– Гриша, что-то случилось? – одернула она его, привставая. – Что-то срочное?
– Я видел эту тварь, – признался шепотом. – Опять. Только с человеческой… кистью. Она пролезла ко мне под дверь. Кисть. Пальцы трупака.
– Гриша. Думаю, стресс и может померещиться…
– А где Витя? – осмотрелся гость. – В школе уже нет никого.
Аня тоже начала озираться, виновато понимая, что проспала уход дяди и брата.
– Ушел, похоже. Сейчас морозы, а отец… ну ты, наверное, в курсе. Дядя меры не знает.
– А-а, – угрюмо вспомнил. – Он так каждый раз. И Витя всегда нервничает.
– Лучше сейчас не задевай его. Он остынет.
– Я накосячил, – вздохнул Гриша. – Я спугнул ту тварь.
– Глупости.
– Витя ведь предупреждал. О могрости.
Слово крутнулось в воздухе гранатой без чеки.
– О могрости? – переспросила Аня, чувствуя, как сбивается страхом дыхание.
– Да, когда бабушку забрали, он ночевал у нас. Ему в больнице вкололи что-то успокоительное, он полночи бессвязно бормотал о могрости в дыму. Он признался мне, по секрету естественно, что в Сажном небезопасно. Что убежище от нечисти – на кладбище. Так и сказал. Точнее, я выпытал. Поржал с него. – Гриша свел брови к переносице. – Я решил он разводит меня – как бы специально, чтобы отвязался с приколами.
Гриша поерзал на стуле с раскаивающимся видом.
– Думаю, вам лучше какое-то время не общаться, – рассудила Аня.
– То есть кинуть его? – набычился. – Смелое дело! Ага.
Настроение у Гриши менялось за секунду.
– Вряд ли ты сможешь помочь.
– Витя мне доверяет. Он мне о могрости признался, а потом такой: «Сыч достал. О сестре расспрашивает». И мы следили за ним с Ярмаком. Недолго. Я его как у вашей калитки увидел – обалдел. Он ведь нас пьяным давил. Так, за поселком ради веселья.
Его сомнения неожиданно совпали с ее.
– Ярмак тут ни при чем. Мы говорили. Он был с Сычом в автосервисе.
Гриша чуть не вскочил.
– Ярмак при деле! Верняк. Прихвостень Сыча.
– Гриша…
– Считаешь, вру? Я его видел. Видел! Он заглядывал в калитку, а потом в машину залез – и шустро «вжииить» – укатил. Отпирается, значит?
– Полностью.
– Тебе придется выбрать, кому поверить.
Аня недоверчиво сплела руки:
– Сыч и Ярмак. И вы следили? Со мной Витя не делился подозрениями.
– Они ж твои френды. Школьные друганы.
– Далеко не друзья. Я бы даже сказала: вообще не друзья.
Гриша неловко покрутил в руках смартфон, но продолжил:
– Здесь много кто способен изувечить зверей, но я бы сделал ставку на Сыча. Он прибрал к рукам весь бизнес дяди, а ходил ведь за Зенковым голодранцем: на побегушках, держался тише травы. И где сейчас Зенков?
– Где?
– Без вести того… – Он изобразил ладонью пикетирующий полет. – Пропал без вести. Уже года два как. А этот деньжата заколачивает.
– Мы не можем обвинять людей из-за личной неприязни. Порой тихони – сущие нелюди.
– Не веришь?
– Речь о другом.
– Я сказки не сочиняю, – оскорбился.
Дина сочиняла сказки: жуткие небылицы Морока. Аня молчала, желая прекратить разговор, но Гриша воспринимал ее молчание как обиду.
– Я ведь с планом пришел. Как тебе такое? С планом действий. Целый замысел разоблачения. Наживка из западни.
Гриша выпятил подбородок. Аня моргнула, подумав, что ослышалась. Телевизор транслировал боевые действия, разрушенные дома.
– Стоп. Еще раз?..
– У меня план: вывести Сыча и Ярмака на чистую воду. Я уже послание написал: «Ребят, кто в теме, что такое могрость, напишите в личку».
Аня подалась вперед.
– Кому ты написал?
– Да на стене в группе. Ага. Есть такая: «Сажной – лучший», – Гриша хмыкнул и почесал ладонь. – Нужно выманить тех, кто в теме. В условленное место.
– Удали! Немедленно! – Аня поднялась с намерением отобрать телефон, но в кухне раздался голос Вити:
– Ань! Помоги его затащить!
Посреди веранды на коленях стоял дядя Толя. В грязной куртке и без сапога, он пошатывался и бормотал что-то нечленораздельное, пытался ползти на четвереньках. Витя чуть не плакал от досады. При виде Гриши он окончательно обозлился. Завязалась перебранка, в которой чаще всего звучало: «умник» и «катись». Аня пыталась вставить хоть слово для примирения, но ребята зверели от взаимных оскорблений. Рассвирепев, Гриша оттолкнул Витю с прохода и уходя, громко хлопнул дверью. Дядя упал, отмахиваясь от протянутых рук племянницы. Со второй попытки они с братом подняли его, затащили на кровать. Аня накинула пуховик, выбежала за двор. Ни души. Только снег засыпал пенопластовой крошкой улицу.
Глава 13. Пепелище
Воскресное утро начиналось рано, с боем. Аню разбудили крики. Она накрылась подушкой, но скандал между Витей и отцом избивал слух ненавистью. Когда голоса затихли, Аня натянула свитер поверх пижамы, причесалась, прокралась воровато в кухню.
Дядя Толя в толстовке и джинсах сидел за столом протрезвевший, но с заплывшими глазами и опухшим лицом. Обычно агрессивный и возмущающийся, теперь он обмер как в воду опущенный, гипнотизируя пузырьки в стакане с минералкой. Аня сварила овсянку, но Витя собрался и ушел, на обеспокоенный вопрос ее огрызнувшись: «Прогуляться».
Аня насыпала себе немного каши, присела напротив дяди за стол.
– Может, поешь? Дядь Толь, горяченького? Там котлеты остались.
– Не-не-не, – отмахнулся дядя, грузно сваливаясь щетиной на кулак. – Есть не хочу. Домой хочу.
Напоминать, что он сейчас дома, чревато новым скандалом.
– Как мать? – спросил обывательски. – Нина вчера звонила, говорит: скоро выпишут.
– Да, обещают. – Аня жевала кашу, стреляя взглядами. – Лекарства помогают. И покой. Ей противопоказано нервничать.
– Как учеба?
– Хорошо. Учусь на инженера-технолога.
– А? Инженера? А Нина говорила: на повариху.
Аня втянула воздух, обшаривая взглядом стол. Сопромат и высшая математика – ничего так повариха.
– Знаете, мы хотим забрать Витю к себе, в Воронеж. Чтобы он поступил в университет.
Тусклый взгляд дяди немного посветлел.
– Забрать? Угу. – Он сделал глоток воды, вытер рот грязным рукавом толстовки. – Всех нужно забрать из этого распроклятого места. – Дядя посмотрел на нее волчьим взглядом, будто разделяя с ней уже общую, знакомую тайну. – Я и на заработки поехал ради… всё ради того, чтобы их забрать. А она уперлась.
Аня заставила себя сохранить видимое равнодушие. Она откусила ломоть хлеба.
– Дине здесь нравилось.
Дядя брякнул:
– Ни капельки. Никогда ей здесь не нравилось, уж поверь.
Столкнувшись с ним взглядом, Аня отвернулась.
– Впервые слышу.
– Вас, детей, берегут. Берегут. А ее? Ее я не уберег! – Он посмотрел на свои руки в синяках, будто на чужие.
– От чего?
Но дядя лишь грустно кивал собственным мыслям.
– Они их растревожили, – повторял, – растревожили. Норы в лесу. Растревожили и не погубили. Ложь. Ложь и обман. А она поверила. Она впервые поверила, что можно закончить.
– Что закончить?
– Эту повинность. Все ее обманули. Все. Оставили на съедение. Расплачиваться. Их страдания заслуженны. – Улыбнулся. – Я узнавал. Никто не избежал мести.
Аня уже начинала беспокоиться, что так и проявляется белая горячка.
– Мести? Дядь Толь… Кто ее оставил?
Он посмотрел незнакомцем, глаза его заблестели слезами. Аня онемела, руки нервно крошили хлеб.
– Она ведь не хотела рожать. Я ее уговорил, – сознался шепотом. Ударил себя в грудь. – Такая красавица! Мне не мечтать даже. – Он склонил голову. – Такая девушка меня полюбила. Я так хотел, чтобы она меня полюбила.
Ане было и жутко слушать, и любопытно. Она сидела, боясь шелохнуться, а дядя бессвязно вспоминал:
– Девочка. Она мечтала о девочке, и тебя обожала. Ты прости, что прогоняла вначале, обижала. Она людям не верила. Доченька. Нина знать не знала, как любила она тебя. Но Витя… Витя ее действительно осчастливил. Не я, – отмахнулся, пошатываясь от слабости. – Сын. Она пожертвовала ради ним всем. Она так рискнула.
Аня пытались спрашивать, но безуспешно: дядя говорил сам с собой.
– Разве бы ей позволили? Кто здесь позволит? – развел он руками. – Она мне призналась – я не поверил. Она пожалела. Пожалела. Я ведь как увидел – сбежал. Сбежал. Всех их бросил.
Он всхлипнул судорожно и звучно разрыдался в ладони, дергая плечами с детским безразличием и отчаянием.
– Дина говорила о могрости? – твердо спросила Аня.
И дядя весь напрягся. Он вытер слезы с глаз, сцепил ладони, чтобы посмотреть на нее угрожающе. Скорбь лица обезобразил оскал.
– Всё сжег. Всё.
– Она пыталась спастись от могрости? Здесь, в Сажном? Она знала? И археологи знали? Они раскопали что-то?
Дядя спешно поднялся. Хмельного плача как небывало, рука громко впечатала стакан в столешницу. Взгляд заострился.
– «Злу на земле нет погибели. Оно сеет страхи, и несет его человек сквозь века».
Аня вдруг оцепенела, узнавая слова Дины – слова ее сказки.
– Я предлагал бежать, разве этого мало? Мало? – закричал. – Уезжай со своими вопросами! – приказал он свирепо. – Не буди лихо.
Злу на земле нет погибели. Оно сеет страхи, и несет его человек сквозь века. Но однажды зла становиться настолько много, что все живое и сущее восстает, объединяется. И дает отпор. И заточает зло в недра земли. Томится Лихо слепым узником, взывая к страхам человеческим, покуда не откликается на его вероломство алчная душа. Забирает Лихо ее в услужение, даруя богатство тайн в обмен на вечное подчинение лютой власти.
Так случалось и в седое, далекое столетие. Вырвавшись из темницы, Лихо принялось губить человеческое племя. Сплело себе Лихо в Хладном лесу трон, прислугой призвало ведьму, а вокруг на версту сотворило пепелище. Смелые воины, правители, мудрецы положили головы на пути к прибежищу черного колдовства. Путали следы ветра, снега заметали тропы. Не год, не два изнывали народы от напастей и хворей, змеями ползущих от Хладного леса. И солнце померкло от плача, и трещинами от стона пошла земля.