чантангов происшествие неожиданно превратило благодушного деревенского увальня, каким всегда был Лобзанг, в этакого одержимого.
Девушка, повстречавшаяся пастуху как-то раз вечером, когда она возвращалась в загоны, расположенные рядом со стойбищем, вместе со стадом баранов, разожгла в парне внезапное и неудержимое пламя похоти.
Вкус женской плоти, которую Лобзанг познал в ходе отчасти добровольных, отчасти навязанных силой объятий, потряс его до глубины души.
Он стал возвращаться в те края, где обреталась пастушка Пасангма, и она с радостью встречала нежданного любовника, ниспосланного ей на безлюдных пастбищах богами-насмешниками. Что до Лобзанга, эти тайные короткие встречи не могли его удовлетворить, и благоразумие требовало, чтобы он от них отказался.
Пасангме едва минуло пятнадцать лет, но она уже была замужем.
Ее муж Калзанг был зажиточным дрокпа, владельцем многочисленного стада, довольно грубым и сварливым мужчиной пятидесяти лет.
Первая жена Калзанга Церингма оказалась бездетной; он был страшно этим раздосадован и возлагал на спутницу жизни ответственность за свое разочарование, не задумываясь о том, что, возможно, это его вина.
В подобных случаях тибетские обычаи позволяют мужу и даже обязывают его взять вторую жену. Калзанг воспользовался этим правом.
Ревнивой и властной Церингме пришлось смириться с таким решением, но она ловко сумела обратить взоры мука на одно бедное семейство, вынужденное согласиться выдать робкую девочку замуж за богатого старика за существенное вознаграждение[20]. Церингма надеялась таким образом подчинить себе младшую жену и превратить ее в служанку.
Этот план был приведен в исполнение. Сыграли скромную, безо всяких излишеств свадьбу, в соответствии с низким положением новобрачной, и, как только Пасангма переступила порог супружеской палатки, на нее была переложена самая тяжелая часть обязанностей, дотоле принадлежавших Церингме.
Калзанг ни во что не вмешивался. Ему было все равно. Девушка не вызывала у него никаких нежных чувств; он привел ее в дом лишь для того, чтобы она родила ему сына. Ловкость, с которой Церингма управляла делами мужа, придавала ей еще больше веса в его глазах.
Церингма ухитрялась выгодно продавать шерсть во время сезонной стрижки овец. Ей удавалось лучше, чем Калзангу, выторговывать наибольшую сумму за прокат вьючных животных для перевозки товаров.
Разве могла сравниться с этой толковой женщиной слабая и робкая девчонка, умевшая лишь ходить с опущенной головой да плакать? Поэтому Калзанг окончательно отдал Пасангму во власть старшей жены.
Бедная Пасангма, оказавшаяся между старым постылым мужем и Церингмой, бившей ее за малейшую оплошность, страдала, но не осмеливалась показывать свою печаль, так как хмурый вид неминуемо навлекал на нее новые упреки или побои.
И все же однажды она не смогла сдержаться и заявила, что вернется к родителям.
Церингма жестоко избила ее, а Калзанг, глядя на это, лишь посмеивался. Вскоре гнев бедняжки, осознавшей беспочвенность своей угрозы, сошел на «нет».
Отец Пасангмы умер, а мать жила вместе с тремя сыновьями и их женами. Никто из них не согласился бы принять беглянку или вернуть ее мужу полученные перед свадьбой деньги. Они были для этого слишком бедны.
Побег не принес бы молодой женщине ничего, кроме оскорблений и побоев, бесконечных побоев… А ее и без того уже столько били. Как же быть?.. Что делать?.. Бедняжка задавалась этим вопросом, потеряв всякую надежду.
И тут па горизонте появился Лобзанг.
После их второй встречи пастух вознамерился похитить юную любовницу. Во время третьей он предложил ей бежать с ним, и она с восторгом согласилась.
Восторг Лобзанга был не менее сильным, но он знал реальную жизнь лучше своей подружки. Куда же отправиться?.. Повсюду требовались деньги на пропитание…
Деньги были единственной загвоздкой. Остальное казалось сущей ерундой.
У Лобзанга были друзья в одном племени, члены которого плохо ладили с дронпа племени Калзанга.
После вторжения отар последних на пастбища первых произошла стычка, и кое-кто был ранен. Если бы Лобзанг увез Пасангму в те края, его явно не стали бы преследовать, по крайней мере, за пределами чашпапгов; он мог бы добраться до границы Китая или Тибета[21].
Но деньги?.. Где взять деньги?
Лобзанг жил вместе со своими родными, и его личное имущество состояло из копя с седлом, сабли в красивых, по недорогих ножнах, двух чупа из овчины, еще одного наряда из памбу и красной суконной фуфайки. Не считая лошади, необходимой для поездки, за все остальное нельзя было выручить достаточно денег на пропитание в ожидании… В ожидании чего?.. А что, если наняться слугой к какому-нибудь заезжему купцу со стадом вьючных животных, если подвернется подходящий случай? Но когда?.. Так или иначе без денег было не обойтись, и все, на что Лобзанг мог рассчитывать, это увезти под тем или иным предлогом в больших мешках, привязанных к седлу, съестные припасы, которых хватило бы на несколько педель пути.
Между тем влюбленный велел Пасангме быть наготове и ждать его возвращения. Он обещал приехать за пей однажды вечером… рано или поздно, неизвестно когда, но он должен был непременно вернуться.
Пасангма ждала его каждый вечер в излучине долины, где паслись бараны.
Пребывание на безлюдных высокогорных пастбищах северного Тибета, где легко возникают галлюцинации, опасно для человека с чувствами, воспламененными страстью. Ветер нашептывал Лобзангу, поглощенному своими переживаниями, странные советы; ему то и дело мерещились тихие, навязчивые и ласковые голоса.
«Не горюй, — говорили они, — твоему горю можно помочь, и это средство у тебя под рукой.
Это драгоценность, принадлежащая Гьялва Одзэру… Зачем она ему?..
Бирюза так давно покинула дворец нагов, и гомчены так давно прибегают к ней, чтобы творить чудеса, что она, вероятно, уже утратила свою волшебную силу, но тем не менее остается бесценным сокровищем.
В Китае есть могущественные правители, собравшие несметные богатства; разве они постоят за ценой, чтобы приобрести столь редкий драгоценный камень?..
В Китае также можно встретить крупных купцов, посещающих Индию и Монголию. Они также не отказались бы купить бирюзу, уверенные в том, что перепродадут ее с большой выгодой.
Ты же слышал: каждый день, на рассвете и на закате Гьялва Одзэр столь глубоко погружается на несколько часов в медитацию, что становится невосприимчивым к любым прикосновениям.
Он даже не почувствует, если у него заберут ковчежец с бирюзой… Стоит лишь перерезать шнурок, на котором тот висит у него шее… Что тут плохого?..
Если Гьялва Одзэр такой великий дубтхоб, как утверждают, он вызовет какого-нибудь нага и заставит его принести другую волшебную бирюзу… Если это ему не под силу, чего тебе опасаться? Отшельник не посмеет признаться, что у пего похитили талисман, доставшийся ему в наследство от предшественников…»
Ветер продолжал втихомолку напевать свою песню, а высокие травы, безвольно гнувшиеся от его порывов, казалось, слушали, одобряюще кивая в знак согласия.
«Решайся, Лобзанг! Пасангма высматривает тебя в излучине долины, не заставляй ее ждать».
Лобзангу также чудились разные картины в дымке тумана, клубившегося над болотами.
Он видел себя купцом, накупившим товаров па деньги, вырученные от продажи бирюзы… Оп торговал и мало-помалу становился богатым… И вот уже где-то в Китае или в Тибете некий богатый торговец, он, Лобзанг, собственной персоной, наслаждался жизнью в красивом доме, ломящемся от товаров (рулонов драпа и шелка, ковров, мехов, тюков с шерстью и многих других вещей), и где каждый вечер оп встречался на своем с Пасангмой, девушкой с горячим телом, которое так приятно ласкать.
Ветер продолжал нежно увещевать его, и в зыбкой пелене тумана все явственнее вырисовывались очертания пленительных видений.
Лобзанг, наконец, решился.
Притаившись поблизости от скита, любовник Пасангмы видел, что Мунпа Дэсонг как обычно отправился собирать съестную дань по окрестным стойбищам; он знал, что этот поход занимает три-четыре дня и, стало быть, полагал, что у него вдоволь времени для того, чтобы спокойно, без неразумной спешки привести свой план в исполнение.
Лобзанг не собирался убивать отшельника. Он содрогнулся бы от ужаса при подобной мысли.
Предстояло лишь незаметно похитить предмет, в общем-то ненужный его нынешнему владельцу. Пастух был уверен, что в тот же вечер осуществит свой замысел.
Однако вскоре после ухода Мунпа пожаловали трое пастухов, Они пришли навестить Одзэра и, по всей видимости, поговорить с ним о каком-то важном для них деле. Посетители обосновались у подножия тропы, ведущей в скит, приготовили жидкую лапшу и отнесли несколько котелков отшельнику. Они провели там три для, то поднимаясь в пещеру Одзэра для долгих бесед, то снова спускаясь на место своей стоянки, болтали, пили чай с маслом и крепким пивом, поздно ложились и просыпались до рассвета.
Лобзанг испытывал невыносимые муки. Он не мог ничего предпринять до ухода этих докучливых посетителей, а вскоре должен был вернуться Мунпа. Кроме того, визит пастухов, нарушивший привычный распорядок дня Одзэра, мог повлечь за собой изменения в часах его ежедневных медитаций или ослабить силу его мысленной концентрации…
Время шло, и снедавшее Лобзанга нетерпение становилось все более мучительным.
Наконец во второй половине третьего дня пастухи ушли. Медлить больше было нельзя, следовало рискнуть в тот же вечер.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда вероломный ученик толкнул дверь в скит Одзэра. У порога он простерся ниц.
То была полезная мера предосторожности, чтобы убедиться в степени отрешенности гомчена. Если бы тот заметил, что кто-то пришел, то заговорил бы с гостем либо приказал бы ему жестом остаться или уйти.