Саша выпала из последовавшей дискуссии о степенях развития душ, потому что случайно взглянула в зеркало и увидела в отражении другую девушку. Не себя. То есть наверняка не себя, в отражении мелькнули темные волосы. Это случилось в одно мгновение, и когда Саша вгляделась в отражение, то оно снова порадовало свежим, знакомым лицом.
– Ты пришел только ради того, чтобы забрать нас домой? На Риспу? – прервал спор двух драгэти Аклос Уэарз и повисла холодная, слякотная тишина.
Перекоос соскочил с места, вышел, выбежал в центр зала перед драгэти и взорвался от злости дерганной речью: – Как же их можно бросить? Мы обещали помочь, забрали из хлева, дали почувствовать свободу и просто бросить?! Нет! Что б тебя?! Мог бы не тратить время! Явился рассказать, кто развитый кто нет!
– Тебя никто не спрашивал! Молчи и слушай, как будет! – рявкнул Ральф Форст.
– Я остаюсь здесь! Это моё решение, – твердо заявил Перекоос.
– Дело в женщине, – парировал Ральф Форст, аристократически отклонившись на спинку каменного стула, – она слишком быстро постареет и умрет, и еще быстрее надоест глупостью. Это не те женщины, ради которых стоит умирать.
Внятным, ясным голосом последняя фраза прозвучала омерзительно. Саше стало стыдно, что она это слышала. Щеки запылали, она по-детски закрыла уши руками и тут же подумала, что верно это будет выглядеть глупо, и вернула руки на прежнее место. Вздрогнувшим от злости голосом Перекоос выдал собственный диагноз: – Ты говоришь как мориспен. Может из-за этого все ваши проблемы, драгэти Ральф Форст. Это битва не только за человечество, а за человечность в нас.
Выдержав небольшую паузу, Ральф назидательно сказал: – Красивые слова, но человечность, как и музыка, искусство и муки совести исключительно порождение человека. Нет людей – нет человечности, глупый риспиец, и остается только необходимость, которую некоторые называют здравым смыслом.
– Вынужден добавить, – вдруг вмешался звонкий голос Отики, – все-таки животные исходят из того, что есть, а божественная способность думать и сопереживать дала нам возможность творить реальность.
Ральф высокомерно оглядел высказавшегося вестника и парировал: – Кругом твАрцы и каждый твАрит на свой вкус и готов за это умереть и прихватить тех, кто поблизости. Пойми, мориспен – самостоятельная раса, создала этот мир для себя и не ждала никаких освободителей домашнего скота. Не надо так смотреть: я против жестокого отношения к любым разумным существам, но такова правда, мориспен – тоже живые и сейчас защищают свой дом.
Бородатый Аклос встал со скамьи, склонил голову перед драгэти и сказал: – Я рад видеть тебя, Ральф Форст. Мы не надеялись на счастье встретить кого-то из своих братьев и драгэти и получить вести с благодатной Риспы, да цветут ее луга во все ночи и дни в бесконечности. Алиохаро.
– Алиохаро, – повторили вестники и только Перекоос промолчал.
– Я услышал тебя и скажу: мы не угрожаем дому мориспен. На том праве, что мы рождены, живы и дышим, мы заняли лишь небольшую часть этого мира, у хозяев Горыянцы довольно территорий для жизни. Они же никогда не предлагали нам говорить, только нападали. Нам нужна твоя помощь, драгэти, не чтобы отнять территории, а чтобы сохранить свои жизни и жизни безвинных людей.
Выслушав эту короткую речь, призыв о помощи, Ральф в знак уважения склонил голову и заметно расположился к рассудительности Аклоса и ответил: – Я не могу помочь так, как вы этого ждете, вестник. Отправляясь в экспедицию с Катарацом, я сильно рисковал и рискую, без карты, без сопровождения мне не вернуться на Риспу. Без драгэти силы положение нашего родного мира станет еще более затруднительным, кроме того я обязан позаботиться о младшей вестнице и моем единственном потомке – ясной Анэлии Форст. Безумство нескольких Уэарзов привело к тому, что из всей династии нас осталось только двое. Они забыли о вестническом братстве, совершили ужасные преступления и были наказаны. И Грис, конечно, когда вернется, станет для нас с дочерью опорой и ближайшим помощником.
Печальные вести заметно расстроили вестников и риспийцев. Ральф говорил о некой распре среди вестнических семей, приведшей к почти полному уничтожению Форстов и Аклос тяжело вздохнул, еще раз склонил голову и сказал: – Тяжело слышать такие слова, да разольется мир между братьями и не будет у них вражды между собой. Алиохаро.
– Алиохаро, добрый сын доброй матери. Другая Риспа, другие вестники, – сказал Ральф с одобрением глядя на бородача, – теперь нам не до вражды. Дела плохи, всего я не имею времени сказать, да и не нужно. Я нужен своему народу, и вы нужны! Если останетесь – погибнете, Катарац найдет способ взломать защиту укрепления и очень быстро. Мориспен хотят избежать вашей смерти, чтобы не ссориться с драконами и предлагают покинуть Горыянцы вместе с вашими детьми полукровками-простерианцами, в которых течет риспийская и вестническая кровь. Уйти нужно до заката. Это хорошее предложение, братья. Пора вернуться домой!
На лицах вестников застыло недоумение, удивление, задумчивость, усмешка, отрицание. Никто не спешил разделить энтузиазм важного гостя, который ни открывал клетки с людьми, не видел их плачевного состояния и все эти годы не учил маленьких обитателей Горыянцы смеяться.
– В Горыянцы мы попали через открытый Альмахатери проход, ты же прибыл с помощью чужого драгэти, поэтому исполняя волю богов о нашей судьбе, мы свободны от клятв Риспе, – стараясь говорить убедительно, произнес Грис и все равно было заметно его волнение. Потому что это ни что иное, как не повиновение драгэти силы. Воля богов на Земле понятие из мифов и легенд. Среди вестнического права, если так можно выразиться, является серьезным аргументом, то есть если их сюда «занесло», то Ральф не может отдавать им приказы, ведь они не просто покинули Риспу, они «покинули» время.
Ральф Форст далеко не хладнокровный мориспен, его реакцию легко понять по мимике. В этом драгэти «старом вороне» сидит нетерпимость к другому мнению, кроме своего, старательно подавляемые задатки тирана нет-нет, да и проглядывают и проскальзывают. Он пустился в опаснейшее путешествие из-за сидящих за столом двух драгэти. На Риспе Ральфу очень нужны помощники и слова Гриса пришлись ему не по вкусу. Прям совсем не по вкусу. Не желая сдаваться, Ральф перебрал пальцами по столешнице и убийственно-тяжелым голосом сказал: – Боги не препятствовали моему появлению и нашему возвращению домой тоже препятствовать не будут.
– Тогда пусть каждый решает за себя: я – остаюсь! – твердо сказал Грис и выдержал взгляд Форста.
– Я – тоже остаюсь, – заявил довольный Перекоос и отбил каблуками чечетку, что выглядело отчаянно глупо. Саша стала свидетельницей щекотливого разговора и не простого личного решения каждого присутствующего. Кто ж знал, что так повернется встреча. Если уйти прямо сейчас, то это будет заметно и в тройне неудобно. В зеркале опять почудилась незнакомка с темными волосами.
– Может зеркало какое-нибудь «волшебное», «заколдованное» драгэти. Не зря же оно стоит в вестническом зале, – подумала Саша.
– Меня можно не спрашивать: я остаюсь, – отозвался Аклос Уэарз.
– А дети? – спросил Ральф, – я знаю, как они будут дальше расти и смогу позаботиться. Среди полукровок нет драгэти, растут так же быстро, как люди и живут десять человеческих жизней.
– Благодарю. Это хорошие новости, мы многого о них не знаем пока …еще, – задумавшись, ответил Аклос, – да хранит судьба от таких решений, но здесь их дом, мама, друзья. Они разделят участь всего человечества. Алиохаро. Это моё решение.
– Я остаюсь, – сказал Изирда.
– Остаюсь,
– Остаюсь,
– Остаюсь,
– Моё слово: остаюсь,
– Остаюсь, – на разные голоса и оттенки повторялось в вестническом зале. От страшного привкуса, что вообще возник этот вопрос до разочарования, что возник этот вопрос.
Вставая со своего места, Ральф легко ударил по столу двумя руками и вздохнул и оглядел непокорных вестников и обратился ко всем: – Что ж братья мои, и вы любимые Альмахатери риспийцы, я ожидал такого ответа и прибыл в Горыянцы с дарами: с маслами, тканями, винами, съестными запасами и инструментами, делающими ручной труд подобно труду драгэти. Хотя вряд ли здесь зацветут травы бессмертия, сохраняйте достоинство и честь воина и да пребудет с вамирадость и свет Риспы. Алиохаро.
– Алиохаро, – прощались вестники и риспийцы с удивительным гостем, с неверо=ятным гостем и мимолетной, вспыхнувшей и погасшей надеждой.
– Прощай, драгэти, – сказал Аклос и обернулся и взял из рук другого вестника книгу в зеленой, грубой обложке с желтыми листами и сером переплете и протянул Ральфу: – Драгэти пишут хроники короткими, я добавил больше описания нашего пути Тарс – Горыянцы.
Ральф взял книгу и провел по обложке ладонью, как по великой ценности и сказал: – Она будет многажды переписана и прочитана. Жаль, мы не узнаем окончания.
– У жизни нет окончания. Ее можно описывать вечно и всегда она будет интересна.
– Они прощаются, – в отчаянии подумала Саша и когда Ральф уйдет, наше положение станет столь же плачевным, сколь плачевным было раньше, а может и того хуже. Атаки на укрепление участятся. Если раньше вестников терпели, как «досадное обстоятельство», то теперь приложат все силы, чтобы заполучить человека с Голубой Длани. А сил у мориспен немерено! И, наверняка, свои собственные ловушки для драгэти имеются. Запрятанная за семиугольным блоком ловушка не разрешит плачевное состояние человечества. Даже если Катарац погибнет, придут другие драгэти мориспен и загонят людей обратно в те ужасные, ужасные, полные отчаяния клетки.
Слова, слова. Изобретение людей. Красивые, успокаивающие, воодушевляющие, зовущие на подвиг, обжигающие, помогающие, обижающие, сопереживающие, складывающиеся в чудесные стихи, взвешенные, осторожные, тщательно подобранные или вырвавшиеся из самой глубины сердца с отчаянной просьбой. Саша подскочила и с губ сорвалось: – Спаси нас! Останься! Разве ты не понимаешь?! Это конец. Мы такого ничем не заслужили…