Пока Лю Хань мечтал, Чжоу Юнкан действовал. Никто в классе ещё не решался всерьёз ухаживать за девчонками, а Юнкан смело брал портфель Жасмин Ли и провожал её до дома, не стыдясь, что их могут увидеть ребята или взрослые. Лю Ханю говорили: «Твоя вертихвостка Ли больше одна не ходит». Он не верил и отвешивал говорившему хорошую затрещину. Мальчишкам быстро надоело получать оплеухи, и они оставили в покое сладкую парочку и того, кому отношения Юнкана и Ли были не безразличны.
Как-то по весне, когда кругом цвела сирень, на каждой ветке пели свои свадебные песенки птички, облака поднимались высоко, становились лёгкими, прозрачными и больше не загораживали солнце, Лю Хань, презирая себя за трусость, задыхаясь от ревности и страха быть увиденным, проследил, как Чжоу Юнкан провожает Снежинку Ли. Парочка не стеснялась весело болтать, держаться за руки и даже на прощанье тыкаться носами в щёки, изображая поцелуй. Ну и как тут поступить, когда всё понятно? Как, как – отомстить! А что нужно сделать с врагом, чтобы он навсегда отстал от девочки, а она забыла о его существовании? Лю Хань, заикаясь и краснея, намёками спросил об этом у деда. Дедушка Иньху к тому времени совсем ослабел и не понял, о чём его спрашивает внук. Мать на вопрос «как отогнать мальчика от девочки, которая нравится» ответила: «Рано тебе ещё об этом думать, займись учёбой, помоги отцу». С отцом, строгим и помешанным на политике, говорить на такие темы было себе дороже – вместо ответа он наверняка придумает сто поручений, и времени на мечты и планы не останется. Пришлось довольствоваться малым – как можно чаще держать подарок Ли в руках, раздумывая, что могут означать буквы «B», «I», «С».
Месть удалась спустя год. Друзья, совершенно ни к чему, рассказали Лю Ханю, будто Чжоу Юнкан хвастался, что бывает в гостях у Жасмин Ли и они в обнимку на диване смотрят видик. Ребята забыли об увлечённости своего товарища этой девочкой и были очень удивлены, когда на них посыпались ругательства.
– Вы что такое болтаете, придурки, – ломающимся голосом бухтел Хань, – такого не может быть, чтобы этого воображалу Юнкана пускали в порядочный дом. Я не верю вам и не хочу больше слушать всякие глупости. Противно после такого смотреть на ваши рожи.
Пацаны пожали плечами и объяснили:
– Мы думали, ты давным-давно забыл о принцессе. Ну, извини.
– Я забыл, – Лю Ханя застали врасплох, и он начал отпираться, – забыл, но не хочу, чтобы при мне говорили гадости. Так нельзя, чтобы парень обнимался с девчонкой у неё дома, как будто он жених, а она невеста.
С Лю Ханем спорить не стали, благо скоро начиналась тренировка по футболу, и куда интересней было поговорить о спорте, чем о ерунде.
Через два дня Чжоу Юнкан после урока китайского подошёл к учительнице и заявил, что у него пропали ключи от дома и кошелёк с деньгами. Юнкан очень нервничал. Он считал себя идеальным, без недостатков, а значит, не способным что-либо потерять. А теперь он понимал, как над ним будут смеяться в школе и дома. Ещё бы: Чжоу Юнкан, один из первых учеников, чистюля, богатенький, вдруг оказался растеряшкой, типа малыша из детского сада – ха-ха, позор, презрение! Потерю искали до вечера. Вечером, когда Чжоу Юнкан с ужасом осознал, что он останется ни с чем, он не придумал ничего лучшего, как обвинить одноклассников в воровстве. Назревал конфликт, но учительница сказала:
– Чжоу Юнкан, твои деньги, безусловно, могут быть лакомым кусочком, а вот зачем кому-то твои ключи? Вспомни ещё раз: по дороге в школу ничего не приключилось?
И Чжоу Юнкану под пристальным взглядом взрослого человека пришлось сознаться: он хотел наломать сирени, залез на высокий камень, с которого можно было дотянуться до веток попышнее, и упал.
– Вот, – учительница подняла вверх указательный палец, – пойдёмте все вместе и посмотрим, нет ли вещей Юнкана на том месте.
И весь класс во главе с ней пошёл туда, где Юнкан пытался нарвать букет. Увы, ни ключей, ни кошелька там не было. Чжоу оставалось опустить голову и признать себя болваном, не способным уберечь ценные вещи.
Лю Хань торжествовал: наконец-то его соперник уничтожен. Он думал, что об этом будут долго помнить в школе и дома тоже по головке не погладят за расхлябанность. На самом деле, Лю Хань утром видел Юнкана возле сирени, потому что шёл – не специально, а как обычно – по той же улице. Он понимал, для кого предназначены цветы. И проходя мимо кустов, нашёл на земле ключницу и маленький кошелёк и решил не возвращать их. А чтобы не подумали, будто он вор, Лю Хань бросил всё в ближайший колодец, на дне которого вряд ли эти вещи когда-нибудь обнаружат.
Эгоизм Лю Ханя рос вместе с ним и давал всё новые и новые побеги: зависть, мстительность, жестокость, бесчестность. Человек, зацикленный на себе, не может жить без врагов. И для Лю Ханя таким врагом стал отличник и красавец Чжоу Юнкан. Обидно, что ненависть и презрение сами по себе неспособны навредить тому, на кого они направлены. Наоборот, вредят они той душе и тому сердцу, что их питают. Чжоу Юнкан в пятнадцать лет думал о карьере в юстиции. Лю Хань в том же возрасте собрал парней покрепче и вместе с ними занялся грабежом, воровством, мелким рэкетом (трясли таких же подростков и юношей послабее). Они не брезговали спекуляцией шмотками, техникой, потихоньку приторговывали дурью. Благо рядом с их большой деревней было много городков, и власть в конце восьмидесятых больше занималась экономикой, чем правопорядком. Вечерами пацаны болтались на улицах или собирались у кого-нибудь дома. Лю Ханя боялись: он хорошо дрался, хорошо говорил, не раз участвовал во взрослых делах, при разборках не прятался и не суетился, бил первым. Кое-кто из противников уже испытал на себе его нож, а в кое-кого он стрелял из старого отцовского ружья. Убитых за ним не числилось, а избитых до полусмерти перестали считать. О врагах Лю Хань говорил так: «Дохнет комар, и вместе с ним исчезает его яд», то есть человек перестаёт мешать, когда у него нет для этого физической возможности. Подобная участь ждала и Юнкана. Расправу над ним решили устроить в субботу вечером: в это время он всегда возвращался из города на мопеде после каких-то дополнительных уроков. Парни из банды Лю услышали шум двигателя – мопед Чжоу был дорогим, но рычал как самоделка – и перегородили дорогу старой машиной. Машину увели год назад и пока не светили, выгоняя её из заброшенного сарая ближе к ночи. Юнкан остановился. Не заглушив двигатель, он попросил уступить дорогу. Он знал, с кем имеет дело, хотя самого Лю Ханя среди ребят не было.
– Ты, – начали они с оскорблений, – погладил носочки? Кремом помазал лицо? Трусики меняешь каждый день? Что у тебя в сумке: губная помада и духи?
Чжоу Юнкан молчал, на его лице не было ни следа страха. Пацанов такая смелость вывела из себя, и от слов они перешли к тычкам. Чжоу стоял солдатом и даже не отшатнулся, когда перед его лицом замелькал нож.
– Конечно, он нас не боится, мы же вонючие крестьяне, сраные бедняки, долбаная шпана из подворотни.
– Он пожалуется папочке, и полиция надерёт нам задницы.
– Да, малыш?
– Да, братец?
– Он не братец, он сестрица.
– Нам, оборванцам, наверное, не престало так себя вести с будущим министром?
– Конечно, окружному начальнику можно и пожары устраивать, а простому люду и лампу зажечь нельзя.
– Чжоу Юнкан, твоё последнее желание?
– Сестрица наверняка попросит не бить по лицу, чтобы в гробике лежать красивой.
– Что ж, попробуем, какая у него фанера[12].
От первого удара в грудь Чжоу Юнкан пошатнулся, от второго сделал шаг назад, третий удар кастетом свалил его на землю и сбил дыхание. Бандиты нависли над ним, как волки над раненым оленем, ещё секунда – и они бы растерзали жертву. Но тут из машины раздался свист.
– Эй, – озлились они, – дай нам сделать наше дело, мы же договаривались.
Свист повторился.
– Тогда добей его сам.
– Выйди с ним один на один.
Свист прозвучал третий раз. Парни переглянулись между собой, оплевали Чжоу Юнкана со всех сторон, несколько раз дёрнули за уши и за волосы (так наказывают девчонок) и толпой погрузились в колымагу.
Юнкан поднялся с земли, пригладил волосы, стряхнул с себя пыль, плевки, запустил движок и как ни в чём не бывало продолжил путь.
Лю Хань и его дружки месяц ждали проблем с законом из-за своей выходки, ведь отец Юнкана носил полицейскую форму и погоны полковника. Однако их никто никуда не вызывал, более того, Чжоу Юнкан при встрече с Лю Ханем, как и раньше, первым протягивал руку и интересовался делами.
Дела у Ханя шли прекрасно: появились деньги, девочки, покровители. То, что Чжоу играл в школьном спектакле Ромео, а Ли – Джульетту, и по ходу репетиций они постоянно были вместе, обнимались, целовались, не вызывало в нём ревности. Его бесили удачливость, смелость и нравственная чистота Юнкана; его злило, что Жасмин Ли выбрала красавчика, умницу и богача; он ненавидел себя за происхождение, бедность и всеми силами хотел доказать миру собственную значимость. Он не пожалел Чжоу, он просто знал: убей они его или искалечь – тюрьмы не избежать, а за решётку не хотелось.
Понятно, убили бы ребята, но разве не подло подставить их, а самому остаться на воле и таскать передачки? Лю Ханю было плевать на всякие там моральные принципы: в мире, куда он упорно лез, за такие штуки, как подставы, лишают авторитета. Лю завоёвывал авторитет всеми возможными способами, поэтому убийство пришлось бы взять на себя. Такое преступление сделало бы его непререкаемым лидером, но, чёрт возьми, в тюрьму не хотелось – кто знает, каким он оттуда выйдет и когда. Всякое рассказывали: как там пытают, опускают, о заразных болезнях и полицейских, которые используют заключённых как рабов. В конце концов, Чжоу Юнкан близко не касался его дел. Жасмин Ли расцвела и стала невообразимой красавицей – да сколько таких вокруг! Убивать из-за детской обиды и собственных амбиций не имело смысла – со смертью Чжоу не исчезнут тысячи других мажоров, которым повезло родиться в хороших семьях. Лучше заняться делами и самому подняться до тех вершин, которые предназначены лишь избранным. Так решил Лю Хань. Подобное здравомыслие позже много раз спасало ему жизнь.