Аня посмотрела в окно. Через асфальтированную площадку к автосервису шагал Витя. Аня даже прослушала вопрос, настолько ее поразила уверенность, с которой брат потянул на себя дверь здания, ненавистного ему одним только напоминанием: Сыч.
– Аня! – одернул ее оклик.
– Что? Эм?.. Прости.
Надя улыбнулась.
– Погода давит. – Она изобразила пальцами взрыв напротив висков. – Валит в сон.
– Да. – Аня вновь тревожно покосилась на янтарь в кулоне подруги. – Красивый, – пояснила она, поймав удивленный взгляд.
– Кулон? – Надя выставила его на свет, улыбаясь медовой капле. – Это мне Муха подарил. Он в наборе шел. Хм. Еще был перстень с янтарем, но я кольца не люблю – передарили его Тане. Она так радовалась… Ань? Тебе плохо?
Аня медленно поднялась, попятилась от призрака воспоминания, от монстра, от синюшного пальца в янтарном перстне.
– Мне бежать пора. Да. Все в порядке. Спасибо, – лепетала Аня, на ходу натягивая пуховик. – Там Витя, – указала она за окно; шагнула, врезалась в косяк. – Ой. Извини, Надь. Догоню его. До встречи.
Лоры за прилавком не оказалось. Магазин пустовал. Аня толкнула дверь, сердито окликнула брата:
– Эй! Погоди!
Бегом пересекла парковку.
Витя громко спорил с двумя девушками в коротких юбках и школьных рюкзаках. Они покосились на Аню оценивающе, на Витю – презрительно, а потом русоволосая бросила едко: «Так бы раньше, Рудень». Девушки разразились наглым хохотом.
Витя проводил их убийственным взглядом до дверей магазина.
– Это кто такие? – спросила Аня, наблюдая, как школьницы что-то умыкнули с прилавка и направились в кафе.
Надя сердито зажестикулировала им выметаться. Завязалось пререкание, Надя поднялась – и девчонки стушевались: вжимая в плечи головы, вышли на крыльцо.
– Так, не обращай внимания. – Витя с издевкой помахал им рукой.
– Ага. И на то, что к Сычу ходил?
Он снисходительно буркнул:
– Это автосервис. Заметила? Батя Гриши просил узнать кое-что.
– Рассказывай мне, ага! – прикрикнула, скривилась она обличительно. – Что тебе нужно от Сыча? Ты ведь зарекался!
– А ты почему здесь? Рядом с его работой?
От подозрений брата Аня едва не рычала, выговариваясь:
– Мы с тобой не справимся с проблемами, если будем собачиться каждый день. Либо ты мне доверяешь, либо я уезжаю. Усек?
Она сцепила кулаки, торопливо зашагала по переулку домой. Спустя пять минут Витя нагнал ее.
– Ладно, извини, – мямлил он. – Стоило поделиться, но не хотелось тебя расстраивать.
– Расстраивать?
– Ну да, мы ведь вроде избегаем его. Сыча. Рудневы – оплот сопротивления! – отсалютовал от виска.
Аня взволнованно поглядывала на брата.
– Кого ты искал в автосервисе?
– Мне там работу предлагают.
– Давно?
– Год где-то. Я уже упоминал, кажется. При случайной встрече Сыч всегда зовет. У него подрабатывают школьники: такое – подай-принеси.
– А ты у нас самый способный?
– Мне деньги нужны, – признался Витя. – Срочно.
У Ани перед глазами пробежали жуткие видения рэкета.
– И сколько?
– Ой, Ань, без покровительства.
– Витя, у тебя проблемы?
– Нет. Это на класс. Не хочу отцу звонить.
– Я тебе дам, только скажи: сколько?
– Не надо.
Она остановилась.
– Черт, ты можешь назвать мне сумму! – заорала, не в силах тянуть уговоры.
Брат онемел от грозного выпада, виновато спрятал руки в карманы.
– Ты на себя не похожа последние дни. Как гарпия.
– Ладно, – рассуждала Аня командным тоном, – три? четыре тысячи?
– Две, – кивнул. – Две тыщи хватит. Выше крыши. Я отдам.
– Ой, Витя! – обратилась ругательством. – Закругляемся, – вздохнула устало, – к банкомату. Только не ходи к Сычу, ладно? – попросила настойчиво. – Нельзя быть ему обязанным.
– Брось, он теперь примерный.
Эти слова ее рассердили сильнее докучливых подозрений.
– Ты ведь помнишь, каким он был? Помнишь, что за мерзости вытворял?
И Витя кивнул согласно, стыдливо вспоминая побои и многочисленные насмешки.
– Лучше не будем вспоминать, – предложил измученно, направляя ее по тротуару в парк.
Домой они вернулись в ленивом настроении, именуемом Диной «штиль». За бытовыми спорами и расспросами об учебе Аня даже забыла о причине блужданий по поселку, о шокирующей догадке и янтарном перстне. Витя поплелся в свою комнату, пока она мыла руки в ванной, улюлюкая под нос детскую песенку о том, что «дружба крепкая не сломается»[4]. Когда же она вышла за кремом для рук, проход в зал настойчиво заслонил брат. По его испуганным глазам Аня догадалась: случилось нечто чудовищное.
– Лучше не ходи, там…
– Отойди! – Аня скользнула за его спину.
Ее рюкзак был порван, вещи разбросаны по полу. Светлые обои стен обезобразили глубокие царапины когтей. Тюлевые занавески свисали с багетных карнизов содранными кусками. Цветочные горшки валялись разбитыми на полу. По белому подоконнику тянулся гнойный след – три массивных лапы и нечеткий отпечаток ладони; вереница жутких отметин обрывалась за открытым настежь окном. Аня схватилась за голову, поворачиваясь и вновь замедленно осматривая учиненный разгром. Витя молча поднимал ее вещи, складывая на уцелевший диван.
– Она была здесь. Та тварь. – Аня выхватила из рук брата свой свитер, принюхиваясь к шерсти. Резкий запах гари вышиб здравые мысли окончательно. – Она пробралась сюда? Рылась здесь? Трогала мои вещи?
Ужас сестры отражался в глазах брата бесами.
– Аня…
– Я сразу поняла. – Она расхаживала взад-вперед. – Когда коты вздыбились, поняла: что-то не так. Могрость была здесь. Притаилось. Все осквернила. Ты проверял другие комнаты?
– Ни следа. Только в зале.
– За мной. Эта тварь пришла за мной! Убери руки! Убери!
– Послушай, не стоит так драматизировать.
Она выронила свитер и вцепилась взглядом в Витю:
– Драматизировать? Драматизировать! – задыхалась обидой. – Тебе плевать, потому что расправой грозят мне.
– Это не так.
– А ты и рад, да? – Аня пристально изучала его, чертя шагом полукруг. – Ты сердишься. Я заслужила угрозы, потому что не скорблю, да? Будь я убита горем, меня бы не тронули? Значит, наказываешь меня? Признайся. Все свои, что уж.
Аней овладела паника, и Витя стоял приговоренным, боясь даже движением усугубить ее отчаяние. Но она зловеще замолчала, ожидая признание.
– Ты справилась. Я не могу тебя винить.
– Я не справилась! – заорала на весь зал. – Вот тебе секрет: она не мертва для меня. Два года назад я себе попросту соврала: Дина уехала. И запечатала память. Понимаешь? Она жива для меня, пока не найду силы смириться. – Аня заломила руки, страдая от сожалений. – И все было хорошо. Хорошо. Зачем только я пошла на могилу? Зачем я увидела эту могилу, – сокрушалась. – Это надгробие, улыбку.
Аня опасно пошатывалась и нервничала. Витя попытался остановить ее хождение.
– Сейчас свалишься. Присядь.
– Я в порядке! Никаких обмороков. Никаких. Я не слабачка! Ты просто ответь, Витя, считаешь, я заслуживаю наказания? Если эти твари не учуяли скорбь, я заслуживаю наказания?!
Витя все-таки усадил ее на диван. Она закрыла глаза, отгораживаясь от угрожающий следов.
– Аня, не стоит воспринимать всерьез слова малознакомого человека.
– У него фотография Дины! Байчурин прав, во многом прав.
– Но только не в том, что ты ее не оплакивала. – Витя встряхнул за плечи, и Аня открыла глаза. По щекам покатились слезы. – Не могу успокоиться. – Ее руки дрожали, она всхлипывала и утирала рукавом кофты нос. – Голова кружится. Ненавижу, когда она кружится. Ненавижу эту немощность, эмоции, обмороки.
– Ты справишься. Мы, – сжал ее плечи, – справимся.
– Нет, нет, – бредила Аня, туманным взглядом скользя по полу. – Тут нужно вызывать Росгвардию, или священников. Или то и другое. Что эти… эти войнуги сотворят? Загрызут?
Ее зрачки расширились в ужасе, ладонь накрыла рот. Витя опустился на корточки и обхватил ее холодные ладони в свои.
– Никто ни причинит тебе вреда. Зубы поломает, верно? – Она мотала отрицательно головой, но Витя настаивал: – Да, поломает. Ты ведь умнее, ты бесстрашнее. Аня! – громко одернул, прерывая ее зарождающийся плач. – Так просто сдашься? Трусливым призракам Морока? – Он посуровел, взгляд его в точности напомнил Дину. Аня даже притихла, как в детстве. – Забьемся в угол или дадим бой? – спросил он, будто все сейчас зависело от ее решения.
Аня опустила руки на колени, пугливо переводя взгляд с окровавленного подоконника на брата. И когда их взгляды встретились, в глазах ее полыхнула злость.
Глава 11. Ловушка
День подозрительно задался с утра. Погода радовала лучами, ночью прибавили отопление до «тепло под одним одеялом», а сестра не разбудила по будильнику, позволив проспать первый урок. Витя последние два года не праздновал день рождения. Семнадцатилетние. Ему казалось, что подобная дата памятна для девчонок. Восемнадцать лет он ждал с нетерпением. Свобода. «Нет» зависимости от отца, обязывающей опеке бабушки. Все двери настежь.
Минут десять Витя бродил бесцельно по дому, заглядывая сонно в небо, где огромные облака грелись рассветом. Аня тарахтела посудой спозаранку, хотя спала часа три от силы. Всю ночь они драили комнаты, заклеивали царапины на стенах узорами из старых обоев. «Винтаж», – отшучивалась Аня, порываясь приукрасить пепельно-розовую спальню бабушки. Она откопала ночные шторы среди старья в коробках и затемнила дом. Телевизор работал сверхурочные. Аня соорудила постель на раскладном кресле, боясь засыпать одна в комнате. Витя настолько вымотался, что уснул бы и на полу, лишь бы сестра успокоилась. Но сон гнали прочь вопросы. Как им защищать себя и дом? Что предпринять дальше?
Они лежали в полумраке, озвучивая полусонно затаенные переживания.
Витя не представлял оружие против могрости, что она такое слабо воображал. Чем отпугнуть войнугов – и подавно. В одном их с сестрой мнения сходились: лучше не выпускать Байчурина из поля зрения. Улица жила затворничеством. Витя предлагал поискать с фонариком в заброшенном доме за огородом, но Аня запретила ему соваться в ветхое строение: хлипкая конструкция сложиться карточным домиком и от чиха. Крыша просела, стены повело вбок. Фундамент поплыл еще лет десять назад, когда не стало хозяев. Соседи за огородом – бабушка и дедушка Лоры – умерли с разницей в один день, прожив в браке пятьдесят три года. Но об этом мало кто помнил, а вот жуткие трещины в стенах врезались в память каждому зеваке. В дом никто не наведывался, и постепенно дожди разрушили его, превратив в нечто зловеще-бдящее на границе миров. Ходили самые невероятные слухи о доме ведьм, о проклятиях, о неупокоенных душах прежних владельцев. А Витя помнил лишь пару улыбчивых стариков, которые пускали их с Аней в свой яблочный сад. Витя считал дом аварийным, не более. Светлая память о стариках оставалась нерушимым щитом наговорам.