Он попятился было на негнущихся ногах, но снова замер. Лежащий у воды труп, кажется, пошевелился.
«Бред! Ну бред же!» – думал Кирилл, опять утративший способность двигаться.
Но секунд через десять бледное тело снова едва уловимо шелохнулось. Потом – ещё. Девушка явно дышала, хотя и слабо, еле заметно.
Мысли, пусть их и было мало, с огромной скоростью заметались в его голове, наводя страшный беспорядок.
«Вызвать МЧС!»; «Проверить пульс!»; «Что за хуйня?!»; «Не трогать улики!» и «Как бы самого не притянули…» – они кружили назойливым хороводом, не давая предпринять что-нибудь толковое.
Телефон всё равно не ловил, помощи ждать было неоткуда. В конце концов Кирилл решился и разогнал все посторонние мысли.
«Чаще всего на природе убивает холод», – вспомнилась ему фраза с какого-то форума.
Он осторожно подхватил тело и перенёс в лагерь.
«Блин, ну за что ж мне поеботина-то такая, а?!» – в бессильном гневе бормотал он себе под нос и, не находя ответа, делал, что до́лжно.
Снял с себя сухую и уже прогревшуюся одежду, с содроганием натянул дорожную – пропотевшую и стылую. Попытался в меру сил растереть бледную до синевы и холодную как лёд незнакомку, не подававшую никаких признаков жизни, кроме дыхания и подрагивания глаз под веками. Одел её в сухое и тёплое, завернул в прогретый у почти обессилевшего костра спальник, уложил на бок под тент и, ещё раз проверив, что она дышит, бросился в лес.
Пусть он не медик и не спасатель, но сейчас от него требуется обеспечить человека, попавшего в беду, тем, что сейчас важнее всего, – теплом. Нужно было найти дрова получше, которые горели бы нормально, а не гасли каждые десять минут. По крайней мере, это ему под силу!
Стараясь не слишком далеко отходить от лагеря, он обшарил все кусты и деревья в поисках сухих, но не упавших веток, и при этом, желательно, потолще. Набрав охапку таких, он вернулся, накидал в огонь нового топлива и, убедившись, что костёр горит, перевернул девушку на другой бок. После – снова отправился в ночной лес. И так несколько раз, пока гора дров не была признана достаточной, чтобы гореть до утра.
Наконец он позволил себе отдохнуть. Натруженные ноги ощущались ватными, а ладони саднило от царапин и заноз.
С полчаса он просидел, тупо глядя перед собой и отгоняя предположения о том, что же тут случилось. Но стоило ему отвлечься, как в памяти всплыли украшенные внедорожники, и он, облившись холодным потом, поблагодарил свою интуицию, подсказавшую не попадаться на глаза их пассажирам…
Но даже ужасаться нельзя бесконечно – голод вновь напомнил о себе. Не хотелось есть всухомятку, и уж тем более запивать еду холодной водой. Кирилл потянулся к котелку, чтобы снова поставить его кипятиться, но обнаружил его опрокинутым набок. Тяжело вздохнув, он отправился к озеру, вооружившись фонариком.
Возвращаясь, он заметил у костра фигуру.
«Ну хорошо, очнулась», – с облегчением подумал Кирилл.
Он уже заготовил речь, которая бы объяснила незнакомке, как она здесь оказалась, и вопросы, которые объяснили бы то же самое ему. Но на границе света и тепла, распространяемого огнём, стояла не девушка, а дедушка в потёртом пальтишке, опиравшийся на длинную палку.
– Да ты не боись! – для убедительности дед растянул морщинистые губы в приветливой улыбке. – Я не разбойник какой, в моём возрасте чужого уже ничего и не надо. Своего не растерять бы, и то ладно… Мне бы согреться только, что-то совсем промёрзли косточки. Можно у костра твоего погреться?
– Конечно… можно… – опешив, пробормотал Кирилл. – Грейтесь…
– Вот спасибо, вот хорошо… – надтреснутым старческим голосом забормотал дедок, придвигаясь осторожно к огню и устраиваясь поудобнее. Странно, но удобным он счёл присесть на корточки, распахнуть полы пальто и, по-лягушачьи растопырив коленки, протянуть руки почти в пламя.
При свете огня стало возможным разглядеть гостя получше. Дедушка был уже в таком возрасте, когда невозможно определить, сколько ему лет, – предположив любую похожую на правду цифру, смело можно было бы прибавить или убавить лет двадцать, и всё бы показалось правильным ответом. Его седая борода была подстрижена так неаккуратно, как если бы он сам её обрезáл тупой ножовкой, а из-под тяжёлых бровей выглядывали старчески влажные голубые глаза, оттенком напоминавшие голубовато-белёсый мутный болотный лёд.
– И как вы, дедушка, здесь оказались в такое-то время? – завёл Кирилл светский разговор, установив котелок так, чтобы он и нагревался, и не опрокидывался.
– Я, вишь, домой иду, вот и оказался! А время – что мне время, – отмахнулся старик добродушно. – Пока бессонница, знай иди себе, пока идётся, а как не идётся – так и отдыхай.
– И далеко вы живёте? – поинтересовался Кирилл, расслабившись от успокаивающе журчавшей речи.
– Да тут недалече, ногам дело привычное, – ответил старик весело. – Вот посижу да пойду, а как пойду – считай, и пришёл. А сам-то ты куда и откуда?
– Я так, отдыхаю. Турист, неместный. Сюда на электричке, тут покататься, а потом опять на электричку, – он не стал слишком вдаваться в подробности.
Старик, покивав, тоже не стал ничего уточнять, только пробубнил что-то вроде: «Агась, агась», – и замер, спрятав водянистые глаза за кустами бровей.
Посидели немного молча, глядя в мерно потрескивающий огонь. Наконец вода вскипела. Кирилл всыпал в неё чаю и сахару, достал банку рыбных консервов.
– Угощайтесь, дедушка! – предложил он гостю. – Кружка-то есть у вас?
– Вот спасибо, это хорошо бы… – дед, словно только того и ждал, извлёк из-за пазухи глиняную кружку и протянул Кириллу прямо через костёр, как будто вообще не чувствуя поднимавшегося жара.
Кирилл наполнил кружку чаем так быстро, как только мог, чтобы этот старикашка не поджарил свою руку.
– Печенье будете? Халву? Рыбу?
– Рыбу-то? – дедушка рассмеялся хриплым и немного булькающим смехом. – Нет, это уж нет, спасибо. Вот сладкое, это да, уважь старика, угости… – Он снова протянул свою огнеупорную руку с обломанными грязными ногтями. – А дева-то юная что ж? – спросил он, получив порцию.
– Дева-то… – Кирилл запнулся и вместо того, чтобы рассказать о пугающих обстоятельствах встречи с этой самой «девой», почему-то решил темнить. – Она не будет, устала.
– Уста-а-ала, значит?.. Ага-а-ась… – протянул дед, и Кириллу показалось, что его взгляд на мгновение стал молодым и неприятно-цепким. – А что она? Попутчица, подруга? Невеста?..
– Ну-у-у… Она… Девушка моя… – ответил он, решив, что если уж врать, то до конца.
– Твоя, значит? – дед елейно улыбнулся и, ненадолго перестав жевать и прихлёбывать, бросил насмешливый, как показалось Кириллу, взгляд на единственный велосипед. – Ну, совет вам, как говорится… да… Да, в мои-то времена таких понятий не было. Подруга – значит, подруга, невеста – так уж невеста… А девушка – это любая дева незамужняя… Ну что ж, времена меняются, и порядки тоже! Сколько традиций было и праздников, а вот, все забываются. И даже несложно блюсти, казалось бы… Вот, положим, раз в десять лет обряд какой дедовский справить… Так нет, не до того, забывается… всё забывается… Ох, засиделся я тут с тобой что-то! Спасибо тебе за приют и угощение, да вот, видишь, пора мне. Прощай, путник, дорога тебе скатертью! Заходи ещё в наши места при случае…
Старик поднялся на удивление ловко, неуловимым шулерским движением запрятал опустевшую кружку в недра своих карманов и лёгкой походкой двинулся прочь, почти мгновенно растворившись во тьме.
«Странный всё-таки дедок», – подумал Кирилл и почувствовал, что с уходом этого ночного визитёра словно морок какой-то прошёл, и от сердца отступила смутная тяжесть.
Он проверил, как там его новообретённая спутница. Результат осмотра его обнадёжил: её лицо порозовело, губы из синеватых стали почти красными, а дыхание – ровным и глубоким. Она больше не выглядела как труп или коматозница – просто мирно спящая девушка, пригревшаяся в спальнике возле костра.
После столь долгого дня Кирилла тоже клонило в сон, да вот только непонятно было, где найти себе место, да и выпитый чай очень уж явственно просился на выход. Наконец, устав от этой борьбы, он поднялся и отошёл от огня на расстояние, требуемое приличиями. Влажный холодный ночной воздух взбодрил и сбросил остатки тягуче-тревожного впечатления, оставшегося после визита старика с посохом.
Вернувшись к огню, Кирилл застал ещё одного гостя, но на этот раз ещё более неожиданного и страшного.
Нисколько не смущаясь горящего костра, лохматый бурый медведь стоял, склонив голову к спальному мешку, и с явным интересом обнюхивал его содержимое. Кирилла он, очевидно, не видел. Ещё можно было тихонько отступить под прикрытие ночи и, не привлекая внимания к себе, подождать, пока всё кончится…
«Да что же, сука, за день-то такой?!» – успел подумать он, но больше подумать ничего уже не успел.
Вместо размышлений он подскочил к костру, схватил палку, подцепил ей горящие дрова и метнул их в зверя. Медведь рявкнул и дёрнулся, но, вместо того чтобы броситься наутёк, вскочил на задние лапы и обрушился, подмяв под себя несостоявшегося героя.
Умереть Кирилл толком не успел – он проснулся. Нетронутый костёр всё так же отбрасывал вокруг красные блики, а незнакомка в его спальнике всё так же уютно посапывала, совершенно самостоятельно переворачиваясь с боку на бок. Окончательно придя в себя, он лёг рядом со своей назва́ной девушкой, спасая её от холода, а себя – от мистического страха. Но до утра уже больше не спал.
Девушка открыла глаза, и по её взгляду было ясно, что она не понимает, где находится, да и вообще мало что понимает. Она начала судорожно пытаться выбраться из спальника, но безуспешно. Кирилл ей помог – и вовремя. Как только она освободилась, её вырвало, и продолжало тошнить всё утро.
Она была слаба и говорила с трудом, вспомнить хоть что-нибудь о себе ей не удавалось – даже имя, хоть она и мучительно старалась. Чтобы как-то к ней обращаться, Кирилл начал называть её Аней.