– Мне очень жаль, – сказала она, вытерев глаза и представляя своего мужа Гэри. – Ты останешься на несколько дней?
– Не могу, – ответила Трейси.
– Может быть, чашечку кофе перед отъездом? Найдется несколько минут?
– Может быть.
Санни протянула ей обрывок бумаги.
– Это мой мобильный. Если что-то нужно, что угодно… – Она дотронулась Трейси до руки. – Я скучала по тебе, Трейси.
Трейси узнавала большинство подходивших, хотя и не всех. Как с Дэна, с некоторых приходилось сдирать возраст, чтобы обнаружить знакомого человека. Однако под конец подошел мужчина в тройке с беременной женщиной рядом. Трейси узнала его, но не могла вспомнить имени.
– Привет, Трейси. Я Питер Кауфман.
– Питер, – сказала она, теперь увидев мальчика, который пропустил год в седар-гроувской начальной школе из-за лейкемии. – Как твое здоровье?
– Прекрасно. – Кауфман представил свою жену и сказал: – Мы живем в Якиме, но Тони Свенсон позвонил и сказал мне о похоронах. Мы приехали сегодня утром.
– Спасибо, что проехали такой путь, – сказала Трейси.
Якима была в четырех часах езды.
– Ты шутишь? Как я мог не приехать? Ты знаешь, что она каждую неделю приезжала на велосипеде в больницу и привозила мне леденцы и книжки или раскраски?
– Я помню. Как твое здоровье?
– Никаких признаков рака уже тридцать лет. Никогда не забуду, что она сделала. Каждую неделю я ждал, когда она приедет. Она поднимала мне дух. Она была такая. Особенная личность. – Глаза его наполнились слезами. – Я рад, что ее нашли, Трейси, и рад, что ты дала нам всем возможность попрощаться с ней.
Они проговорили еще минуту, и когда Питер Кауфман ушел, Трейси понадобился новый носовой платок. Дэн, стоявший на почтительном расстоянии, пока она здоровалась с приехавшими, подошел и протянул ей свой.
Трейси взяла себя в руки и вытерла глаза. Немного придя в себя, она сказала:
– Я чего-то не понимаю. Я думала, ты живешь далеко на востоке. Как ты узнал?
– Я жил далеко на востоке, в пригороде Бостона. Но мы переехали назад. Теперь я живу здесь… снова.
– В Седар-Гроуве?
– Это целая история, и ты, кажется, можешь воспользоваться прорывом из прошлого. – Дэн сунул ей визитную карточку. – Мне бы хотелось встретиться, когда будешь в настроении. – Он обнял ее. – Просто знай, как я сожалею, Трейси. Я любил Сару. По-настоящему любил.
– Твой платок, – сказала она, протягивая носовой платок.
– Можешь оставить себе.
Она заметила, что на платке были вышиты его инициалы – Д. М. О., – что заставило ее задуматься о покрое его костюма и качестве галстука. Имея дело с юристами, она понимала, что и костюм, и галстук были высшего класса, что не совсем сочеталось с образом мальчика, носившего обноски. Она посмотрела на карточку.
– Ты юрист.
– По возмещению ущерба, – подмигнул он.
Кроме прочего на карточке был указан адрес компании – Первый национальный банк на Маркет-стрит в Седар-Гроуве.
– Интересно было бы послушать твою историю, Дэн.
– Просто позвони мне. – Он нежно улыбнулся ей, прежде чем раскрыть зонтик и выйти из-под навеса под дождь.
Подошли Кинс с Лаубом и Фацем.
– Не нужна компания ехать обратно?
– Знаю по пути отличное местечко, чтобы поесть, – сказал Фац.
– Спасибо, – ответила Трейси, – но я собираюсь остаться еще на ночь.
– Мне казалось, ты хотела сразу вернуться в Сиэтл? – сказал Кинс.
Она посмотрела, как Дэн подошел к внедорожнику, открыл дверь, сложил зонтик и залез внутрь.
– Мои планы только что изменились.
Глава 17
Успех Первого национального банка был буквально связан с успехом Кристиана Матиолли. Основанный чтобы защищать значительные богатства его и других основателей Седар-Гроувской горнодобывающей компании, банк почти что умер, когда копи закрылись, а Матиолли и его когорта покинули город, но жители Седар-Гроува сплотились, перевели в него свои сбережения и текущие счета и связали себя обязательствами перед банком за счет ипотечных и бизнес-кредитов. Трейси точно не знала, когда банк закрылся навсегда и освободил здание. Судя по журналу внутри пустого вестибюля, респектабельное двухэтажное кирпичное здание было потом отдано под офисы, хотя многие из них в настоящий момент пустовали.
Когда она поднялась по внутренней лестнице и посмотрела вниз на замысловатую мозаику на полу, то увидела американского орла с оливковой ветвью в правой лапе и тринадцатью стрелами в левой. Мозаику покрывали пыль и разбросанные там и сям картонные коробки и строительный мусор. Ей вспомнились кабинки кассиров, столы банковских служащих и развесистые папоротники в горшках. Отец приводил ее с Сарой в этот банк, чтобы открыть счет для их первых депозитов и текущих счетов. Тогда президент Первого национального банка Джон Уотерс подписал и поставил печать в их чековые книжки.
Трейси нашла офис на втором этаже и вошла в крошечную приемную с незанятым столом. Знак говорил, что нужно позвонить в звонок. Она хлопнула по нему ладонью, вызвав неприятный дребезг. Из-за угла вышел Дэн в хаки, мягких туфлях и с бело-голубыми полосатыми пуговицами на рубашке. Ей все еще было трудно признать, что этот мужчина перед ней – тот же паренек, которого она знала в Седар-Гроуве.
Он улыбнулся.
– Было не трудно найти, где поставить машину?
– Снаружи хватает места, верно?
– Городской совет хотел поставить стояночные автоматы. Но кто-то подсчитал и определил, что они окупятся лишь через десять лет. Зайдем.
Дэн ввел ее в восьмиугольный офис с богатой темной лепниной и деревянными панелями.
– Здесь был кабинет президента банка, – сказал он. – Я плачу лишних пятнадцать долларов в месяц, чтобы говорить это.
На полках теснились книги по праву, хотя Трейси знала, что это больше для виду. Теперь все было доступно через Интернет. Богато украшенный стол Дэна стоял перед полукруглым эркером, еще сохранившим красно-коричневые и золотые буквы, объявляющие, что в этом здании располагается Первый национальный банк. Из этого эркера Трейси взглянула вниз на Маркет-стрит.
– Как ты думаешь, сколько раз мы ездили на великах по этой улице? – спросила она.
– Не сосчитать. Летом каждый день.
– Я помню тот день, когда у тебя спустила шина.
– Мы собирались в горы, чтобы повесить на дереве тарзанку. Сара купила мне камеру и помогла починить колесо.
– Помню, она заплатила собственные деньги. – Трейси отвернулась от окна. – Меня удивило, что ты вернулся сюда жить.
– Я сам удивился.
– Ты сказал, что это долгая история.
– Долгая. Но интересная. Хочешь кофе?
– Нет, спасибо. Я стараюсь себя ограничивать.
– Я думал, кофе – необходимое условие для работы полицейских.
– Нет, обязательны пончики. А что едят юристы?
– Друг друга.
Они сели за стол. Подсунутая под раму какая-то книга по юриспруденции не давала окну опуститься, обеспечивая свежий воздух.
– Я рад тебя видеть, Трейси. Кстати, ты отлично выглядишь.
– Думаю, тебе надо сменить линзы. Выгляжу я хреново, но спасибо за любезность.
Его замечание заставило ее осознать, как она действительно выглядит. Не собираясь оставаться на ночь, она ничего не взяла с собой. Перед отъездом из Сиэтла она бросила в машину джинсы, ботинки, блузку и вельветовый пиджак, чтобы переодеться после похорон, и надела все это же утром. Перед выходом из мотеля она постояла перед зеркалом, размышляя, не завязать ли волосы в хвост, но решила, что это только подчеркнет ее морщины, и не стала.
– Так почему ты вернулся? – спросила она.
– О, тут было сочетание разных причин. Я бросил практику в большой юридической фирме в Бостоне. Просто каждый день стал мучением, тебе это знакомо? А я накопил достаточно денег и подумал, что надо бы попробовать что-нибудь новое. Похоже, моей жене пришла та же мысль, и она решила попробовать сменить мужчину.
Трейси состроила гримасу.
– Мне очень жаль.
– Да, мне тоже было жаль. – Дэн пожал плечами. – Когда я сказал ей, что собираюсь расстаться с юриспруденцией, она сказала, что нам лучше расстаться друг с другом. Она уже больше года спала с одним из моих партнеров. Она привыкла к образу жизни в загородных клубах и боялась потерять такую жизнь.
Дэн или уже преодолел боль, или хорошо ее скрывал. Трейси знала, что бывает боль, которая никогда полностью не проходит. Просто прячешь ее под обычным фасадом, как будто все в порядке.
– И сколько времени ты был женат?
– Двенадцать лет.
– Есть дети?
– Нет.
Она прислонилась к спинке стула.
– Так почему Седар-Гроув? Почему не где-нибудь… даже не знаю…
Он беззащитно улыбнулся.
– Я подумывал уехать в Сан-Франциско и присматривался к Сиэтлу. Потом папа умер, а мама заболела, и кому-то надо было ухаживать за ней. Поэтому я уехал домой, считая это временной ситуацией. Через месяц я решил, что умру от скуки, если не займусь чем-нибудь, и занялся частной практикой. В основном я занимаюсь завещаниями, минимизацией налогов на имущество, немного пьяными за рулем – всем, что подвернется. Это скучно и дает тысячи полторы долларов гонорара.
– А как твоя мама?
– Она умерла чуть больше полугода назад.
– Сочувствую.
– Мне не хватает ее, но у нас было время узнать друг друга, как никогда раньше не знали. И я благодарен судьбе за это.
– Завидую тебе.
Он нахмурился.
– Почему ты так говоришь?
– После того как пропала Сара, у нас с мамой не было особенного общения, а потом, когда отец… – Она не договорила, и Дэн не стал настаивать, заставив ее задуматься, как много ему известно.
– Наверное, это было для тебя ужасное время.
– Да, – согласилась она. – Это было ужасно.
– Надеюсь, вчера что-то отчасти улеглось.
– Да, отчасти.
Дэн встал.
– Ты уверена, что не хочешь кофе?
Она подавила улыбку, увидев в нем мальчика, который не хочет серьезного разговора и быстро меняет тему.