Пламя высветило лицо Ардашева и безрадостную картину: у гроба, корчился помощник инспектора, из его шеи фонтаном била кровь, он вдруг захрипел и выпученные от ужаса глаза тотчас же остекленели. Рядом валялись раскрытые наручники. Инспектор Саар, облокотившись на стену, в правой руке держал наган, а окровавленная левая, безжизненно болталась вдоль туловища. Кантор, стоя на четвереньках, тряс головой, пытаясь встать. Рядом с ним лежал стилет, переделанный из штыка винтовки Мосина. Когда его правая рука уже почти дотянулась до холодного оружия, Ардашев, не выпуская из руки свечи, точно играя в английский football, с разбегу ударил ногой в переносицу хориста. Вскрикнув, тот опрокинулся на спину и, застонав, отключился.
— Неужто сдушегубили мерзавца? — указывая стволом на почти бездыханное тело задержанного, спросил инспектор.
— Нет. Очнётся. А вот ваш помощник мёртв.
— Видать, горло ему прошил гадёныш.
— Да, рваная рана. Стилет лежал под парчой. Вижу и вам досталось, господин Саар.
— Руку пробил, стервец. Дай Бог, чтобы сухожилие не задел. Как же вам удалось с ним справиться?
— Свечи погасли, и я бросился к выходу. Удалось опередить беглеца. А когда он стал подниматься, я ударил его ногой в лицо. Кантор скатился вниз. Потом я зажёг свечу. Второй удар вы видели.
Частный сыщик шагнул к гробу. Он отстегнул в четырёх местах крепления и сдвинул крышку. Золотой алтарь, поймав огонь свечи, заблестел.
— Богатство Черноголовых на месте.
— Вот и хорошо. Возьмите его, если не трудно. Но сначала надо окольцевать железом убийцу, — кривясь от боли, вымолвил Саар.
— Не волнуйтесь, я всё сделаю. Поднимайтесь наверх, зовите людей. Пусть вытащат труп вашего помощника.
— Да-да. Благодарю.
Ардашев одним движением защёлкнул на обмякших запястьях кантора наручники. Хорист, открыв глаза, промычал что-то невнятное и опять потерял сознание. Клим Пантелеевич вздохнул, вынул из гроба складной алтарь и зашагал наверх — туда, где цвела мандрагора.
Глава 22. Встреча
Через два часа Ардашев, с трудом пробившись через толпу репортёров у входа в полицейское управление, вновь появился в кабинете главного сыщика Таллина. Инспектор Саар с забинтованной рукой на перевязи поднялся из-за стола, улыбнулся и, шагнув на встречу, поприветствовал:
— Милости прошу, господин Ардашев! Садитесь. Может быть, по рюмке коньяку? Мне он показан, хорошо снимает боль.
— Не откажусь.
Свободной рукой инспектор вынул из шкафчика наполовину початую бутылку «Шустова» и наполнил две рюмки.
— А «Шустов» откуда? — удивился Клим Пантелеевич. — Теперь это редкость.
— Подарили недавно.
— Сухожилие не задето?
— Слава Богу, нет! За ваше здоровье!
— В первую очередь за ваше!
Поставив пустую рюмку на стол, инспектор спросил:
— Вы, верно, за документами Варнавской пожаловали?
— И за ними тоже.
Полицейский открыл ящик стола и вынул бумагу.
— Всё готово. Простите, но вам я не могу отдать справку. Не положено. Бланк строгой отчётности. Нужна подпись в книге выдачи. Она должна прийти и самолично расписаться в получении.
— Хорошо. Варнавская обязательно появится у вас. Сегодня или завтра. Я дам ей знать.
Частный сыщик поднялся.
— Через четыре часа у меня пароход. Пора домой. Был рад знакомству.
Инспектор встал из-за стола и, протянув руку, произнёс:
— Очень вам благодарен. Три преступления раскрыли за неделю. Удачи вам!
— И вам!
Клим Пантелеевич ушёл.
Пройдя немного вверх по улице, частный сыщик заглянул в ресторан «Родной берег». Оставив трость и одежду в гардеробе, он выбрал столик у окна, заказал кофе, рюмку коньяку и свежий номер «Последних известий». Ресторан был пуст.
Не дожидаясь выполнения заказа, частный сыщик подошёл к телефону, висевшему на стене. Первый звонок Ардашев сделал по номеру, оставленному эстонскими контрразведчиками.
— Слушаю вас, — раздалось на том конце на провода.
— Я буду говорить по-русски.
— Хорошо.
— Сообщение для капитана Пурри. Завтра, в воскресенье пятого сентября, в два часа пополудни в таллинскую гавань войдёт судно «Парижская коммуна». В трюмах золото из Петрограда. Груз будет растаможен по фиктивным документам на якобы иностранную компанию, с тем, чтобы его перегрузить на шведский пароход. Это контрабанда.
— Сообщение записано. Кто вы?
— Неважно.
Ардашев повесил трубку, потом снял, снова покрутил ручку и попросил соединить с номером 552. Телефонистка выполнила просьбу.
— Да, я слушаю! — послышался радостный голос Анастасии.
— Явитесь сегодня в полицейское управление к инспектору Брунно Саару. Но прежде протелефонируйте ему и узнайте, на месте ли он. Ваши документы готовы. Заберёте бумаги и сразу же возвращайтесь к себе. Никуда не выходите. Сегодня в девять вечера, по этому номеру с вами свяжется мой человек и назовёт пароль — обратный порядок цифр вашего телефона. Выполняйте его инструкции. Он поможет вам покинуть Эстонию. Здесь находиться опасно. До свидания».
Клим Пантелеевич закончил разговор, не дав Анастасии ответить.
Принесли кофе, коньяк и «Последние известия». Теперь можно было не спешить. Все дела были сделаны. Билеты на вечерний пароход в Засниц и поезд до Праги он купил сегодня утром. Если бы не советско-польская война, то из Таллина до Праги можно было бы добраться поездом. Но теперь это было не только опасно, но и попросту невозможно. Территорию Польши приходилось обходить морем. Железнодорожные пути на польской территории в ходе боёв с большевиками были разрушены. Приходилось повторять путешествие из Праги в Таллин, но теперь уже в обратном порядке.
Ардашев раскрыл газету. Новости из России были невесёлые. Вторая Конная армия прорвалась к Мелитополю, грозя окружить два корпуса белых. Ценой неимоверной стойкости и огромных потерь войска генерала Врангеля отбили наступление.
На советско-польском фронте фортуна от Советов отвернулась. Красная армия, разбитая под Варшавой, обратилась в беспорядочное бегство. В плен попало около двухсот тысяч красноармейцев, основная масса которых была призвана на фронт насильно.
В Кракове полиция раскрыла подпольную большевистскую организацию, снабжаемую антиправительственными листовками и деньгами из Москвы. В тот же день в Вене на явочной квартире были арестованы курьеры из России, которые под видом дипломатического багажа доставили деньги и пропагандистскую литературу Коминтерна. В результате обыска было изъято десять миллионов марок германскими и польскими банкнотами, семьдесят тысяч рублей золотом и чемодан листовок на немецком языке. Позже, аресты были произведены во Львове, Тарнополе и Будапеште.
Газета так же сообщала, что артист Шаляпин согласился исполнить требование исполкома Новгорода о выступлении в этом городе при условии получения гонорара в шестьсот тысяч рублей, а так же оплаты натурой в виде одного пуда сахарного песку, пуда сахара рафинада, пуда подсолнечного и пуда сливочного масла, трёх пудов варенья, трёх пудов соли и десяти аршин шерстяной материи. Новгородские большевики, возмущённые завышенным гонораром певца, от требований к Шаляпину отказались, послав соответствующую телеграмму.
Краем глаза Ардашев заметил, что сбоку к нему приближается человек в безукоризненном костюме, с усами пирамидкой и бритым подбородком.
Подойдя к столику, он, улыбаясь, проронил:
— День добрый, Клим Пантелеевич, позволите составить вам компанию?
Ардашев поднял глаза и сказал:
— Господин Мяличкин, Константин Юрьевич? Садитесь.
— Благодарю.
— Какими судьбами?
— Да вот занесло.
Ардашев поднял руку, и официант тотчас же примчался.
— Послушай, любезный, — проговорил Клим Пантелеевич, — а сообрази-ка нам фрукты, два кофе и бутылочку «Мартеля». — Он повернулся к гостю. — Надеюсь, вы не против?
— С большим удовольствием. До отправления вашего парохода ещё есть время.
— Вижу вы хорошо осведомлены.
— Служба такая.
— Я вас понимаю.
Принесли фрукты, кофе и коньяк. Официант откупорил бутылку и разлил по рюмкам.
— Дальше мы сами, — обращаясь к официанту, произнёс Ардашев, и тот с понимающим видом удалился.
— За встречу!
— Ваше здоровье!
Мяличкин замешкался на мгновенье и вымолвил:
— Тогда и за ваше!
Рюмки опустели.
— А вы, я вижу, Клим Пантелеевич, привычкам не изменяете. Мартель — любимый напиток.
— Да Бог с ним, с коньяком. Мы не виделись восемь лет, — отщипывая виноградинку, изрёк Ардашев.
— С двенадцатого года.
— Много воды с тех пор утекло.
— Хорошее было время: Ялта, море, солнце и мирная жизнь.
— В тот год для нас вами она не была такой уж мирной.
— Пожалуй. Помнится, вы тогда лихо раскрутили весь змеиный клубок австрийской разведки[33].
— Не без вашей помощи.
— Проку от меня было столько же, сколько от доктора Ватсона в книгах о приключениях Шерлока Холмса.
— Не соглашусь. Его роль больше подошла бы к тогдашнему моему спутнику доктору Нижегородцеву.
— Как же! Помню. Николай Петрович, наивный добряк.
— Человек, который никогда не понимал, зачем люди носят при себе оружие. У него была двустволка, из которой он не сделал ни одного выстрела.
— Кстати, что с ним?
— В четырнадцатом году Нижегородцев записался во «Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым воинам» и отправился на фронт. И всё. Больше я нём не слыхал.
— Да как бы вы услышали, если служили в Петербурге и создавали при Временном правительстве новую спецслужбу? Многие из военной разведки тогда перешли к вам. Я тоже хотел, да не вышло. До последнего держали на фронте, выявлял немецких агентов на линии соприкосновения.
— Полковника получили?
— В декабре шестнадцатого был представлен, в январе уже обмывал новые погоны.
— А потом?