В полвосьмого вечера он услышал, как у дома остановилась машина, хлопнула дверь. Пара коротких фраз – он не расслышал слов – и в прихожей раздались быстрые шаги. Тот, кого он уже несколько часов ждал, тупо уставившись в телевизор, ничего там не различая, пробежал к себе в комнату, коротко кивнув ему на ходу. Отец поднялся с кресла и встал в арке между прихожей и комнатой. Прошло не больше двух минут, как Сын пулей слетел вниз.
– В сумке нет моих документов и денег, я утром убрал всё в боковой карман, верни их.
Отец был удивлён: в голосе Сына не было ни намёка на панику или растерянность.
– В тот наш разговор, вспомни, я тебе сказал: ты никуда не поедешь! Ты думал, что я шучу? – он ни на секунду не сомневался в своём преимуществе, моральном да и физическом тоже.
Выход из ситуации казался ему простым и лёгким: забрав документы, он заставит его остаться хотя бы на какое-то время, а потом будет видно.
– Это мои документы и мои деньги, я вкалывал в две смены, у тебя нет никакого права их забирать.
Голос Сына слегка дрогнул или ему только показалось?
– Послушай! Я – твой Отец, а ты – мой Сын, и, пока я за тебя отвечаю, пока ты в моём доме, я решаю, что тебе можно, а что – нет! – атмосфера продолжала накаляться, напряжение заметно росло.
– Ты, может, не заметил, я уезжаю из твоего дома, мне не нужны твоё разрешение и твои правила! – Сын явно не собирался отступать, и до Отца вдруг стало доходить, что не всё так просто, как представлялось вначале.
Он стал заводиться, понимая, что его увещевания бессмысленны и действовать, видимо, придётся грубой силой.
– Документы я тебе не отдам, и ты никуда не уедешь. А если хочешь забрать их, то попробуй, они здесь! – Отец ткнул пальцем в нагрудный карман своей рубашки. – А там посмотрим, чья возьмёт!
Буквально на минуту повисло молчание, прерываемое только бессмысленной трескотнёй в телевизоре, – шло очередное шоу из тех, где все стремятся перекричать, переспорить друг друга, компенсируя громкостью голоса неубедительность своих доводов.
– Я не буду с тобой драться, я предлагаю обмен, – Сын подошёл к креслу, на котором валялся пульт от телевизора, и, взяв его, продолжил: – Смотри, у тебя – мои документы и деньги, у меня – твой пульт от телевизора. Меняемся? Я тебе – пульт, ты мне – документы и деньги. Каждому своё. Тебе – отдых, мне – дорога. Идёт? – и, направив пульт в сторону телевизора, он зачем-то медленно, совсем по чуть-чуть, стал прибавлять громкость.
Отец громко расхохотался:
– Парень, да ты совсем умом тронулся со своей девкой? Попробуй забрать их у меня! Если, конечно, сил хватит!
Сын никак не отреагировал на отцовский выпад: он продолжал методично нажимать на кнопку увеличения звука, держа пульт в вытянутой руке, не сводя при этом глаз со своего противника. На лице его мелькнуло то знакомое выражение, которое Отец видел и раньше, но всё нарастающий звук – ведущий тоже вступил в соревнование «кто кого переорёт» с участниками передачи – не позволил ему сконцентрироваться на какой-то смутной догадке, мелькнувшей где-то в глубине памяти.
– Какого чёрта? Что ты делаешь? – он, сделав резкое движение навстречу Сыну, на мгновение перевёл взгляд на экран, но боковым зрением успел заметить холодный, металлический блеск в его правой руке. Выстрел слился с достигшим апогея звуком телевизора, пульт упал на пол. Сын наклонился и, расстегнув пуговицу, достал из кармана паспорт и пачку с деньгами – всё было на месте. Задумчиво оглядевшись, он отправился на кухню, открыл газ, а, вернувшись обратно в комнату, зажигалкой, подаренной когда-то отцом, поджёг её в разных углах. Больше ничего его здесь не держало. Подняв сумку, так и валявшуюся у лестницы, он вышел из дома, запер за собой дверь и поспешил к машине, где его ждала Она.
– Я уже волноваться начала! Ты сказал минут десять максимум, а прошло полчаса. Что-то случилось? Не хотел отпускать? – Она с беспокойством пыталась прочитать на его лице, насколько серьёзной была причина заминки.
– Да нет, всё хорошо! Так, ерунда. Главное, что мы вместе!
– Ты меня с ним так и не познакомил, как-то это неправильно… Он не обидится?
– Это не нужно было. Да он и не обидится! – закинув сумку на заднее сиденье, он завёл машину и тихонечко, стараясь не делать ничего, что могло бы привлечь внимание, стал выезжать на дорогу.
Оказавшись на трассе, он прибавил скорость. В этот момент сзади что-то полыхнуло, в зеркалах заалело пламя. Небо окрасилось огненными всполохами. Она, обернувшись, старалась разглядеть, что же произошло.
– Слушай, так ведь это же там, откуда мы уехали! Или совсем недалеко… Как ты думаешь, что это?
Он внимательно на Неё посмотрел и улыбнулся:
– Это заря новой жизни, нашей жизни!
Она весело рассмеялась:
– Мне так хорошо с тобой! Я, наверное, тебя люблю!
Он неожиданно съехал на обочину, остановил машину и, повернувшись к Ней, взял Её за руку:
– А знаешь что? Роди мне Сына!
Глеб КашеваровРаспутица
Иллюстрация Екатерины Ковалевской
Тем утром на станции так больше никто и не появился. Ничего удивительного: уже за несколько дней до намечавшейся поездки участники начали отваливаться.
Две парочки, вписавшиеся последними, первыми заявили, что не собираются тратить все выходные на то, чтобы месить холодную грязь в каких-то ебенях. «Предпочли остаться в тепле, уюте и комфорте, понежиться в сухих постелях, сходить в кино, поиграть с друзьями в настолки, потусить в какой-нибудь кафешке или… На что там ещё сливают время эти „ванильные неразлучники“?! Тьфу, блин, аж противно!»
Хотя… Вот положа руку на сердце – неизвестно, как бы он сам предпочёл провести эти дни, если бы не пришлось расстаться с Ликой… «Ладно, чёрт с ними! Меньше народу – спокойней поездка».
На следующий день ещё трое участников отсеялись. Зачёт, простуда, обострение хронической лени – у всех свои причины.
Дальше – больше: когда объявили прогноз погоды, разразилось бурное обсуждение, и один за другим потенциальные туристы пришли к выводу, что в гробу они видали эту грёбаную авантюру. Что самое «замечательное», Макс (и ты, Брут?!) взял самоотвод далеко не самым последним… Тот самый Макс, который это всё затеял, всех подбил скататься на лоно природы, Макс – единственный, кто лично был знаком со всеми участниками несостоявшейся тургруппы, который убеждал, что ехать надо «по-любасу», невзирая ни на что… Вот этот человек написал лаконичное: «Чё-то как-то нах, расходимся». Естественно, вслед за ним и остальные посыпались.
Так Кирилл оказался на вокзале в гордом одиночестве.
У пригородных касс, несмотря на ранний час, уже собралась небольшая очередь. Добравшись до окошка, он взял билеты до нужного пункта для себя и для велосипеда и двинул на платформу.
Было зябко, серо, порывистый ветер то и дело бросал в лицо редкие дождевые капли и доносил букет ароматов креозота, дизеля, угля и недотаявшего снега.
Вскоре подали электричку. Чисто чтобы «потроллить этих нежножопых олухов», Кирилл сделал «себяшку» с гордо поднятым средним пальцем и скинул в чат. Разместившись в вагоне, отбил ехидное: «Пакеда, чмошники!», а немного подумав, дописал ещё: «Лучше ехать соляком, чем с таким, как вы, говном!»
Довольный результатом, он развалился на сиденье и начал наблюдать за редкими людьми, суетливо снующими на перроне. На контрасте с ними собственное спокойствие ощущалось более глубоким.
Вагон, так и не наполнившись пассажирами, тронулся. В нём разместились несколько тёток, попытавшихся при входе неодобрительными взглядами сжечь велосипед; дедок в бледно-выцветшей фуражке и с почерневшей от времени корзиной в руках; изрядно перебравший мужик в бушлате, уснувший у окна ещё до отправления электрички.
Когда электропоезд прибыл на нужную станцию, смурная предутренняя серость уже превратилась в серость утра пасмурного дня. Моросить почти перестало.
За двухминутную стоянку Кирилл успел выволочь на построенную чуть выше уровня земли платформу свой нагруженный пищей и снаряжением велосипед, пристроиться вместе с ним у сохраняющего видимость окрашенности ограждения и начать распаковывать пакет с перекусом.
Как известно, голод – лучшая приправа… Но есть, как назло, особенно-то и не хотелось; с другой стороны, перспектива тащить лишние граммы припасов привлекала ещё меньше – везти еду в себе намного легче. Поэтому Кирилл, меланхолично оглядывая окрестности, чисто механически уничтожил лишний груз – бананы, холодный кефир, каким-то чудом уже разломавшиеся печеньки…
Велосипед напоминал навьюченное животное, отбившееся от каравана. Задняя его часть была нагружена сумкой, скрывшей и багажник, и бо́льшую часть колеса. Как будто этого было недостаточно, конструкцию венчал скрученный туристический коврик. В треугольник между трубами рамы аккуратно вписалась сумочка с ремкомплектом, бутылкой воды и всякими мелочами. Даже под рулём была приторочена скатка с тентом и набором для костра. Это даже с учётом того, что Кирилл решил не брать палатку и топор, а обойтись костром и валежником.
«Чёрт, как же много нужно человеку, чтобы за пару дней на природе не сдохнуть!» – философски подумал он, снимая гружёный велосипед с платформы.
Когда поселковые постройки скрылись из виду и сырой асфальт, зажатый лесом, повёл длинными дугами поворотов и волнами холмов прочь от цивилизации, Кирилл почти физически почувствовал, как внутри расслабляется туго сжатая ментальная пружина, из-за постоянного напряжения почти незаметная в обычное время.
Под пока ещё редкий щебет птиц, под мерное жужжание протектора, своими мелкими зубами пожирающего метры дороги, под ритмичное щёлканье педали, – которую, по-хорошему, давно бы надо было или починить, или выкинуть, – наступило состояние, близкое к медитации или даже просветлению. Всё растворилось в новом ощущении: и лёгкое негодование на несостоявшихся попутчиков, и лихое желание написать им ещё что-нибудь желчное и разухабистое, и чувство вины и обиды от недавно прервавшихся отношений с девушкой, и суетные ежедневные заботы… Всё это растаяло, как ноздреватый весенний снег. Но, в отличие от него, не оставило ни капли грязи. Стало легко, светло и отрадно.