ой, вечно я ляпаю не подумав.
– Я решил, что безопаснее будет соврать, – говорит Том.
Меня окатывает волной малинового жара, которая поднимается по телу и шее и заливает лицо до самых корней волос. Кажется, даже мой скелет готов раствориться от унижения.
– Безопаснее. – Мой голос доносится откуда-то издалека. – Безопаснее?
Мои родители, наверное, поняли бы причины, которые толкнули Тома на эту маленькую невинную ложь; Джейми-то точно их понимает.
– Мне нужно сконцентрироваться на доме, – рассудительным тоном произносит он. – Я никогда еще не занимался всем в одиночку. – Кожа его блестит от испарины; он до сих пор до конца не отдышался. – Я знаю тебя практически с пеленок. Ты сестра Джейми. Я обещал твоим родителям приглядывать за тобой.
И тут я все понимаю. Главное в жизни – это вовремя найти буфер.
Меган была буфером, потому что было ясно как божий день, что стоит только ей выйти из игры, как я тут же на него брошусь. Господи, я и минуты даже не продержалась! Ну что я за неудачница! Для хронической лгуньи я слишком часто лажаю в ответственные моменты.
Он впервые работает на себя самого и не хочет, чтобы я вешалась ему на шею. Я его клиентка. Сестра его лучшего друга. Дочь мистера и миссис Барретт с больным сердцем, о которой он поклялся заботиться. Головная боль и обуза.
Я – громящая кухни психопатка, которая намерена сорвать с него одежду и зацеловать до смерти. И я должна взять себя в руки.
– Ну да, – выдавливаю я из себя смешок и киваю. – Логично. Вообще-то, это, наверное, даже разумно.
Каким-то образом на дрожащих ногах я дохожу до входной двери, и в дом врывается прохладный вечерний воздух. Где тут ближайший океан? Я намерена попросить убежища в Атлантиде.
– Будь другом, когда мы с тобой в следующий раз увидимся, сделай вид, что ничего не было. Не хочу чувствовать себя последней идиоткой. Но знаешь что? Я думала, у тебя хватит пороху.
Я заезжаю в винный магазин, покупаю какой-то сладкой дешевой дряни, потом еду к Трули. Она открывает дверь и по-совиному моргает в темноту.
– Мне нужно немного отлежаться у тебя на диване, – говорю я, скидывая ботинки. – Я только что сделала непростительную глупость.
– Не вопрос, – без колебания отвечает она.
Вот что значит настоящая подруга. Мы отлеживались друг у друга на диванах со времен старших классов. Я буду лежать у нее на диване до самой смерти.
Однако, как выясняется, диван уже занят. На нем грудой навалены трусы. Трули, похоже, едва заметила мое появление: она немедленно возвращается за швейную машинку, ярко освещенную торшером, и стрекот машинки возобновляется.
Трули Николсон – королева культового инди-бренда нижнего белья под названием «Ё-Бельё». Критическим взглядом я смотрю на ее согнутую спину:
– Заканчивай давай. Думаю, на сегодня ты уже достаточно потрудилась.
Сомневаюсь, что она хоть что-то ела сегодня, а может, и вообще на этой неделе, чтобы не испачкать жиром пальцы. Крошки, пятна и капли – ее смертельные враги.
– Трули, мне нужно рассказать тебе о том, какую безумную глупость я только что сделала.
Тыр-тыр-тыр. Швейная машинка делает двухдюймовую строчку крохотных стежков. Затем слышится щелчок, и вновь начинается тыр-тыр-тыр.
Трули, как робот, приподнимает лапку машинки, разворачивает заготовку, опускает лапку обратно. Тыр-тыр-тыр. Взгляд у нее остекленевший. Я совершенно уверена, что она уже забыла о моем присутствии. Дожидаюсь, когда она заканчивает строчить, и выключаю лампу у нее над головой.
Ужасное заклятие развеивается. Трули роняет голову на руки, а я тем временем отыскиваю в холодильнике шоколадное молоко, у которого еще не истек срок годности. Смахнув с почти нового кресла гору грязной одежды, я усаживаю ее туда и сую соломинку прямо ей в рот.
– Перебор с драмой, – шепчет она хрипло, и ее бледно-зеленые глаза с трудом фокусируются на мне.
В один присест она осушает целый стакан. Сейчас ее руки ей не помощники.
Волосы Трули, выкрашенные в клубничный блонд, потускнели и теперь цветом напоминают скорее солому, а щеки с ямочками бледны. Она иронически зовет себя плюш-сайз. У нее впечатляющий бюст и попка в форме сердечка. Все линии в ее фигуре изгибаются, как будто ее нарисовали одним росчерком розового пера для каллиграфии. Жаль, что все так, как есть, а не то я женилась бы на ней. Я уже заранее ненавижу того, кого она выберет.
Хотя, конечно, ни один человек в здравом уме на такое не подписался бы. Я ненормальная.
Смотрю на готовые трусы. По десять штук в стопке. Принимаюсь подсчитывать. Их там пар триста, никак не меньше. А то и больше.
– Сколько ты просидела за машинкой?
– Сколько сейчас времени? А день какой?
Она не шутит.
– Вечер вторника.
Я отставляю стакан в сторону и, взяв ее холодную руку в свои, осторожно пытаюсь распрямить сведенные судорогой пальцы. Трули прикрывает глаза. Сухожилия твердые, как проволока. Я начинаю их растирать. Похоже, она уже даже ничего не чувствует.
– Ты себя так загонишь.
– Мой веб-сайт заглючил и удвоил заказ. На… двести… пятьдесят… пар. Я рыдала больше часа. – Тон у нее отстраненный. – Пятьсот пар в общей сложности.
Джейми в моей голове пытается прикинуть, сколько это будет в деньгах. В математике, конечно, я не слишком сильна, но много.
– Надо было просто отменить транзакцию.
– Я… не могла. Люди были бы расстроены.
Она забирает у меня руку и протягивает вторую. Пальцы на ней скрючены, и на этот раз, когда я пытаюсь их разогнуть, она вскрикивает от боли.
– Ой-ой-ой.
– Ты никому ничего не должна. Много тебе радости будет от этих денег, если твои руки превратятся в клешни? Туннельный синдром не шуточки.
Меня очень подмывает спросить, ходила ли она к врачу, но я сама терпеть не могу, когда мне задают подобный вопрос, поэтому прикусываю язык и снова отправляюсь на кухню. Ее холодильник – практически родной брат моего. Отыскиваю в морозилке хлеб и сую несколько ломтиков в тостер.
– Разобраться бы с этими заказами… – доносится до меня из комнаты ее сонный голос. – Ну ничего, я отошью эту партию и отправлю покупателю, и тогда…
– И тогда ты придумаешь какое-нибудь очередное ругательство или нецензурщину, и весь процесс начнется заново.
Трусы, лежащие на диване, с высокой талией, из органического хлопка, с плотными бесшовными краями и прочной неубиваемой ластовицей. Такие трусы никакая задница не зажует. На каждых сзади принт с каким-нибудь изощренным ругательством или нецензурным выражением. На тех, что сейчас на мне, на заднице красуется слово «Придурок» в стиле граффити.
Пока поджаривается тост, я просматриваю новую партию. Они красные в темно-синюю полоску. Практически бельевой вариант матроски. Только с надписью «Плесень водоплавающая». Несколько недель назад я фотографировала опытный образец.
– Мне нужны такие, – говорю я. – Мне кажется, или на них чего-то не хватает?
Трули протяжно стонет:
– Маленьких якорьков. Ну почему я решила украсить их якорьками?
– Потому что на тебя нашел такой каприз. Красивым девушкам положено капризничать.
– Ну, в результате моего каприза к этим трусам придется пришивать пятьсот миниатюрных якорей. Будь другом, выручай. – Она кивает на небольшой сверток.
– Не вопрос.
Мне не впервой пришивать к трусам всякие мелкие штучки, утюжить и упаковывать их. Как и таскать ящики с готовым бельем на почту. На мгновение масштаб предстоящей работы ошеломляет меня, но я быстро беру себя в руки. Трули еще хуже. И потом, мне нужно отвлечься от того, что я только что сделала.
Пустила под откос хрупкую дружбу с человеком, который совершенно этого не заслуживал.
Поработать руками – это именно то, что мне сейчас нужно. Что-то, требующее от меня полной сосредоточенности. Все, что будет сделано не идеально, рискует быть отправлено в брак. Я оцениваю цвет ткани, отмеряю точную середину резинки, вдеваю нитку в иголку и пришиваю якорь, делая пять не слишком тугих стежков. Маленький аккуратный узелок, отрезать нитку, следующий. Осталось всего четыреста девяносто девять. Я показываю свою работу Трули, и она молча кивает. На экранчике ее телефона всплывают все новые и новые текстовые сообщения.
– Кто это?
– Мой тайный воображаемый любовник, – тянет она, пряча телефон в задний карман.
Она могла бы завести себе настоящего любовника, если бы захотела. Я наблюдаю за выражением ее лица и прихожу к выводу, что у моей подруги появился секрет. Его выдают невольно вздрагивающие кончики губ и огонек в глазах. Моя Трули на кого-то запала.
– Ладно, храни пока свой секрет. Все равно в конце концов выболтаешь.
– Конечно выболтаю. Тебе сложно врать.
Она вторая, кто сказал мне это за сегодняшний вечер. Я прилежно шью, изо всех сил стараясь не замечать мою призывно поблескивающую бутылку вина.
– Холли, я дам тебе телефон одной девочки, с которой работаю. Думаю, она отлично с этим справится. Кажется, пора тебе найти более усердного падавана, чем я. – Начинаю все сначала: пять стежков, узелок, отрезать нитку. – И я собираюсь обзавестись новым телефоном. В следующий раз зови меня.
– Прости. Я просто психанула и начала шить. – Голос у Трули сонный.
– Если твой сайт опять заглючит и удвоит заказ, я напишу письмо и отменю заказы. Я буду твоим безликим и бездушным менеджером. Переживут они как-нибудь свое расстройство, ничего им не сделается.
– Вообще-то, мне сейчас не помешают лишние деньги, – говорит Трули. Это очень на нее не похоже. – Если я хочу расширяться, мне придется брать кредит. Так мой счет будет выглядеть солиднее.
Мы долгое время сидим молча. Глаза у Трули закрыты. Я беру из пакета новый якорь.
– Том приехал. Будем начинать ремонт.
– Значит, ты опять уезжаешь, да? – Уголки губ Трули ползут вниз.
– Нет, задержусь на время ремонта. Намерена принять в нем участие. – Я преувеличенно тяжело вздыхаю, чтобы она не поняла, что я собираюсь говорить серьезно. – Должна же я как-то извиниться перед Джейми за то, что разбила его финансовое сердце. И потом, я хочу проследить, чтобы дом получился таким, как мне нравится.