Вдруг что-то овладело моим сознанием. Я, сам того не желая, поднялся со скамейки и ответил:
— Мы после ночной смены. Отдыхаем. Нам через сутки снова заступать.
Я достал из кармана неизвестно откуда взявшийся старинный паспорт и протянул его милиционеру. Тот взял паспорт, открыл его и, посмотрев, неожиданно вытянулся по струнке. Козырнув, вернул мне паспорт и сказал:
— Извините, товарищ Бусыгин, виноват.
— Ну что Вы… — ответил я, всё ещё повинуясь внутренним приказам, — это ваша служба.
— Эти товарищи с Вами, Александр Харитонович? — спросил милиционер.
— Да, конечно, — ответил я, — они из моей смены, а это сын моей племянницы, — добавил я, кивнув на Данилку.
— Товарищи, вы ничего странного не заметили? Поступил сигнал, что тут чуть ли не над деревьями летал странный самолёт, а потом куда-то исчез.
— Нет, — говорю, — ничего такого мы не видели.
— Ну, тогда ещё раз извините, что побеспокоили.
Милиционеры ушли, и меня отпустило ЭТО. Я, ничего не понимая, смотрел на товарищей, те на меня. И… я, наконец, понял, кто управлял моими действиями. Не знаю, почему я не понял этого сразу. Опять забыл, кто такой Овсянников.
Данилка продолжал сидеть на скамейке. Я посмотрел прямо ему в глаза. Спрашиваю:
— Твоя работа?
— А что, ты хотел проблем? — отвечает.
Да уж, лишние проблемы ни мне, ни остальным нужны не были. Их, этих проблем, нам и так с лихвой хватало. Валя говорит:
— Данилка, здорово это ты насчёт Бусыгина придумал. Вон, какой знаменитостью Сашку сделал11.
— Зато быстро отстали, — сказал Овсянников, — А Сашка пусть гордится, что побывал знаменитостью.
— Ладно, — говорю, — буду гордиться. Я бы ещё больше гордился, если бы ты сделал меня Сталиным.
— Будешь напрашиваться — сделаю… Гитлером. Только не знаю, долго ли тебе осталось гордиться.
— В каком смысле?
— В прямом. Ладно, нам надо проверить ещё кое-что. Хорошо, если я ошибаюсь.
В общем, от того, как вёл себя Овсянников, от его слов, моя тревога усиливалась. Я хотел было спросить, про это «если ошибаюсь», но меня опередил Борис. Данилка не ответил, а только сказал нам:
— Идёмте, — и мы пошли с ним на нашу улицу.
***
Здесь всё было знакомо. Только между нашей улицей и Кленовой стояла старая столовая — здание барачного типа. Это здание я, раньше, видел на фотографии в нашем семейном фотоальбоме.
А вот наш будущий дом — обычный двухэтажный щитковый дом предвоенной постройки, обитый коричневыми рейками. Только эти рейки не такие растрескавшиеся, какими были (или будут) в наше время. Ещё окна заклеены крест-накрест полосками газетной бумаги. Это чтобы во время бомбёжек не вылетели от ударной волны стёкла.
На улице никого не было. Данилка подошёл к стене дома, посмотрел ещё раз, не видит ли кто-нибудь посторонний, отодрал от стены одну рейку, заглянул под неё и поставил рейку на место.
— Я так и думал, — сказал он, и сразу погрустнел. Хотя нет, грустным он уже был, когда вернулся из суперпространства. Теперь он стал совсем хмурым.
Я его спросил:
— Что случилось? О чём ты?
— Вопросы потом. Сейчас ещё кое-что проверю. Сейчас все отойдите за угол, чтобы вас не было видно со двора. Саша, идёт со мной.
— Куда? — спрашиваю.
— К тебе домой.
— Ко мне?! Но ведь там же…
— Вопросы потом. У нас мало времени, если вообще… Короче, идём.
Итак, все спрятались за углом, а я пошёл с Данилкой. Мы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж и остановились напротив двери моей будущей квартиры.
Неожиданно что-то произошло. Потолок, перила лестницы, да вообще всё, стало выше раза в два, если не больше. Я взглянул на Данилку и буквально обомлел. Он был ростом гораздо выше меня. Данилка говорит мне:
— Саня, значит такое дело. Запоминай. Сейчас тебе семь лет. Зовут тебя Ваня, фамилия Лошкарёв. Мы постучим в дверь, я спущусь на площадку ниже, а ты спроси, дома ли Лена и попроси позвать её. Когда выйдет, позови её во двор.
Я теперь понял, что случилось. Я посмотрел и увидел, что на мне надеты чёрные шаровары, майка не первой свежести. Руки худющие. Это был шок. Данилка спросил:
— Саня, ты меня слышишь?
— Да, слышу… — ответил я и не узнал своего голоса. Да, действительно — семь лет. В двадцать шесть лет такого голоса быть не могло. А Данилка мне:
— Короче, позови Лену во двор.
— Какую Лену?
— Твою прабабушку. Только не пугайся, ей сейчас тоже семь лет, как и тебе.
— Прабабушку?! Но она же на планете Рай.
— Саня, очнись! Нет ещё никакой планеты Рай. Твоя прабабушка здесь, на Земле. Вспомни, какой сейчас год.
— Да, — говорю, — конечно. Только всё неожиданно. Я надеюсь, что ты вернёшь мне прежний облик?
— Кто там?
Ну, мне, что делать, пришлось сыграть роль:
— Это я, Ваня Лошкарёв.
Послышался звук отпираемого дверного замка. Дверь открылась, и я увидел женщину лет сорока.
— А, это ты, Ванюша.
Я говорю:
— Здравствуйте, а Лена дома?
— Дома, конечно. Заходи.
— Ой, нет. Извините, я тороплюсь. Позовите её, пожалуйста, чтоб вышла сюда.
— Ладно, Ванюша, сейчас позову. А ты изменился. Говорить даже стал по-другому, по-взрослому, что ли.
Сказав это, она ушла в комнату. Через несколько секунд из комнаты выбежала девчушка, очень похожая на Ленку Веденееву из нашего бывшего класса. Увидев меня, говорит:
— Привет, Вань.
Я говорю:
— Привет. Лена, выходи во двор. Дело есть.
— А что за дело?
— Там узнаешь. Пойдёшь?
— Ладно, я сейчас, только маме скажу.
Через пару минут, я, Данилка и Лена были во дворе нашего старого дома. Данилка достал из кармана пригоршню фантиков из обёрток от конфет «Мишка косолапый» и протягивает Лене:
— На, это тебе.
— Мне?! Все?! — изумлённо спросила Лена.
— Ага.
— Прямо так, задаром?!
— Задаром. Слушай, дело есть. Я обещал Серёге Овсянникову рогатку. А ты знаешь, как его маман за рогатки ругается! Если я сам туда пойду, она догадается, а на тебя не подумает. Отнесёшь?
— А если его мама увидит?
— А ты его позови на лестницу, она и не увидит.
— Ладно, давай отнесу.
Данилка достал из-за пазухи рогатку и отдал её Лене. Лена убежала в первый подъезд. Через минуту выбегает:
— Всё, отдала!
— Спасибо, Лен, — поблагодарил Данилка. — Ну, пока, мы на озеро.
— Пока, — ответила Лена, и побежала к себе домой. Пробегая мимо нас, она вдруг застыла, как изваяние, будто окаменела. Представляете? Прямо в таком, бегущем, положении. Данилка положил ладонь ей на затылок и так стоял с полминуты. Потом он убрал руку, и Лена продолжила бег, как ни в чём не бывало. Она добежала до нашего второго подъезда и, забежав туда, захлопнула за собой дверь.
— Пошли теперь к моим, — произнёс Овсянников каким-то совсем уже не своим голосом. Теперь он был мрачнее грозовой тучи. Он направился к первому подъезду, а я, предчувствуя уже что-то совсем нехорошее, поплёлся следом.
Мы поднялись на второй этаж и остановились теперь уже около двери будущей квартиры Данилки. Данилка сказал мне:
— Саня, постучи туда и попроси выйти Серёгу. Это мой прадед. Когда выйдет, скажи, что его на первом этаже ждёт Петька Шабанов.
— Шабанов?! Это родственник бандита Шабанова?!
— Сань, у них вся семья из бандитов. Ты только скажи это, а я его подожду внизу. Побуду в облике Шабанова.
— Превратишься, что ли?
— Зачем? Просто он будет видеть во мне того хулигана.
— Ладно, — говорю, — сейчас позову.
Итак, Данилка спустился на площадку первого этажа, а я постучал в дверь. Дверь открыл мальчишка примерно Данилиного возраста. Прямо с порога говорит:
— Ванька?! Чего пришёл? Чего надо?
— Тебя просил позвать Петька Шабанов. Он ждёт тебя на первом этаже.
— Чего ему нужно?
— Не знаю. Просто просил позвать.
Серёжка быстро сбежал на первый этаж. Я тоже пошёл было следом, но Данилка крикнул мне, чтобы я ждал его наверху. Я видел, как Серёжка и Данилка о чём-то тихо разговаривали. Потом Серёжка застыл на месте. Ну, как до этого Лена. Овсянников точно так же подержал ладонь на его затылке, потом убрал ладонь, и Серёжка «ожил». Он сказал:
— Ладно, договорились.
Данилка:
— Только никому ни слова.
— Замётано.
Когда Серёжка ушёл и закрыл дверь квартиры, Данилка позвал меня. Мы вышли из подъезда и пошли к своим. Когда мы подошли к ним, мне стало нехорошо, так как все наши были по сравнению со мной гигантами. Борис спросил:
— Данил, а где Саша? И кто это с тобой?
— Ой, забыл вернуть назад. Это и есть Саша, но он временно исполнял роль вашего прадедушки Ваньки Лошкарёва. — Данилка что-то тихо произнёс, и я снова стал самим собой.
— Ну… ты даёшь! — сказал Борис. — Я и не знал, что будешь нас по очереди заколдовывать.
— Не буду больше… — ответил Данилка, и отвернулся от нас к стене дома. — Уже никогда… никого не буду.
Я заметил, что его голос чуть дрогнул. Борис тоже, наверное, это заметил. Спрашивает:
— Данил, что ты как не свой? В чём дело?
— Сейчас вы все будете как не свои. Сейчас я всё вам расскажу.
Данилка повернулся к нам лицом. По его щекам текли слёзы. Он сообщил нам:
— Мы не сможем вернуться в своё время, потому что мы не родимся в изменённой истории. Мы всё сделали, как было суждено, но… В общем, произошёл сбой в причинно-следственной цепочке событий. Там, в Залядке. Я вспомнил то, что было с нами во время предыдущего попадания в прошлое. В соответствии с причинно-следственными законами, я не должен был этого помнить.
На какое-то время наступила тишина. Никто ничего не говорил. Потом Борис спросил:
— Данил, а какое значение имеет, вспомнил ты или нет? Как это может на что-то повлиять?
— Уже повлияло. Вы, дядя Боря, даже не думаете о том, что мысль, знание, память — всё это материальные процессы в мозге. Мозг, как и всё материальное, тоже взаимодействует с окружающим миром. Если меняется что-то в мозге любого из нас, то на ничтожную долю меняется его взаимодействие с остальным миром. Это приводит к незаметным: изменяется движение какого-то атома, распадается или возникает не та молекула. В общем, мелочь. Но эти изменения влекут за собой ещё целую вереницу других отклонений, те порождают всё новые и новые. Это как снежный ком. Когда проходит достаточно много времени, это начальное изменение становится не просто заметным, а может повлиять уже на крупные события.