— Агата, — прошептал он, — дай мне твою руку.
Она присела на колени и погладила грубую ладонь своими нежными пальцами.
Тень улыбки появилась на потрескавшихся губах мужчины.
— Агата, — вздохнул он.
И неожиданно вновь содрогнулся, объятый ужасом, и даже попытался встать с кровати.
— Пигмеи! — закричал он. — Агата, я слышу, как они идут! Это они! Спасайся!
Эвелин не пошевелилась. Она приложила свои холодные пальчики к раскаленному лбу. Шум шоссе доносился из-за ограды.
— Они далеко, — шепнула Эвелин. — За тысячу миль отсюда.
— Они приближаются! — кричал он, откидывая назад голову и широко открыв воспаленные глаза. — Они идут! Прячься!
— Глупости, — сказала Эвелин, гладя эту горячую беспокойную голову.
Паника прошла, и через секунду его тело обмякло. Он повалился на кровать.
— Агата, — сказал он. — Ты очень славная.
— Отдыхай. Спи. Ты уже в безопасности. Спи.
Убедившись, что он крепко спит, Эвелин тихо проскользнула по саду. От столба до веранды была протянута веревка, и на ней сушилось белье. Большие белые простыни полоскались на ветру. Сухие листья кружились под ногами.
Она шла по тропинке к дому. Ее мать и миссис Гэппи стояли в окне, склонившись над плитой.
— Вы уверены, что уже готово, миссис Гэппи? — спросила мать.
— Двадцать пять минут, миссис Пайкер-Смит. Должно быть готово.
— Надеюсь. Джералд такой привередливый, когда дело касается котлет. А вот и ты, Эвелин! Мой руки, дорогая, сейчас будем есть.
Миссис Пайкер-Смит, пухленькая, вечно в заботах и волнениях. Через десять минут она сидела за столом напротив своего мужа и не спускала с него глаз. Джералд был известный в округе хирург.
— Вкусно, дорогой? — спросила с тревогой миссис Пайкер-Смит.
Хирург задумчиво жевал мясо. Наконец он проглотил кусок, положил вилку и салфетку на стол и сказал, глядя на жену:
— Отлично приготовлено, Дениз. Не пойму, что ты так нервничаешь?
— Я очень рада! — пропела миссис Пайкер-Смит и с явным воодушевлением разрезала картофелину на две части. — Эвелин, что ты делала в саду?
— Ничего.
— Ничего? — переспросил ее отец.
— Просто гуляла по саду, папа.
— И когда она повзрослеет? — пробурчал отец.
— Папа…
— Да, Эвелин?
— В Конго до сих пор живут пигмеи?
Лоб отца слегка нахмурился — будто рябь пробежала по поверхности озера.
— Думаю, да. Почему ты спрашиваешь?
— Так, школьный урок.
— Вы проходите Африку, дорогая? — спросила миссис Пайкер-Смит.
— И Африку тоже.
— Конго устаревшее название, теперь это Заир, — сказал отец. — После того как оттуда ушли бельгийцы.
— Когда это было, папа?
— В шестидесятом, кажется.
После ланча Эвелин всегда поднималась к себе в комнату и читала около часа, лежа в кровати. Сегодня Эвелин стояла у окна спальни, глядя в сад и думая о своей находке. Белые облака стремительно летели по яркому голубому небу, и высокий вяз в глубине сада раскачивал ветками, словно утопающий махал руками.
Сад был окружен стеной из красного кирпича. Тропинка начиналась от веранды, вела мимо клумбы и затем сворачивала к маленькому пруду, сплошь покрытому лилиями. Джунгли рододендронов поднимались сразу за прудом. Эвелин не рисковала туда забираться. В этой вечнозеленой чаще и появилась откуда ни возьмись старая палатка.
Ветер поднял простыни, и Эвелин показалось, что их дом — это большой парусник, скользящий мимо неизведанных тропических берегов.
Когда на следующее утро Эвелин вышла из спальни, отец говорил матери что-то насчет обеда. Должны были прийти гости, а в доме кончилось шерри. Затем отец попрощался и ушел на работу.
— Дорогая, — сказала миссис Пайкер-Смит, — я иду к подруге играть в бридж. Ты не будешь скучать одна?
— Не беспокойся, мама, — ответила Эвелин.
Затем миссис Пайкер-Смит ушла. Эвелин распахнула дверь, промчалась по тропинке мимо клумбы, мимо пруда, сквозь чащу рододендронов. Он все еще спал. Присев рядом, Эвелин смотрела несколько минут в его лицо.
Она взглянула на предметы, которые лежали на стуле.
Ее внимание привлек револьвер. Ей никогда не доводилось держать в руках оружие. Пистолет действовал гипнотически. Она положила ладонь на металлическую рукоятку. Револьвер был холодный и скользкий. Эвелин подняла его и прижала дуло к своей щеке. Ух! Она подержала револьвер в ладонях, положила его на колени. Как он заряжается? Она повернула барабан, но не смогла освободить. Может быть, эта маленькая пружинка…
Эвелин вскрикнула. Грязная коричневая рука, волосатая, с потрескавшимися ногтями, вцепилась в ее тонкие пальцы.
Привстав чуть-чуть, он смотрел на нее. Его изможденное лицо перекосилось от гнева. А она смотрела на него широко открытыми испуганными глазами.
Он забрал у нее револьвер и прорычал:
— И патроны.
Он вставил оба патрона в барабан.
— Один для тебя, Агата, — сказал он хрипло, — и один для меня. — Он кивнул:
— Только так — быстро, наверняка и безболезненно. Легкая смерть.
Он опрокинулся на спину, чуть дыша. Его пальцы скребли задубевшее одеяло, лицо покрылось капельками пота. А глаза — как у раненой птицы.
— Агата… — простонал он.
Эвелин бросилась к нему, взяла его за руку.
Несколько часов подряд он бредил. Бормотал что-то несвязное, вскакивал в ужасе и кричал, какие коварные эти пигмеи.
Но каждый раз Эвелин успокаивала его, гладя горячий лоб и давая попить немного воды. В короткие моменты просветлений он смотрел на нее блестящими глазами и шептал:
— Агата…
Прошел день, наступил вечер. Осенние сумерки ползли в палатку и ложились тревожными тенями по углам, когда раздался голос:
— Эвелин! Эвелин!
Мужчина вздрогнул во сне, тихо забормотал, и Эвелин наклонилась к нему.
— Мне надо идти, — сказала она. — Ты теперь спи, а я скоро вернусь.
Казалось, он хотел встать с кровати и закричать. Его глаза раскрылись на секунду, но затем он рухнул, будто оплетенный паутиной, и снова погрузился во мрак. Эвелин выбралась из палатки, пролезла через высокие кусты и пошла по тропинке к дому.
Глегорны были их старые друзья, поэтому Эвелин разрешили поужинать вместе со взрослыми.
Миссис Глегорн — тетя Вера — высокая брюнетка с красивыми зубами и толстым слоем помады на губах. Она была замужем за анестезиологом, которого звали Фрэнк. Дядя Фрэнк. Он работал вместе с Джералдом.
Мама и тетя Вера часто играли в бридж, и они болтали как раз об этом, когда Эвелин вошла в комнату буквально за минуту до ужина.
Все пили замечательное шерри, а Эвелин был предложен сок. Затем миссис Пайкер-Смит вышла на кухню, чтобы помочь миссис Гэппи, и мужчины стали обсуждать цены в супермаркете, а тетя Вера посмотрела на Эвелин своими огромными черными глазами.
— Эвелин! — воскликнула она, хлопнув по подушке дивана. — Иди посиди рядом со мной! Как дела в школе?
Эвелин любила тетю Веру, но немного ее боялась. Она села на диван, сжав свои стройные длинные ноги и сложив руки на коленях.
— В школе все хорошо, — сказала она. — Уже прошло полсеместра.
— Очаровательно! — вскричала тетя Вера. — Полсеместра?
— Да, — кивнула Эвелин. — Вы знаете что-нибудь про Африку, тетя Вера?
Уголек стрельнул за решеткой камина. Выше висело зеркало, а по бокам красовались дипломы в рамочках и благодарности Джералду от больницы, где он работал.
— Медовый месяц мы с Фрэнком провели в Каире, — сказала тетя Вера. — Он говорил, что я Клеопатра!
Эвелин повернула голову и взглянула в черные прожекторы, которые сияли от счастья. Тетя Вера толкнула мужа.
— Фрэнк, ты слышал? Эвелин интересуется Африкой.
— В самом деле?
— Меня интересует не Африка, дядя Фрэнк, а конкретно Заир.
— А, Конго! — сказал дядя Фрэнк.
Эвелин находилась напротив дяди Фрэнка, который сидел спиной к двери. И в это время Эвелин вдруг увидела над его плечом высокую темную фигуру.
Ее новый знакомый шел к лестнице, но повернул голову, увидел Эвелин и остановился. К счастью, она не закричала. Тетя Вера была увлечена беседой с мамой, а отец старательно отрезал кусочек хорошо прожаренного мяса. Дядя Фрэнк бубнил что-то про Африку, а за его спиной стоял худой, изможденный мужчина. Как же ужасно он выглядел! Голова покачивалась, плечи согнуты, глаза горят лихорадочным огнем, на небритом лице глубоко отпечатались страдания прожитых лет. Его одежда казалась особенно грязной на фоне новеньких бежевых обоев. Эвелин смотрела на него, широко открыв глаза, и дядя Фрэнк был польщен ее вниманием. Через несколько секунд он сообразил, что Эвелин смотрит вовсе не на него, а на какой-то объект за ним. Он медленно повернулся, не прерывая свой рассказ. Но именно в этот момент мужчина сделал шаг и исчез. Так что дядя Фрэнк не заметил ничего особенного и продолжал говорить дальше. Отец отрезал наконец идеальный кусок мяса, поднял вилку и посмотрел на Фрэнка. Тетя Вера подняла свой бокал, а мама взволнованно изучала мясную подливку.
Когда Эвелин разрешили встать из-за стола, она тут же выскочила из комнаты и бросилась наверх по лестнице.
Она боялась, что увидит мужчину в своей спальне. И надеялась на это. Он не просто был в ее спальне. Он лежал на кровати, закрывшись одеялом до подбородка.
Его зубы стучали, и все тело содрогалось.
— Холодно, — сказал он, когда Эвелин закрыла дверь и подошла к постели. — Холодно, Агата, — повторил он, и она засунула руку под одеяло и потрогала его ладонь. Она была ледяной. Эвелин нащупала рядом еще что-то, такое же твердое и холодное, — револьвер.
— Я возьму его, — прошептала она.
Черты его лица исказила судорога.
— Заклинаю, — проговорил он. — Заклинаю тебя… Пигмеи…
Он замолчал. Мысли убегали от него. Как бы он хотел тоже убежать, провалиться в темноту, из которой он пришел. Успокоиться навеки. Но он не мог уйти. Еще нет. Не сейчас.
— Пигмеи, — сказал он громче.
Эвелин испуганно закрыла рукой его пересохшие губы.