о дальше, подгоняло беглеца. Видение, оставленное им в прошлом: труп Одзэра, застывший на сиденье для медитации, день ото дня становилось все более четким, оживая не только в его памяти, но и возникая перед глазами во вполне реальном зримом облике. Кривляющиеся бесы теперь постоянно скакали вокруг него.
Он должен был срочно избавиться от волшебной бирюзы, не только, чтобы раздобыть денег, в которых нуждался, но и чтобы освободиться от наваждения, источником которых, без сомнения, было сокровище.
Лобзанг до сих пор не осмеливался открыть ковчежец, чтобы взглянуть па бирюзу, якобы вставленную в оправу в виде золотого лотоса. Он чувствовал себя слишком одиноким рядом с этим камнем… Позже, когда он добрался бы до какого-нибудь города и оказался бы среди людей, в толпе, магическая сила бирюзы из сокровищницы нагов уже не была бы сталь опасной.
Итак, Лобзанг решил подождать, прежде чем избавляться от сокровища, хотя день ото дня оно причиняло ему все больше страданий. Камень жег ему грудь; он чувствовал, как когти, выпущенные из ковчежца, вонзаются в его тело. От боли у несчастного вырывались хриплые крики, и он бормотал нечто невразумительное. Пасангма пугалась, и любовь, которую она испытывала к пастуху, постепенно превращалась в страх.
В течение нескольких дней беглецы брели куда глаза глядят. Молчаливый и угрюмый Лобзанг ничего не говорил любовнице о терзавших его тревогах, и это блуждание среди безлюдных просторов вдали от проезжих дорог уже начинало вызывать у нее опасения. Теперь они находились далеко от стойбищ, где их знали. Для чего надо было так тщательно прятаться и куда могла завести их дорога, по которой они следовали? Лобзанг объяснил Пасангме, почему им нельзя ехать в Сипин, и назвал местом назначения Дарцедо, но теперь он больше не упоминал о Дарцедо; хотя его спутница не представляла себе, как туда добраться, она смутно чувствовала неуверенность в действиях Лобзанга. Куда он ее вез?.. Знал ли он сам, куда направлялся?..
Как-то вечером молодая женщина рискнула спросить его об этом. Мрачный Лобзанг, молча попивавший чай, сидя у небольшого походного костра, вздрогнул при вопросе своей подруги. С его губ невольно сорвался ответ:
— Мы идем в Непал.
Непал: Бал-юл[28]. Он знал, что существует такая страна. Люди отправлялись туда в паломничество, чтобы поклониться великим чортэнам, обозначающим расположение мест, ставших священными благодаря событиям, изложенным в житиях Будды и его учеников. Лобзанг слышал обо всем этом, а также о больших городах, которые видели паломники в Непале. Но где именно находился Непал? По слухам, очень далеко, неподалеку от Ган-Римпоче[29].
Когда Лобзанг похищал Пасангму, у него и в мыслях не было везти ее в Непал. Это название пришло ему на ум неизвестно почему, но после того, как он произнес его, оно породило в воспаленном мозгу беглеца множество идей.
Непал?.. Почему бы и нет?.. Это было далеко… Тем лучше. Чем дальше он окажется, тем больше будет в безопасности. Лобзанг думал вовсе не о муже беглой жены, когда беспокоился о своей безопасности. Он почти позабыл о Калзанге и возможном преследовании его слуг, способных отнять у пего Пасангму, нещадно избить его самого, забрать лошадь и то немногое, что у него было. Лобзанг боялся другого человека, не выходившего у него из головы: Гьялва Одзэра, застывшего на сиденье для медитации. Убийце было не суждено убежать достаточно далеко от него.
Да и мог ли он когда-нибудь избавиться от гомчена?. Разве тот уже не догнал его, последовав за ним после бегства из скита? Разве не ощущал он постоянного присутствия отшельника рядом с собой? Если Гьялва Одзэр и откладывал свою месть, то он наверняка замышлял какое-то страшное неслыханное наказание, превосходившее по ужасу все то, что он, беглый преступник, мог вообразить.
Когда же этот неуловимый чародей, бродивший возле Лобзанга, собирался нанести удар? Не находил ли он удовольствие в том, чтобы держать свою жертву в страхе, в напряженном ожидании того, чего, она знала, не миновать, но не могла предположить, в какую форму это должно вылиться? Не мучительная ли тревога пастуха вызывала злобные насмешки окружавших его демонов?
Лобзанг очень отчетливо слышал смех и шушуканье враждебных духов, наблюдавших за ним и обсуждавших между собой смятение, в котором он пребывал, а также различал долетавшие до него вместе с ветром угрожающие и невыносимо издевательские слова.
Чтобы этого не слышать, пастух внезапно бросался на свою спутницу и грубо, неистово овладевал ею… Тотчас же у самого его уха раздавался пронзительный смех; ему вторили сотни других голосов, сливавшихся в оглушительную какофонию, отголоски которой разносились над пустынными плоскогорьями вплоть до самых отдаленных уголков. Лобзанг вскакивал с хриплым криком, отталкивал любовницу и бежал прочь; он падал па землю где-то поодаль, прятал голову в густом мехе своей одежды, тщетно закрывая глаза и затыкая уши, чтобы избавиться от этого кошмара наяву.
Беглецы продолжали брести наугад. Время шло: много-много дней. Их переходы становились все более короткими; нередко Лобзанг останавливался в середине дня и целый день лежал на земле, притворяясь спящим.
Пасангма больше не осмеливалась расспрашивать его о цели их странного путешествия. Обильный запас взятой с собой провизии был на исходе, и влюбленные стали ограничивать себя в еде. В конце концов Лобзанг вознамерился посылать свою спутницу на обособленно стоящие фермы, чтобы она обменивала там свои серебряные кольца на цампу. Эти несколько колец, единственные напоминания о жалкой щедрости супруга Пасангмы, составляли все ее богатство. Женщине ужасно не хотелось с ними расставаться, но надо было что-то есть, пока они не окажутся там, где, как сказал Лобзанг, им предстояло разбогатеть. Где находилось это там?.. В Непале?.. Сколько еще времени им могло понадобиться, чтобы туда добраться?
Из трех колец у Пасангмы вскоре осталось только одно. Однажды вечером она посетовала на это Лобзангу. Тот ничего не ответил, но двумя днями позже, заметив вдали несколько домов, грубо приказал своей спутнице идти туда, чтобы продать последнее кольцо. Сам он не желал показываться на глаза — прежде всего ему предложили бы продать свою лошадь за бесценок, пользуясь его бедственным положением. Лобзанг также не решался показывать большие кожаные мешки, привязанные к седлу, или само седло. Эти вещи навели бы любого па мысль о наличии коня, и здешние пастухи или фермеры могли последовать за одиноким всадником, чтобы бесплатно завладеть его скакуном. Лобзанг хорошо знал местные нравы; возможно, он и сам когда-то этим грешил… он либо его родные. Пасангма с тощим узелком на спине, выдававшая себя за бедную странницу, не подвергалась таким опасностям. По Тибету бродят столько подобных женщин, что на них не обращают никакого внимания.
Когда запасы еды окончательно иссякли, Пасангма робко предложила Лобзангу продать ковчежец, который он носил па шее, при первом же подходящем случае. Молодая женщина ни разу не видела этот предмет, зашитый в кусок красного сукна, но почувствовала его твердость, когда любовник прижимал ее к себе на первых порах их любовной страсти. Большинство тибетцев носят в пути на своем теле подобные ковчежцы с изображением какого-нибудь божества или защитными заклинаниями. Если ковчежец Лобзанга сделан из серебра, то он мог получить за него хорошую цепу, а значит, купить много еды, которой им хватило бы до конца пути.
Однако, стоило ей лишь заговорить об этом, как Лобзанг пришел в такую ярость, что она больше не отваживалась давать ему подобный совет.
В глубине души Пасангма, нисколько не жалевшая о том, что рассталась со своим старым постылым мужем, стала полагать, что ничего не выиграла, последовав за Лобзангом, вечно погруженным в мрачные раздумья либо подверженным приступам жестокой ярости. Она чувствовала, что больше не любит своего друга, и даже сомневалась, что когда-либо его любила, видя прежде всего в нем своего спасителя, избавившего ее от невыносимого рабства…
Пасангма решила вызвать жалость тех, кому предложила купить последнее кольцо, и попросить у этих людей убежища. Она открыла было рот, чтобы заговорить, по слова застряли у нее в горле. Молодой женщине пришлось бы отвечать на вопросы о том, откуда она родом, из какой семьи. Она не могла признаться в том, что убежала от мужа и, главное, опасалась реакции Лобзанга; этот странный человек, размахивавший руками и кричавший по ночам, был способен ее убить. Может, он успокоится после прибытия в Непал, так как уверял ее в начале пути, что ему суждено там разбогатеть? Как и в доме Калзанга, Пасангме оставалось лишь смириться и ждать. Она ждала, пытаясь заставить себя смириться, но ее тело властно заявляло о своих потребностях. Беглецы голодали уже три дня. Между тем они дважды видели вдали скопления палаток, однако Лобзанг наотрез отказывался туда идти. Ему нечего было продать, за исключением того, чего он вовсе не желал продавать: своего коня.
Откормленное хорошо отдохнувшее животное (в это время года было много травы) пребывало в превосходной форме и могло мчаться во весь опор и далеко увезти всадника. Когда Лобзанг смотрел, как лошадь пасется во время их частых привалов, ему в голову закрадывались недобрые мысли: вскочить в седло и умчаться прочь, бросив Пасангму.
Ради нее он украл бирюзу и был вынужден убить Одзэра; однако эти доводы были не в состоянии пробудить в Лобзанге прежнюю страсть, которую он испытывал к Пасангме, и на смену неистовому желанию отнюдь не пришла трогательная нежность.
Напротив, в сердце пастуха зрела досада, готовая перерасти в ненависть к своей спутнице. Он легко, без сожалений бросил бы Пасангму, так как чувствовал, что последствия голодания дают о себе знать, и понимал, что это не может продолжаться бесконечно. Сколь быстро ни скакал бы его могучий конь, понадобилось бы время, много времени, чтобы добраться до места, где можно попробовать продать бирюзу. Сколько дней или недель? Как-то раз наобум, не подумав, Лобзанг назвал Непал. Наверное, он был бы там в большей безопасности, чем в Сипине или Дарцедо, гораздо меньше подвергаясь риску встретить кого-либо из знакомых; что касается его личности и цели путешествия, было бы нетрудно сочинить любую небылицу. Но удалось ли бы ему быстро продать бирюзу в Непале?.. причем продать очень дорого? Подобные сделки совершаются только в городах и, судя по тому, что рассказывали паломники, вернувшиеся из Непала, города в этой стране находятся далеко от границы. Да и где находилась сама граница? Лобзанг даже не знал туда пути. С тех нор как беглец блуждал вдали от проезжих дорог в совершенно незнакомой местности, он совсем потерял чувство ориентации.