки, обилие кустарника и абсолютно открытые пространства сменяли друг друга. Потом снова заброшенный участок железной дороги с небольшим бетонным мостом через пересохшую речушку с глубоким руслом. Под мостом Жорка остановился и стал ждать Ивлиева. Было тихо, покачивал толстыми коричневыми головами рогоз, где-то нерешительно поквакивали лягушки.
— Слушай, мы скоро до окраин Львова дойдем, — пошутил Василий.
— Нет, до Львова мы не дойдем, — покачал головой Жорка, покусывая травинку, — а вот до места уже недалеко. Зуб даю, ты и не подозреваешь, что тут есть такое интересное местечко. И никто не знает. Мне рассказал один старый вор. Симпатичен я ему был. Говорил, на сына его похож, которого он только один раз в жизни и видел, а глядя на меня, грехи отмаливать будет.
— Эй, эй, Жорик, куда тебя понесло! — засмеялся Ивлиев.
— Я же объясняю тебе. Историю своего открытия рассказываю, а ты ржешь. Бункер тут есть секретный. Немцы зачем-то его сделали, а когда ушли, никого не осталось, кто про него знает. Я уже год пользуюсь, и тишина.
— Бункер? — Желание смеяться и шутить у Ивлиева мгновенно пропало. — Бетонный, новый? Я имею в виду, построенный недавно, а не в двадцатые годы?
— Пойдем, сам увидишь, — махнул Жорка рукой.
Он снова посмотрел по сторонам, прислушался и двинулся по берегу речушки, от которой летом оставались лишь небольшие болотистые лужи. Ивлиев шел следом, не менее своего спутника прислушиваясь к окружающим звукам. Жорка преподнес очередной сюрприз. С трудом верилось, что никто, кроме него, про бункер не знает, хотя слово «бункер» Жорка мог произнести для красного словца. Еще стоит посмотреть, бункер ли это. Может, просто бетонная яма с перекрытием, которую кто-то приспособил… подо что? Гадать не стоило. Чем бы ни был бункер на самом деле, нужно его сначала осмотреть, а потом уж делать выводы.
Они прошли еще минут пять по кустам, перепрыгивая через какие-то ямы, явно рукотворного происхождения, обходя обломки бетонных конструкций, из которых торчали куски ржавой арматуры. Рядом виднелся взорванный фундамент какого-то строения. Вообще, местность вокруг напоминала свалку строительного мусора, который сюда свозили, или жилой массив после сильной бомбежки. Таких мест они с Жоркой, идя от города, видели уже несколько. Развалины пожарного депо, потом несколько старинных домов, может быть, какой-то панской усадьбы, остатки старого железного моста, разбитые и сожженные вагоны, потом снова груды битого кирпича, железные перекрученные конструкции.
— Пришли, — неожиданно сказал Жорка, посмотрел по сторонам и стал спускаться в небольшую низинку.
В самом низу склона среди пожухлой травы и сухого кустарника он остановился и взялся обеими руками за старый деревянный щит из неструганых досок, который Ивлиев не сразу заметил, потому что он почти полностью был скрыт старой рваной маскировочной сеткой. Под щитом оказалась железная дверь. Ее Жорка приподнял с усилием, но странно, что ржавый металл не издал ни звука, ни скрипа.