Мне хочется идти на два шага впереди него, куда бы он ни пошел, бульдозером утюжа ему дорогу, чтобы была чуть менее ухабистой. Если бы он ночевал на своих объектах и был бы моим, я ночевала бы вместе с ним в палатке. Всю ночь, каждую ночь, под свист ветра и стук дождя. И я никогда не позволила бы другой женщине сидеть к нему так близко, как сижу сейчас я. Меган вообще в своем уме, если позволяет такому мужчине разгуливать без присмотра?
На месте Меган я отметелила бы меня за то, что позволила себе сидеть к нему так близко, что чувствую запах его кожи. Он пахнет, как желания, которые загадываешь, задувая свечки на именинном торте. Никогда в жизни я не испытывала даже намека на собственнический инстинкт по отношению ни к одному другому мужчине, но Том Валеска? Это чувство мне приходится усилием воли удерживать внутри себя, крепко взнуздав, потому что у меня нет на него никаких прав.
Может, он не единственный пес-оборотень в наших краях.
Видимо, все эти мысли в какой-то степени отражаются у меня на лице, потому что Том моргает и сглатывает. Он пытается игнорировать то невысказанное, что висит в воздухе между нами. Это потому, что он хороший парень. Мой мозг хочет, чтобы он и дальше продолжал им оставаться. Но вот мое тело хочет, чтобы он подхватил меня на руки и впечатал в стену. В подоконник. В пол. В кровать.
Надо спасать ситуацию.
– Ой, вот только не надо. Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. А теперь колись давай, что за секрет?
– Это будет не лучшая идея, поверь мне, – произносит он осторожно.
Но зрачки выдают его. Они черные и огромные, как у наркомана, и я вижу, что ему до смерти хочется мне рассказать. Зачем иначе он оставил крохотную лазейку, в которую я могу пробраться? Мог бы ведь просто сказать «нет».
Признание так и рвется у него с языка. Надо только подтолкнуть его. Интересно, получится ли у меня быть убедительной?
– Это про дом?
Том, как загипнотизированный, качает головой. О, эти его карие глаза! Обожаю их. В утреннем свете они как клад. Золото, пески, гробницы, монеты, сокровища. Египетские пирамиды, вечная жизнь. Позолоченные саркофаги. Утварь Клеопатры.
– Тогда, может, про Джейми?
Том вновь отрицательно качает головой. Я пускаю в ход весь свой дар убеждения:
– Ты можешь все мне рассказать.
Он, судя по всему, спохватывается, и его лоб прорезает вертикальная морщинка.
– Все, прекращай давай.
– Что прекращать?
– То, что сказал Джейми. Пытаться строить мне глазки с целью чего-то от меня добиться. – В его голосе звучит отвращение. – Знаешь, тебе надо было продолжать дело Лоретты.
Если у меня время от времени получается загипнотизировать его, то Джейми способен заставить его пройти по горячим углям. Этот дом – легкая добыча в руках моей тиранической генетической копии и человека, который всегда добросовестно следовал указаниям сверху и ни разу за всю свою карьеру не позволил себе ни единого шага в сторону.
– А ты прекращай разводить тайны мадридского двора. Я намерена участвовать в ремонте.
И как только я произношу эти слова вслух, внутри меня что-то щелкает.
Мне следовало бы отбрить так Джейми. Трусливое чувство вины разом исчезает, точно выдавленный прыщ. Я прослежу, чтобы воля Лоретты относительно дальнейшей судьбы дома была исполнена, и защищу его от тех, кто не в состоянии оценить магию, которая живет в Maison de Destin.
– У меня такое чувство, что если у меня и есть шанс вернуть себе расположение Джейми, то исключительно через кровь, пот и слезы. Я твердо намерена реабилитироваться в его глазах.
– Лично от тебя проливать кровь, пот и слезы никто не требует, – произносит Том задумчиво. – Единственное, что от тебя нужно, – это твое присутствие при моих разговорах с Джейми, чтобы мы могли быстро принять все необходимые решения. Ты не можешь временно пожить у Трули?
– Ну уж нет. Я работаю и буду жить тут в палатке, как ты. Я теперь член твоей бригады.
Мои слова вызывают у него улыбку, но она быстро гаснет.
– Прости, но нет.
– Но почему? Разве тебе не нужны бесплатные рабочие руки?
– В твоем присутствии я не могу сосредоточиться, – абсолютно честно отвечает он, и в животе у меня екает. – Но это твой дом, так что я не могу тебе запретить. Можешь помогать в каких-нибудь легких работах. Например, красить новый забор.
– Нет уж. Девчачью работу я делать не буду. Мне, пожалуйста, что-нибудь с инструментами.
– Чтобы не вздумала таскать ничего тяжелого, никаких грязных работ, никаких лестниц, никаких электрических… – Том останавливает себя.
Судя по всему, он уверен, что я первым же делом засуну пальцы в розетку. Он озабоченно хмурится:
– Моя страховка этого не покроет. Для меня это будет только лишняя головная боль.
Мой рот непроизвольно раскрывается, в груди, точно трещина в тектонической плите, разверзается бездна. В ушах звенит. Я – головная боль.
– Я не то хотел сказать. – Том явно в ужасе. – Дарси, я неправильно выразился.
– Да ничего страшного. Это же правда. Творите с домом что хотите. Можно подумать, мне есть до этого какое-то дело. Все равно его продадут какому-нибудь богатенькому клону Джейми. Так что какая разница?
Удивительно, что я вообще еще в состоянии говорить. С трудом поднимаюсь на ноги и едва не переворачиваю кофейный столик.
– Тебе есть дело, – возражает он, устремляясь за мной.
Я торопливо скрываюсь в ванной и запираю дверь на защелку.
– И еще какое дело, – доносится из-за двери. – Я не намерен делать с домом ничего, что тебя расстроит.
– Мне нет никакого дела. К тому моменту, когда ты будешь открывать банку с краской, я буду уже примерно в десяти миллионах миль отсюда. Делай, что скажет Джейми, и никакой головной боли.
Пора собрать все эти чувства в кучку, точно разлетевшиеся в разные стороны листки бумаги. Сложить их в стопочку. И отправить в шредер.
– Прости меня, пожалуйста.
Пора смываться, пока я не сотворила что-нибудь непоправимое.
– Пожалуйста, открой дверь, – просит Том и снова стучит. Неужели у него совсем нет никакого чувства самосохранения? – Я совершенно не то имел в виду. Разумеется, никакая ты не головная боль.
– Ты никогда не врешь.
– Еще как вру. Каждый день.
Я смотрю на себя в старое мутное зеркало. Господи, ну и вид! Под глазами лиловые круги. На щеках пылают безобразные красные пятна. Я внимательнейшим образом разглядывала Меган на каждой рождественской вечеринке, на которую приезжала к родителям. Говорю вам, у нее на коже даже пор нет.
– Уходи, – прошу я, потому что знаю, что он все еще за дверью.
Но сюда ему не войти. Я стягиваю с себя одежду и смотрю на свое нескладное тело с чересчур большими суставами и жирком на животе. Пирсинг в соске выглядит так, будто это часть карнавального костюма.
– Я могу снять дверь с петель, – произносит Том дружелюбным голосом.
И я вспоминаю, как прошлой ночью лежала на полу под этой самой дверью, точно побитая собака.
– Валяй, если не боишься получить психотравму на всю жизнь. Я стою в душе.
– Не забивайся обратно в свою раковину. Нет ничего страшного в том, что тебя волнует судьба дома. И я хочу услышать, как ты представляешь себе его окончательный вид. Дарси, – произносит он из-за двери совершенно другим голосом, – пожалуйста, оденься, чтобы я мог обнять тебя и попросить у тебя прощения.
– Ты же слышал, что тебе сказал твой начальник. Ремонт в современном стиле.
Отражаясь от кафельных стен, мой голос звучит еще безжалостнее. Я дергаю вентиль душа, и он принимается плеваться и шипеть. Потом я стою под струями воды и плачу, а вода смывает мои слезы. Идеальное преступление.
Я стою точно на том же месте, где только вчера стоял обнаженным Том Валеска.
Я не намерена больше думать о подобных вещах.
Глава 7
После обеда приезжает электрик, входит в дом и щелкает выключателем у входной двери. Раздается треск, свет гаснет и включается вновь. Чертыхнувшись, электрик отдергивает руку. Дом сегодня явно не в настроении. Ему хочется кого-нибудь обидеть.
На кружке красуется надпись «СВОЛОЧЬ № 1». Из нее выйдет отличный подарок ко дню рождения Джейми. Если мы с ним к тому времени помиримся.
Я щелкаю затвором камеры, слегка поворачиваю кружку на белом поворотном столике, делаю еще один кадр, потом принимаюсь за круговую съемку для создания объемного вращающегося изображения. После этого сливаю фотографии на компьютер и присваиваю им серийные номера. Делаю пометку в своем чек-листе. Если я перепутаю, где какая кружка, то сойду с ума. Это медленная, нудная, скрупулезная работа.
Если я буду думать о том, что в двадцать лет выиграла Росбурговскую премию в жанре фотопортрета, у меня дрогнет рука, и тогда вся фотосессия насмарку. Ну вот зачем Том напомнил мне об этом? Я почти оставила это воспоминание под кроватью у Джейми, вместе с напечатанной на холсте фотографией.
– «Сволочь номер один». Может, взять ее себе? – задумчиво говорю я Патти, которая крепко спит на диванной подушке. – Это же прямо про меня.
Я беру кружку в руки и украдкой бросаю в окно взгляд на Тома: он, весь такой ладный в своей ловко сидящей одежде, с деловым видом обсуждает что-то с расхлябанного вида рабочим, указывая на крышу, и тот согласно кивает.
До чего же быстро я потеряла голову. Если бы у меня был мой телефон, я бы посмотрела на фотографию помолвочного кольца Меган, чтобы прийти в чувство. Я закрываю глаза и воскрешаю его в памяти: огранка кушон, льдистая россыпь искр. Кажется, стоит Меган только нажать потайную кнопку сбоку – и выскочит белый световой меч.
Я бы себе такое не хотела. Я бы хотела что-то в стиле кольца Лоретты: черный сапфир. Нет, не так: я хотела бы кольцо Лоретты, точка. То, что она в своем завещании оставила его Джейми, для меня совершенно необъяснимо. Она знала, что я люблю это кольцо. Она неоднократно давала мне поносить его на несколько недель со словами: «О, красота какая, до чего же тебе идет». Может, таким образом Лоретта решила за что-то меня наказать?