— Откуда вы знаете? — угрюмо спросил Коломиец, так и не убрав дула пистолета и продолжая прижимать его к ребрам Ивлиева.
— У меня свои источники информации в городе. Причем не только среди населения, но и в милиции, и даже в НКВД. Мне передали кое-какие каналы в Центре, когда отправляли сюда. Вы думаете, что представитель зарубежного штаба приедет без серьезной связи? Вы, Коломиец, потеряли больше людей, спасая двоих своих бойцов. Вы считать умеете? Вообще обстановку понимаете? Это не 39-й год и не 41-й, чтобы вот так геройствовать с криками «Мы своих не бросаем!». Не то время. Сейчас основная задача состоит в выживании подполья, объединении ОУН и УПА под единым руководством с единой тактикой борьбы, а не так, как у вас — правая рука не знает, что делает левая.
— Хватит болтать! — вдруг резко бросил Коломиец. — Тарас Донатович, делайте то, что собирались.
Ивлиев на миг похолодел. «Делайте то, что собирались» могло означать и быструю расправу над ним. Тем более что Кравец велел водителю остановиться и выйти покурить, не глуша двигателя. Водитель молча выполнил приказ. И когда машина остановилась, он дернул ручку ручного тормоза и выбрался под дождь. В воздухе повисло тягостное молчание. Ивлиев ждал. Его не обыскали, не отобрали оружия. Одно это уже говорило за то, что не расправу здесь готовят, а нечто иное. Кравец почти минуту рассматривал Ивлиева, затем заговорил медленно, немного даже с ленивыми интонациями в голосе:
— Видите ли, Ивлиев, борьба в Украине идет нешуточная, смертельная борьба, и в таких условиях… — Он сделал небольшую паузу и вдруг произнес слова пароля, вплетенные в этот обыденный разговор о независимости: — Каждый должен отдать родине себя без остатка, своих близких со скорбью, а врагов без жалости.
— Ну, — тоже сделав паузу, ответил отзывом, который ему дал Горюнов, Василий, — пожалеть можно только жену и мать.
— Украина каждому патриоту и жена, и мать, — произнес Кравец и уже потеплевшим взглядом посмотрел на Ивлиева.
— Брат за брата, — кивнул тот.
— Черт бы вас подрал, Ивлиев! — проворчал Коломиец, пряча в кобуру пистолет. — Вы не могли раньше пароль сказать? Столько дней уже…
— Во-первых, — пожал плечами Василий, — кто меня спрашивал? А во-вторых, моя задача здесь не вас контролировать и координировать ваши действия. Я здесь по другому делу. Но то, что вы не выполняете приказ о конспирации и запрете привлекать к себе внимание необдуманными акциями, я непременно доложу. На кону стоит такое дело, а вы связались с двумя милиционерами.
— Вы не понимаете, — начал было угрюмый Коломиец, но Ивлиев его бесцеремонно перебил:
— Я все понимаю. Понимаю то, что на войне приказы надо выполнять. Без этого нет дисциплины, без этого нет армии, без этого не будет и победы. Хуже, вы всех нас за собой потащите в могилу со своей местью.
— Перестань, Вадим! — вставил вдруг Кравец. — Я тебе сто раз говорил то же самое. Сейчас не это главное. Скажите, Ивлиев, когда будет приказ о взрыве? Когда нам ждать решительного часа?
— А вам не терпится? — Василий изобразил злость. — Сидите и ждите. Не знаю, это не мой вопрос. И приказ вы получите скорее всего не по моему каналу, а по вашим, обычным. А почему вы спрашиваете? Опять появились проблемы с подготовкой?
Он внимательно и с интересом посмотрел в глаза двум своим собеседникам. Проговорятся про шахту? Про то, что у них два человека пропали с бикфордовым шнуром и запалами, а значит, в шахте были посторонние и теперь вся операция под большой угрозой?
— Нет, никаких проблем нет, — покачал головой Кравец и почему-то переглянулся с Коломийцем.
Когда Василий вытерся полотенцем и натянул чистое сухое белье, мысли в его голове немного улеглись и приобрели форму ровных рядов… или стеллажей с отсортированной информацией. Закурив, он набрал номер Горюнова. Шеф не брал трубку, а это могло означать и то, что он уехал домой. Начальник управления НКВД тоже должен хоть изредка ночевать дома. Повесив трубку, Василий полез в шкаф. Надеть, кроме мокрого костюма (и грязного к тому же), ему было больше почти нечего. Хотелось выпить, но в доме не было ни капли водки. Он снова поднял трубку и набрал Горюнова. И снова в трубке раздавались только длинные тоскливые гудки.
Шлепая босыми ногами по рассохшемуся паркету, Ивлиев вышел в прихожую, где стоял еще один старинный большой шкаф, в который он толком и не заглядывал ни разу по причине дикой нехватки времени. Сейчас его содержимое могло оказаться очень кстати. Гардероб был впечатляющим, только уж все больно ветхое. Наиболее крепкой оказалась коричневая кожаная летная куртка. Из брюк приличными были лишь солдатские форменные бриджи. Хорошо еще, что в шкафу нашлись старые кирзовые сапоги. Ну, по крайней мере, узнать его в таком наряде будет очень сложно. Тем более ночью. Этот вывод добавил Ивлиеву оптимизма, и тут же зазвонил телефон.
— Да?
— Василий, ты в квартире? — Голос майора был бодр и деловит. — Хорошо.
— Олег Николаевич, а как вы узнали, что я звонил?
— Джинна со дна Черного моря в бутылке вытащил. Он сидит и дежурит на телефоне, — недовольно проворчал Горюнов. — У меня же на столе селекторный аппарат телефонный стоит, забыл? Там восемнадцать лампочек, и твоя горит, значит, звонок был с твоего телефона. Ты что там, развлекаешься?
— А? Нет, Олег Николаевич, просто голова другим занята, вот и не дошло.
— Голова у оперативника должна всегда варить на полную катушку! Как это ты умудряешься об одном думать, а о другом нет? Ты меня не пугай, друг ты мой ситный. Давай докладывай, где пропадал, что нарыл.
— Ситуация предельно напряженная, Олег Николаевич. Знаете, что я нашел в шахте?
— Ты в шахту спускался? Ты спятил? Тебя же засекли! Там же формально подъемник не работает, а неформально им пользуются только бандеровцы, которые хотят уничтожить оборудование шахты и не дать ее запустить.
— Да понял я, понял, — с виноватым раздражением ответил Ивлиев. — Только не оборудование они хотят испортить. Там пострашнее дело. Я обнаружил около тонны взрывчатки. Еще немецкой. И не волнуйтесь, я спускался по лестнице, подъемником не пользовался. Они в разных стволах расположены. Да и высота того горизонта всего около шестидесяти метров. Попотел, конечно, но обошлось.
— Стой! — прикрикнул Горюнов. — Около тонны, говоришь? Когда они будут готовы взорвать шахту?
— Пока не знаю. Это не так просто. Да и приказа у них из зарубежного Центра пока нет. Кстати, я воспользовался тем паролем, что вы мне называли. Сработало. Жив и здоров, и теперь ко мне чуть больше доверия со стороны руководства националистического районного подполья. Кравец мне вроде бы поверил, а вот Коломиец…
— Коломиец в городе? — быстро спросил Горюнов.
— Да, я его видел всего пару часов назад.
— Так, что же делать? — пробормотал Горюнов. — Шахту чистить нельзя. Мы не просто спугнем их всех, мы получим неуправляемую толпу бандитов. Сейчас мы их планы знаем и намерения тоже. Сорви мы им главное их дело в городе, и все. На что они решатся? Может, у них есть не менее зловещий запасной вариант, а мы о нем ни сном ни духом.
— Я согласен, Олег Николаевич, шахту 16-бис трогать нельзя. Надо до последнего держать их в уверенности, что они смогут реализовать задуманное.
— Так, ладно. Будем думать. У нас есть еще агентурные сведения и сведения из-за кордона. Проанализируем. Ты пока сиди и носа не высовывай.
— Не могу, Олег Николаевич, — торопливо заговорил Василий. — Надо срочно увидеться с Белецким. Хочу уточнить схемы штреков и получить его подтверждение. Уж главный инженер шахты точнее всех скажет, что будет, если в конкретном месте заложить конкретное количество взрывчатки. А другим людям к нему соваться нельзя, он может не пойти на контакт. Вы же знаете, что он пьет запоем.
— Уже, кстати, не пьет. Страшный, бледный, глаза ввалились, но не пьет. Мы ведем наблюдение за Белецким.
— Ну, тем более надо ковать железо, пока оно горячо. У меня единственного из всей нашей конторы есть хоть какой-то контакт с ним. А сведения нам нужны срочно. Не забыли о тонне взрывчатки в шахте?
— Ладно, можешь. Но больше никуда!
Ивлиев отправился к главному инженеру шахты с обычными предосторожностями. Не факт, что националистическое подполье сняло наблюдение за Белецким. И то, что оперативники Горюнова не видят бандеровских наблюдателей, ни о чем не говорит. Там вполне могут оказаться люди с хорошей оперативной подготовкой, заброшенные из-за кордона.
На улице было тихо и влажно. Дождь перестал идти, и по каменной брусчатке центральных улиц бежали ручейки. Воздух был прохладным и неподвижным, казалось, что даже звук в нем не будет распространяться. Однако звук распространялся, и стук стоптанных каблуков кирзачей Ивлиева разносился по ночной улице довольно далеко. Снова через второй подъезд дома и через чердак Василий перебрался на лестничную площадку. Белецкий открыл сам. На удивление, вид у него был не заспанный, хотя лицо все же имело нездоровую бледность. Дополняли образ нацепленные на нос старинные очки в тонкой круглой оправе и наброшенный на плечи женский клетчатый платок.
— А, это вы, — не очень радушно произнес Белецкий, однако посторонился, пропуская гостя в квартиру и снова запирая дверь.
— Павел Архипович, — на ходу заговорил Ивлиев, — я хочу с вами проконсультироваться. У вас есть при себе какие-то схемы шахты, отдельных штреков?
— Есть, но так, чтобы полностью вам показать весь разрез шахты, такого нет. Это все хранится…
— Ладно, не надо полностью, — махнул рукой Василий, усаживаясь на стул у круглого стола, заваленного какими-то формулярами, таблицами. — Вы мне вот что расскажите. Штрек номер 5, он самый старый на вашей шахте, да?
— Да, в самом начале даже не предполагалась добыча подземным способом. Расчет был на добычу в карьере. А потом поняли, что все же первые угольные пласты на поверхность не выходят. И первые штреки пошли у нас на глубинах от шестидесяти до ста двад