– Сынок, – папа печально взглянул на Валерку. – А давай об этом случае никому не будем рассказывать, хорошо?
– Хорошо, – вздохнув, согласился мальчик. Всё бы так и закончилось обидным забвением, если бы… На следующий день в прихожей раздался звонок. К двери подошла мама.
– Валерий Добровольский здесь проживает? – спросил у неё кто-то.
– Сынок, к тебе пришли, – позвала Валерку мама. – А что, собственно, вам от него нужно?
На пороге стояли несколько взрослых людей, и среди них – Валерка сразу его узнал – тот самый мальчишка, которого спас отец. Вскоре выяснилось, что взрослые – это родители мальчика, а также корреспондент и фотограф местной газеты. В брошенной на пляже Валеркиной рубашке находилась квитанция из прачечной, по которой и нашли эту квартиру. А отец Валерия Добровольского, как утверждали свидетели, и есть тот самый герой. Переждав слёзные благодарности родителей мальчишки, газетчики тут же принялись за работу – они хотели написать статью об отважном поступке отца. Хорошенькая журналистка безуспешно пыталась выудить у папы хоть какие-нибудь подробности происшествия. Тот лишь краснел, бледнел, беспрестанно вытирал лоб платочком и безбожно заикался. Помогла мама.
– Сынок, расскажи, пожалуйста, девушке, как было дело.
Валерка добросовестно, не упуская сопутствующих подвигу подробностей, изложил всё по порядку.
– …и мы, забыв рубашку, пошли домой, – виновато взглянув на маму, закончил он повествование. Фотограф, ещё более смутив отца, несколько раз «щёлкнул» «отважного учителя». На следующий день вышла газета с репортажем о происшествии на пляже. Валерка, закупив в киоске несколько её экземпляров, с явным удовольствием раздавал их соседям и друзьям.
– Нуучитэлмаладэс! – дворник Ибрагим, прислонив метлу к плечу, разглядывал папину фотографию. Паша-лётчик, отодвинув костяшки домино в сторону, вслух читал заметку об отважном соседе.
– Вот тебе и Дуремар! – дядя Саша удивлённо прищёлкнул языком.
– Кто бы подумал… – Червонец, словно сомневаясь в подлинности снимка, долго исследовал изображение отца. Посмотрел на Валерку своим раскосым взглядом и сказал:
– А мне всегда дядя Сеня нравился. Понты никогда не колотил, а как до дела дошло – настоящим мужиком себя проявил, – он аккуратно сложил газету и сунул её в карман. – Не возражаешь, я матери покажу?
Валерка кивнул и довольно шмыгнул носом. Бу-Бу чувствовал себя так, будто мальчишку спас именно он, а не папа. Интуитивно, с юношеской непосредственностью, Валерка понимал, что в сказанном есть здравый смысл. Червонец никогда не бросал слов на ветер. Даже мама смотрела на отца как-то особенно и порой загадочно улыбалась. Хотя роль, которую она отводила ему, оставалась прежней. На один день из тихони и размазни папа превратился в человека значительного и особенного, можно сказать, в героя. Но отца эта сиюминутная популярность только смущала. Он ещё больше терялся, если кто-нибудь из соседей выказывал ему восхищение. Однако Валерке такая перемена очень нравилась. Раз за разом, с новыми обнадёживающими подробностями, он вещал знакомым о случае на пляже. Казалось, этот эпизод вдохнул в него значительную долю уверенности и даже некой дерзости. На берегу озера, в кулачных поединках с Чомгой, Бу-Бу непременно стал побеждать армянчонка, хотя ранее их бои шли с переменным успехом.
Аделаида | Дарина Стрельченко
– Ада! – крикнул я. – Свари кофе!
Вместо того, чтобы послушно загреметь туркой, она недовольно попросила:
– Не называй меня Ада, – но всё же отправилась на кухню.
Странные пошли роботы, однако.
– Ада, как тебе новый сезон «Рассказа служанки»?
– Я же просила: не называй меня так! – раздражённо проговорила она. Поправила волосы из канекалона и примирительно произнесла: – Аделаида. Несложно, правда?
– Слишком длинно.
– Люди совсем разучились запоминать, – хмыкнула она. Матово блеснуло полихлорвиниловое веко – совсем как настоящее.
– Ада… Аделаида! Срочно «Скорую»! Площадь Карнавалов…
– …Тринадцать, квартира двадцать пять, – подхватила робот. – Я вызвала. Уже. Слышала, как ты звонил маме. Судя по тому, что она описала – просто отравление. Всё будет в порядке. Не переживай.
– Спасибо, Ад… делаида…
Я начал подозревать, что с ней что-то не так, в первый же вечер. Она сразу же начала обращаться ко мне на «ты», иногда подкалывала, часто капризничала, когда я ставил её на зарядку. Дальше пошли эти выкрутасы с именем, а ведь по документации универсусам вообще плевать, как их зовут. А потом она интерпретировала мой разговор с мамой и, предупредив мою просьбу, вызвала врача. Я перечитал инструкции и убедился: хикки-роботам такая эмоциональная интерпретация не доступна.
Тогда-то я и решил показать её специалисту.
– Ты оделась?
– Тебе больше нравится синее платье или зелёное?
– Зелёное.
Для робота, призванного стать идеальным компаньоном, вопрос вполне стандартный. Нестандартно вышло, когда Ада появилась из гардеробной в синем.
– Я же сказал, мне больше нравится зелёное.
– А мне – синее, – улыбнулась она и пошла открывать дверь: Вадим, вопреки ожиданиям, явился минута в минуту.
– Привет, привет! – Он кивнул мне, галантно поклонился Аде. – Что там у вас стряслось? Барахлит зарядник?
– Ничего у меня не барахлит, – насторожилась Аделаида.
– Не барахлит, не барахлит, – кивнул я. – Сделай нам кофе.
– Не бережёшь сердце, – вздохнула робот и скрылась за стеклянной дверью кухни.
– Нравная она у тебя, – заметил Вадим, вешая на крючок пальто.
– Вот именно. Даже слишком… Осмотри её, а? Мне кажется, шалит центр эмоций…
– Усыпляй. Посмотрим.
– Боюсь, придётся подождать, пока кончится зарядка. Заикнёшься о выключении – сразу истерика…
Вадим проводил мелькнувший за стеклом силуэт задумчивым взглядом. Пожал плечами.
– Могу попробовать договориться.
– Попробуй… – без особой уверенности кивнул я.
Вадим исчез в кухне, а через пять минут вышла Аделаида, быстро глянула на меня и шепнула, что разрешает себя усыпить. Села в кресло, расстегнула на спине платье, позволила нажать на неприметную стандартную родинку под лопаткой. За несколько секунд, прошедших до того, как она заснула, её зрачки расширились: если бы речь шла о человеке, я бы сказал, что в них мелькнул страх.
– Я быстро, – обнадёжил её Вадим, и Ада уснула, но не закрыла глаза, как делают во сне люди, а бесстрастно уставилась в потолок.
– Ну-те-с, ну-те-с, – забормотал друг, стягивая с её лопаток покрытую канекалоновым пушком кожу. – Что тут у нас… С эмоциями всё в порядке, центр работает. С реакциями тоже всё хорошо. Давай посмотрим центр переосмысления. Ну-те-с… ну-те… Мля, Дима! Крышка сорвана!
– А?..
– Щель. Щёлочка. Клапан пропускает.
– Какой клапан? Попроще можно?
Вадим отстранился от Ады. Хмуро глянул в потолок. Напряжённо спросил:
– Никогда не задумывался, что отличает робота от человека?
– Мысли? Чувства? – глуповато предположил я.
– Мысли и чувства им впаивают на заводе, – ответил друг, опасливо заглядывая в глаза спящей Аделаиде. – Но все эти мысли и чувства – стандартные. Предустановленные. Если роботу сказали, что убивать – это плохо, то он будет считать так до самой утилизации, и ты его не переубедишь. Просто потому, что на центре переосмысления опыта стоит блок. У твоей, – Вадим показал на Аду, – крышка прилегает к клапану неплотно. Она не переосмысляет весь новый опыт, но кое-что просачивается. Кроме того, посмотри: сорвана пломба. Но не срезана, а просто отошла и, к тому же, исцарапана. Скорее всего, из-за механического воздействия вроде вибрации.
– И как так случилось? – спросил я, чувствуя, как мерзко покалывает кончики пальцев.
– А где ты её брал?
– В «Шёлковой дороге».
– Тогда, может быть, из-за тряски. У нелегальных поставщиков нет фирменных контейнеров с креплениями, вот и возят роботов как дрова. Случай, конечно, один на миллион. Но…
– И что мне теперь делать?
Вадим пожал плечами. Я растерянно подошёл к Аде, взял кабель, поднёс к спрятанному под волосами порту на шее.
– Погоди, – велел друг. – Ты понимаешь, что это частичное воодушевление? Нужно либо убрать, либо узаконить…
– Убрать? – переспросил я, глядя в бледное, безмятежное, почти человеческое лицо.
– Дим. Это незаконно вообще-то. Блок снимают только у роботов, которые призваны заменить умерших людей. Чтобы они учились вести себя похоже на тех, кого заменяют… А у остальных это нельзя.
– И что делать? Если я не хочу… убирать?
– Подай заявку, что у тебя кто-то умер из близких, и ты хочешь их прототип.
Я присвистнул.
– Сколько та заявка стоит! Я за сто лет не наскребу.
– Тогда не свети её, – кивнув на Аду, посоветовал Вадим. – С собой не води, гостей не зови. Если никто не узнает, ничего и не будет.
– А если узнает?..
– Штраф, – развёл руками Вадим. – И изъятие робота.
– А что мне ей сказать? Когда проснётся?
– Скажи, что пыль почистил на клапане эмоций. Это стандартная процедура, она должна знать.
– Дим.
Я вздрогнул: Ада ещё никогда не звала меня по имени.
Обернулся.
Она лежала в кровати, укрывшись до носа. В свете бра я разглядел припухшие веки, красные щёки, лихорадочно блестящие глаза. Если бы Ада не была роботом, я сказал бы, что она выглядит как самый настоящий прихворавший человек.
– Что? – как можно мягче спросил я, подкатываясь к ней вместе с креслом.
– Не выключай меня больше.
– Я и не собирался.
– Не выключай, пожалуйста.
– Что такое, Аделаид? Даже если выключить, ты же всё равно проснёшься, как только подключишься к сети.
– Понимаешь, – она приподнялась на локте, поймала мою руку, прижала к щеке, – я испугалась сегодня. Это очень холодно – засыпать. У меня такое чувство… что если отключат, то я уже не включусь.