Несмотря на вчерашний перепой, Вацлав уже не спал. На нём были надеты тщательно выглаженные брюки и свежая рубашка, а сам он – старательно умыт и причёсан. И хотя бодрящая влага колодезной воды оказалась не в состоянии совладать с алкоголической припухлостью физиономии, припухлость эта была Вацлаву, если так можно выразиться, к лицу. Она только добавляла важной уверенности к его образу начальника, неторопливо расхаживающего от свинарника к веранде и погружённого в изучение каких-то бумаг.
И если вчера вечером Цыля совершенно точно собирался послать куда подальше пьяного самодура, то сегодня перед ним стоял директор компании, погружённый в размышления по поводу слияния нескольких фирм-конкурентов и явно торопившийся на какое-то особо важное совещание. Посылать Вацлава прямо сейчас было неловко, тем более после того, как тот выудил из кармана брюк портмоне и протянул Цыле несколько купюр, в своих номиналах значительно превышавших оговорённый ранее размер ежедневной оплаты.
– Премия за то, что притащил меня домой, – деловым тоном пояснил Вацлав. – Итак, на сколько ты там хочешь уйти? На неделю?
– До следующих выходных, – робко ответил Цыля.
– Мда, – недовольно пожал плечами Вацлав. – Ладно, как знаешь. Силой удерживать я тебя не могу. Только давай договоримся так: как определишься насчёт моего предложения, сразу дай знать. Если согласен быть собакой постоянно, с одним выходным в неделю – милости прошу! Платить буду по полной, даже больше, чем коту. А вот на полставки больше не надо. Верный ты пёс, надёжный. Это я, поверь, вижу и ценю. Но собак наполовину всё-таки не бывает. Так что выбор за тобой. И на работе скажи, кто там интересовался, пусть подходят сегодня же. Надо срочно хозяйство расширять, а то от безделья скоро совсем сопьюсь.
На автобазе коллеги встретили Цылина сдержанно, без привычных шуточек и подколок. Мнение Целлофена уже успело проникнуть в массы и теперь заставляло многих переосмысливать своё отношение к людям, животным и всяческим недостроенным жизненным сараям.
Даже Марокантов вёл себя непривычно тихо и пожал Цылину руку, сопроводив этот жест растерянной и кривой улыбкой. Судя по всему, внутренняя диалектика этого человека также переживала непривычный для себя период ломки и усложнения, причиняя своему обладателю заметный невооружённым взглядом дискомфорт.
В медпункте, куда Цылин заглянул по пути из гардероба, несколько водителей неуверенно поинтересовались у Цылина хозяйством Вацлава, перспективами его развития и особенностями рациона питания. А оператор передвижной ассенизаторской станции Василий Кудалахин и вовсе не испытывал сомнений в своём желании кардинально сменить сферу деятельности.
– Слышь, а Вацлаву там, часом, козлы не нужны? – громко расспрашивал он Цылина по пути к стоянке.
– Не знаю, – пожал плечами Цылин. – А почему вдруг именно козлы?
– Да бабка моя, помню, всё коз держала. Ну и козёл, разумеется, был. Работа у него не пыльная, всё лучше, чем у меня. Может поговоришь сегодня с Вацлавом? Замолвишь словечко?
– Я к нему, наверное, больше не пойду.
– Случилось чего? – забеспокоился Кудалахин.
– Да так, – махнул рукой Цылин.
У него на руках был путевой лист, его ждал верный ЗИЛ (даже с самого раннего утра выглядевший живым и очень добрым существом), и Цылину не хотелось тратить время на разговоры о свиньях, собаках и козлах. В том, что сам он к Вацлаву больше не вернётся, Цылин не сомневался.
Последним, кто напомнил Цылину о его приработке, был Целлофен Чинзе, тормознувший Цылина у самых ворот автобазы.
– Ну, что там насчёт моего вопроса? – крикнул он Цылину.
– Всё окей! – бодро ответил Цылин. – Вацлав как раз сарай новый собирается строить, будет увеличивать поголовье. Только не мешкай, а то, как я погляжу, желающих многовато.
– Что ж, прямо сегодня и заеду! Спасибо, Ваня! А сам что? Слыхал, ты Вацлава не то послал, не то покусал.
– Да ерунда это всё! Просто не могу я больше собакой быть, не получается.
– Ну как знаешь… Дело молодое! – ответил Целлофен и пожелал Цылину счастливого пути.
– Тут и думать нечего! – сказала жена, помешивая и без того остывший чай.
Было уже поздно, за полночь, но они с супругой до сих пор сидели на кухне и пока ещё были очень далеки от взаимного согласия.
– Сам же понимаешь, сколько стоит свадьбу сыграть, – вздохнула супруга. – А тем более – две сразу!
Почему дочерям приспичило выходить замуж именно теперь, и при этом обеим сразу, объяснить не могли ни они сами, ни Цылин. Поставив их с женой перед фактом, дочери теперь спокойно дремали на веранде, которую Цылин достроил полгода назад и не в последнюю очередь благодаря своим нечеловеческим усилиям.
– До весны как раз на свадьбы заработаешь, – добавила супруга.
– Разве?
– Ну, если будешь собакой постоянно, без выходных. Он же тебя и кормить будет. А может и меня курицей возьмёт? Как думаешь?
– Не знаю, – ответил Цылин, после чего протяжным взглядом уставился в потолок.
В данный момент его переполняли смешанные мысли. Цылин не мог понять, чтó в планах жены его смущает больше: то, что ему придётся видеть жену сидящей в курятнике, или то, что жене придётся видеть своего супруга с ошейником на шее.
В любом случае потолок дать ответа на этот вопрос не мог. Цылин снова вернулся к бумаге и карандашу, при помощи которых уже не первый час пытался сопоставить свои финансовые возможности с пожеланиями дочерей.
– А может, они свадьбы в один день сыграют? – рассуждал Цылин, ковыряясь в недружелюбных цифрах, своими длинными рядами напоминавших цепь, от которой шея Цылина едва успела отвыкнуть. – И лимузин им не надо. Можно обычные машины шариками и лентами украсить. Да и зачем в городе праздновать? Можно и здесь, в столовой автопарка.
– Вот ты им об этом и скажи, – в очередной раз глубоко вздохнула жена.
– И скажу! Что это они нам условия ставят?
– Ну это, в конце концов, твои дочки.
– И что? Они голодные росли? Раздетые ходили? Выросли и уехали – ни помощи, ни понимания. Теперь вот свадьбы в ресторанах им подавай с лимузинами! А мне всю жизнь пахать на них, как собака?
– Ну, побудешь собакой ещё полгода, год. Потом отдыхать будем.
– Ты сама веришь в это? – спросил Цылин.
– Успокойся, Ваня. Думаешь, мне легко?
Ругаться с супругой Цылин не собирался. Пусть она и не работала кем-нибудь из животных официально, но после сокращения в школе ей приходилось одновременно совмещать преподавание литературы, математики, химии и физкультуры, и в том, что она действительно понимает его чувства, Цылин не сомневался.
– Я ведь перед собой поклялся, что в собаки больше не пойду, понимаешь? – сухо сказал Цылин. – Думал, до пенсии баранку докручу, потом легче будет.
– Кому у нас на пенсии легче становится? Благо ещё, что у нас Вацлав есть. Пусть и самодур, зато сколько людей вокруг него прижилось. А дочери просто хотят жить не хуже, чем остальные. Понять их можно.
– Просто собаками они никогда не были.
– А ты хотел бы, чтобы им пришлось?
Цылин грустно улыбнулся.
Где-то с год назад они с супругой точно так же сидели за полночь, обсуждая нечеловеческие аспекты человеческого бытия. Только в том разговоре их роли с женой были прямо противоположны. Жена не могла смириться с мужем-собакой, уверяла, что и без ошейника они смогут поставить дочерей на ноги, достроить сарай и в целом жить «как люди». Он же доказывал обратное, утверждая, что лучше быть условной собакой, чем условным человеком с вечно условными желаниями. Теперь их мнения сменили полярность, но сама жизнь не претерпела изменений. И это угнетало особенно сильно.
– Он меня в палку заставляет играть, – тихо сказал Цылин, откладывая в сторону карандаш и оставляя все цифры на бумаге неизменными.
– Силой, что ли? – поинтересовалась жена.
– В том-то и дело, что нет, – робко ответил Цылин, ощущая, как в этих словах шевельнулась «взаправда» уже принятого и не подлежащего дальнейшему обсуждению решения.
За неделю, которую Цылин не был собакой, кирпича и силикатных блоков у забора Вацлава поубавилось. Строительство свинарника находилось в самом разгаре и даже вошло в свою решительную стадию.
Настроение у Цылина было хорошее и в какой-то степени даже боевое. В круглосуточном бытии собакой были свои плюсы помимо денег. Как круглосуточная собака Цылин имел все основания для того, чтобы с особым усердием бить морду коту, не опасаясь последствий. Этим, собственно говоря, Цылин и планировал заняться безотлагательно.
Подойдя к воротам и отперев засов, Цылин попытался зайти внутрь, однако сделать этого ему не удалось. Стоило двери скрипнуть, как с обратной стороны кто-то с особым усердием навалился на дверь, огласив всю улицу криком.
– Гав! Гав! Блядь! Гав! – орал хрипловатый и знакомый Цылину голос. – Кого там черти несут?!
– Это я, Цыля, – робко ответил Цылин, который совершенно не ожидал повстречать на пути к ошейнику каких-либо препятствий.
Ворота нехотя приоткрылись, и Цылин увидел перед собой недовольную физиономию Марокантова.
– Чего тебе? – сердито спросил тот, поправляя ошейник.
– К Вацлаву, – растерянно сказал Цылин и заглянул во двор.
Во дворе Вацлава видно не было. Несколько незнакомых кур неторопливо бродили, лузгая семечки. На ступенях веранды сидел кот Рябов, на помощь которого рассчитывать не приходилось.
– А ты что тут делаешь? – спросил Цылин Марокантова, который по-прежнему придерживал ворота и не спускал с Цылина глаз.
– Не твоё дело! – рявкнул Марокантов.
– Как это не моё?! Это мой ошейник! Моё место! Проваливай давай! – резко сказал Цылин и попытался оттолкнуть Марокантова.
– Не пущу! – крикнул тот и снова навалился на дверь.
На шум из сарая выглянуло несколько свиней, среди которых Цылин краем глаза заметил и Целлофена Чинзе. На этот раз ветеран наблюдал за происходящим молча и вступаться за Цылина не спешил.