А время шло и шло. Сколько времени? Мунпа не отдавал себе в этом отчета. Он лишь помнил, что после его возвращения в караван-сарай они с Чао несколько раз отмечали Новый год. Сколько раз? Три, четыре? Неважно. Жизнь была тихой и спокойной. Чао вел себя как настоящий друг, он щедро делился с Мунпа прибылью, полученной во время деловых поездок, и тибетец откладывал деньги. Он уже приобрел в собственность хорошую самку мула. Животное прибыло из Монголии и слишком устало, чтобы возвращаться туда со своими хозяевами; Мунпа купил его дешево, и когда оно как следует отдохнуло, его цена возросла более чем вдвое. Кроме того, у тибетца было два шелковых костюма, причем один из них был подбит мехом.
Когда Чао выразил удивление по поводу того, что Мунпа не желает включать Цинхай в маршруты своих деловых поездок, тот объяснил, что ему как члену тамошней братии не дозволено жить в другом месте, поэтому лучше держаться подальше от монастырского начальства.
Это объяснение звучало более или менее убедительно. Чао сделал вид, что поверил, хотя у него и остались некоторые сомнения. Впрочем, личные дела Мунпа не интересовали китайца. Молодой человек устраивал его как работник, и Чао даже подумывал о том, чтобы сделать его своим компаньоном.
У Чао не было сыновей. Его дочь, единственный ребенок в семье, вышла замуж за писца из ямыня. Этот брак льстил тщеславию хозяина постоялого двора, но не представлял никакого интереса с финансовой точки зрения. Подобный зять не мог стать его преемником, а дочь корчила из себя тайтай[85]. Стало быть… Мунпа… как знать…
Мунпа не подозревал о планах, которые вынашивал относительно него хозяин. Наш герой чувствовал себя вполне довольным, все больше увлекаясь коммерческими делами.
События, в результате которых тибетец оказался в Ланьду, уже почти изгладились из его памяти и, как ни странно, когда им изредка случалось напоминать о себе, они вызывали у него чувство, похожее на раздражение, а то и злобу. Мунпа, сам того не сознавая, затаил обиду на бирюзу-талисман; он даже немного сердился на Гьялва Одзэра. Из-за них мирное течение ею жизни было нарушено, она сошла со своей кален и пошла совсем другим путем. И сокровище, и Учитель обманули ожидания Мунпа, который пламенно в них верил. Он рассчитывал, что они укажут ему путь, надеялся на какой-нибудь знак, на чудо… Ничего подобного не произошло. Теперь дрокпа ничего больше не ждал, да и произойди это чудо сейчас, разве он обратил бы на него внимание? Жизнь Мунпа изменилась, настолько изменилась, что его помыслы устремились в иные сферы.
И тут, наконец, свершилось чудо, которого дрокпа доселе тщетно ждал, но оно произошло там, где он не думал и не гадал.
Во время одной из поездок по стране Мунпа встретил на постоялом дворе некоего господина Тенга, торговца шерстью, мехами, мускусом и другими товарами, жившего в Ланьду и направлявшегося в гости к родным. Как-то вечером, перед тем как лечь на канг и уснуть, двое мужчин разговорились, пропустив несколько стопок водки. Они прониклись друг к другу симпатией, и Тенг пригласил Мунпа к себе, после того как он вернется в Ланьду.
Мунпа не забыл об этом приглашении и однажды пополудни оказался за столом с Тенгом; тут же стояла неизменная бутылка крепкой водки.
— Вы и вправду тибетец? — спросил Тенг Мунпа. — А я принял вас за монгола. Вы говорили со слугой по-монгольски, когда мы встретились.
— О! — ответил Мунпа. — Я плохо знаю монгольский язык. К господину Чао, у которого я живу, приезжает много путешественников из Монголии. Я слышал, как они говорят, и выучил несколько слов. Мой слуга, которого вы видели, монгол.
— Тибетец! Из какой же части Тибета вы родом?..
Мунпа охотно выдал бы себя за уроженца одного из крупных центральных городов: если не Лхасы, то хотя бы Шигацзе, Гянцзе, Гямда, но тут же вспомнил, что Чао и другие жители Ланьду знали о его сельском происхождении. Лучше было сказать правду.
— Я из Цинхая, — признался он.
— Из Цинхая! — воскликнул Тенг. — Какое совпадение! Моя жена тоже из Цинхая. Она будет очень рада повидать земляка, я сейчас ее позову.
Хозяин встал, прошел во двор и стал звать, глядя на галерею-балкон, опоясывающую этаж:
— Чам! Чам!
Очевидно, Тенг был любящим мужем: он почтительно обращался к своей жене, величая ее так, как называют в Тибете знатных женщин. Затем он вернулся на свое место и вскоре в комнату вошла довольно тучная, явно беременная женщина.
— Смотри, — сказал ей Тенг, — этот цонпа из твоего родного Цинхая.
— Не может быть! — вскричала женщина, глядя на Мунпа с нескрываемым удовольствием. — Из какой же части Цо Ньоппо вы родом?
— Из Арика, — признался Мунпа.
— А я из Тэбгьяй.
Славная женщина вся сияла.
— Мы оба дрокпа, — прибавила она.
— Вы оба на них не похожи, — пошутил муж, укалывая на китайский костюм Мунпа и платье жены, нарядно одетой по последней лхасской моде. — У меня дела в городе, — продолжал он, обращаясь к Мунпа, — но вам не следует из-за этого уходить. Оставайтесь. Поговорите с моей женой на вашем варварском наречии, ей будет приятно. А ведь она должна быть довольна, очень довольна, не так ли?
Тенг подмигнул гостю, довольно бестактно намекая на интересное положение своей супруги.
— Чам, скажи повару, чтобы он приготовил хороший обед на троих. Надо отметить твою встречу с земляком. Я скоро вернусь.
Тенг ушел.
В приграничных районах многие тибетки выходят замуж за китайцев. Гораздо реже — если вообще такое случается — пастухи из закопченных палаток превращаются в богатых торговцев, одним из тех, каким являлся в глазах хозяйки Мунпа.
Госпожа Тенг задала гостю первый вопрос:
— Как давно вы занимаетесь торговлей в Ланьду?
— Уже несколько лет, — неопределенно ответил Мунпа.
— Где вы живете?
— В караван-сарае Чао, я его компаньон. Ваш муж знает, где его дом. А вы, вы давно здесь замужем?
— Скоро четыре года. У меня сын, ему три года[86], — гордо объявила она.
— Скоро у вас будет еще один. Поздравляю, — вежливо сказал Мунпа. — Вам нравится в Китае?
— О! Да. Жить в таком большом городе, как Ланьду, где всегда много нового и есть на что посмотреть, гораздо приятнее, чем в палатке, где видишь только яков да баранов. И потом, господин Тенг так добр, так добр, — произнесла женщина с горячей признательностью в голосе. — Кроме того, он богат. Он дает мне все, что я ни пожелаю. Я не работаю, у меня есть служанка и двое слуг в доме, не считая тех, что работают в магазине господина Тенга, большом магазине. Господин Тенг — важный цонпа.
Глаза госпожи Тенг сверкали, она была в восторге. Она явно считала, что положение супруги господина Тенга не хуже жизни счастливых обитателей Рая Великого Блаженства.
— Великолепно! Великолепно! — согласился Мунпа. — Но как вы познакомились с господином Тенгом?
— Ужасно! Ужасно! Произошли страшные события. Цо Ньонпо — жуткий край, наводненный демонами. Я так рада, что оттуда уехала.
Мунпа не нравилось, что беседа принимает такой оборот. Ему тоже надоели демоны, и он отнюдь не жаждал, хотя бы косвенным образом, возобновлять с ними знакомство!
Однако бывшая пастушка с зачарованных безлюдных просторов продолжала щебетать; она была рада поговорить на своем родном диалекте с соотечественником, способном ее понять, о непостижимых для китайцев, даже для ее добрейшего мужа, событиях. Воспоминания теснились в ее голове, слова лились из уст потоком, и она не могла их удержать. Госпожа Тенг должна была выговориться. Она говорила и говорила.
Рассказ о девичьей жизни хозяйки в родительской палатке не вызвал у Мунпа интереса. Он знал о житье-бытье дрокпа из Цо Ньонпо, да и сам еще недавно так жил. В том, что юная девушка, которой не исполнилось пятнадцати лет, вышла замуж за старика, тоже не было ничего сверхъестественного. Мунпа слушал рассеянно.
— Я стала второй женой Калзанга, — рассказывала госпожа Тенг. — Его первая жена меня била… О! Как она меня лупила!.. Ее звали Церингма. А меня звали Пасангма.
Эти распространенные в Тибете имена ничего не говорили Мунпа,
— Старый Калзанг совсем не защищал меня, — продолжала госпожа Тенг, погрузившись в воспоминания. — У них с Церингмой не было детей, он хотел, чтобы я родила ему сына, и злился оттого, что мальчик все никак не рождался. Я бы никогда не смогла иметь от него детей.
Женщина сделала паузу, а затем сказала:
— А вот от господина Тенга я почти сразу же родила, и скоро у нас наверняка будет еще одни сын.
Госпожа Тенг ликовала с простодушным бесстыдством.
— Так вот, так вот… — продолжала она, — однажды вечером меня увидел Лобзанг… Я как раз отводила баранов в загоны возле стойбища. И тут… произошло это.
Мунпа навострил уши при имени Лобзанг, воскрешавшем былые воспоминания. Но в Тибете сотни Лобзангов. Поэтому молодой человек лишь качал головой с понимающим видом. Он прекрасно понимал, что именно произошло. Такое часто случается.
— Он пришел следующим вечером, потом еще раз вечером и предложил мне с ним убежать. Я, конечно, согласилась… Старый Калзанг мне опостылел, Церингма меня била… Лобзанг говорил, что скоро разбогатеет… К тому же он был красив.
— Как он выглядел? — спросил Мунпа.
Госпожа Тенг набросала примерный портрет своего возлюбленного. Высокий, но большинство дрокпа из Цинхая высокого роста. Широкоплечий, очень сильный: приметы, характерные для всех дрокпа. У всех дрокпа также карие глаза и черные волосы. Лобзанг, которого описывала его бывшая любовница, ничем не отличался от других местных мужчин.
— Нам следовало уехать куда-нибудь далеко, правда? И очень быстро. Нельзя было, чтобы нас отыскал Калзанг. Мы мчались галопом всю ночь. Я сидела позади Лобзанга… Его лошадь была выносливой… очень хорошая лошадь… О! Бедное животное!